Могучая крепость. Новая история германского народа - Стивен Озмент

стороне вечности, — является преддверием нигилизма и фашизма. Такие убеждения порождают аисторические фантазии, которые никогда не могут материализоваться за идеей. По мере безжалостного продвижения, эти фантазии разбивают утешение, которое могли бы передать ценные моменты милости. Исторически на подобных фантазиях взращивались поколения циников, мизантропов и провалившихся революционеров, которые, уловив решение, не могут простить тяжелые годы неидеальной жизни, которые все еще надо пройти.

Простая реальность:

Иоганн Вольфганг фон Гете

Аушвиц и Вьетнам — это реальность. Мир за пределами всех противоречий и конфликтов — это мечты, а для тех, кто не может проснуться, существуют еще и кошмары. Ни один немец не изложил лучше разницу между утопией и реальностью и предсказуемые последствия погружения в то или другое, чем Иоганн Вольфганг фон Гете. Он настойчиво изучал человека, который станет Богом — трагедия «Фауст» являлась классическим, самым впечатляющим в Германии современным вызовом постоянной эволюции мысли и культуры нового века между Кантом и Ницше. Гете начал ее в 1775 году и работал над нею всю жизнь. Первая часть была опубликована в 1808 году В ней пересказывалась история, восходящая к шестнадцатому веку, об ученом докторе Фаусте, который продал душу дьяволу за знания и власть над человечеством. Вторая часть появилась двадцать четыре года спустя, в 1832 году, и в ней прослеживалась жизнь доктора до ее завершения как во времени, так и вечности.

Не требуется читать много из «Фауста» Гете перед тем, как обнаружишь, что это не современный рассказ, а сознательное усовершенствование средневекового, переиздание германской дуалистической традиции для современной аудитории, забывшей уроки, которые так ясно давала история и традиция{470}. Она начинается с Пролога на небе. Мефистофель, сам дьявол, с удовольствием наблюдает за разделением природы человечества, подвергает сомнению правильность Божьего создания и подвергает критике Просвещение прямо из Реформации.

Божок вселенной, человек таков,

Каким и был он испокон веков.

Он лучше б жил чуть-чуть, не озари

Его ты божьей искрой изнутри.

Он эту искру разумом зовет

И с этой искрой скот скотом живет.{471}

[Перевод Б. Пастернака. Здесь и далее цитируется по: Гете, Иоганн Вольфганг. Фауст. М.: Художественная литература, 1969].

С одной стороны на Фауста морально давит подвергаемая опасности человечность, с другой же он страстно желает подняться путем значительных деяний на высоту богов. Это неумирающий конфликт, который является человеческим состоянием.

Какой я бог! Я знаю облик свой.

Я червь слепой, я пасынок природы,

Который пыль глотает пред собой

И гибнет под стопою пешехода…

Набравшись духу, выломай руками

Врата, которых самый вид страшит!

На деле докажи, что пред богами

Решимость человека устоит!{472}

Бог спорит с Мефистофелем, что человек, когда-то хорошее создание, все еще остается хорошим, и позволяет своему противнику подвергнуть Фауста проверке. Хотя Фауст благодаря своей падшей натуре, пойман в капкан в жизни «однообразной [моральной] неопределенности», Бог уверен, что он пойдет по Его пути, будет сражаться за добро и получит Божественное прощение, соразмерное с его стремлениями. Фауст слишком хорошо знает это и свободно признается, что он и не удовлетворенный, и не хороший человек. Его ученые достижения не приблизили его к бесконечности и не дали ему спокойствия. Он страстно желает глубже погрузиться в жизнь и решить ее загадку, Для этой цели он принимает «дьявольские оковы». Когда Бог уходит, Мефистофель делает как раз такое предложение — он лично будет вести Фауста по жизни, а Фауст получит силу для достижения своих целей — познания мира. И Фауст принимает это предложение в обмен на свою душу{473}.

Едва я миг отдельный возвеличу,

Вскричав: «Мгновение, повремени!» —

Все кончено, и я твоя добыча,

И мне спасенья нет из западни.{474}

В завершении Фауст нашел момент истинного успокоения не в каком-либо личном слиянии с Бесконечным, или в потере себя в «великом», и ни в чем-то другом, что будет длиться вечно. Он скорее обнаружил покой, который искал, в самоотверженном и бескорыстном земном нравственном деянии. Максимально использовав силы, данные ему Мефистофелем, он добился положения в жизни, которое позволяло ему быть щедрым к другим, что он и делал, строя защитные крепостные рвы и осваивая болота вокруг собственности его соседей, из этой анонимной службы он получал личное удовлетворение, неизвестное ему ранее:

Мильоны я стяну сюда

На девственную землю нашу…

Стада и люди, нивы, села

Раскинутся на целине…

Народ, умеющий бороться,

Всегда заделает прорыв.

Вот мысль, которой весь я предан,

Итог всего, что ум скопил.

Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,

Жизнь и свободу заслужил…

Народ свободный на земле свободной

Увидеть я б хотел в такие дни.

Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!

О, как прекрасно ты, повремени!»{475}

По условиям их соглашения эти завершающие слова позволяли Мефистофелю взять душу Фауста. Однако Бог аннулировал их сделку и отправил ангелов забрать «бессмертную часть» Фауста на небо{476}. Но это не было грандиозной утопической концовкой. Фауст только призвал проходящий момент; он не пытался на него воздействовать или мобилизоваться для его применения. Он также и не стал безоговорочно хорошим человеком, или чем-то больше, чем просто человек. Он остался личностью с недостатками, разделенной, какой и был всегда, только теперь лучше знал себя, получив это знание из неудач и моментов службы другим. И подарок, который он сделал соседям, не был ни в коей мере божественным. Тем не менее, как Бог и утверждал в споре с дьяволом, Фауст поставил других перед собой, а это и имело значение.

Глава 8

Революционный консерватизм

ЭПОХА БИСМАРКА

Ни по одному современному германскому лидеру мнения не разделяются больше, чем в отношении князя Отто фон Бисмарка-Шенхаузена, в