Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны - Корчевский Юрий Григорьевич

Оборона стабилизировалась в ближнем Подмосковье напряжением всех сил. С заводов в окопы шли ополченцы, из военных училищ – курсанты, из милиции – сводные батальоны милиционеров. Страна каждый день слушала сводки Совинформбюро.

Япония, союзница Германии, нанесла удар по Пёрл-Харбору, и США объявили войну странам Оси. Другие союзники Германии – Болгария, Венгрия, Финляндия, Чехословакия, Румыния – уже предвкушали куш от захваченных территорий.

А США с вступлением в войну стали активно помогать ленд-лизом своим союзникам, в первую очередь – Великобритании и СССР.

Михаил три недели не пересекал уже линию фронта, на войне это целая вечность. Вспоминал давние разговоры с Игорем и не переставал удивляться: говорил ведь тот, что США не скроются от войны, вынуждены будут выступить на нашей стороне! Вот что значит историк, образованный человек, умеющий анализировать мировую политику!.. И душа наполнялась уверенностью: и войну мы выиграем, расколотим Гитлера, и союзники помогут…

Михаил и к зиме подготовиться успел: подобрал белый маскировочный халат, телогрейку и ватные штаны, меховые двупалые перчатки у старшины выменял на трофейные консервы. Даже автомат бинтом обмотал, где можно было. Единственное темное пятно – сидор, а без него, если поиск длится больше суток, не обойтись. Там и небольшой запас харчей, и запасные снаряженные магазины, и гранаты, и фляжка с водкой для согрева и обработки ран, коли таковые случатся. Еще перевязочные пакеты. И куски веревок, чтобы пленных вязать, и тряпки – рот заткнуть.

И вот получен приказ на выход. Задача – пройти по дальним тылам, разведать позиции артиллерии и бронетехники. И на обратном пути взять пленного, обязательно офицера. Уже в последний момент, когда до выхода 5–6 часов оставалось, в группу дали радиста. Молодой, необстрелянный парень, недавно после курсов. За спиной увесистая рация. Ни Михаилу, ни парням из группы такое усиление не понравилось. Боец не испытан, как поведет себя – неизвестно. Да и рация мало того, что тяжелая, так еще и ламповая, хрупкая. Удар или попадание пули, осколка – и можно ее выбросить… Но выбора не было, приказы в армии не обсуждают. У командования свой интерес: засекли скопление техники или живой силы, получили координаты и нанесли авиаудар или залп из крупнокалиберных орудий. Артиллерийский удар даже выгоднее: немцы всегда прикрывают технику и пехоту зенитными средствами, и потери самолетов будут, а их и так не хватает. И кроме того, авиация зависит от метеоусловий. Будет снег, сильный ветер – и тогда вылет невозможен. Артиллерию не зря называют «богом войны». Всепогодна, точна и материальные затраты невелики.

Любая война – в первую очередь схватка финансов и возможностей промышленности, технологий и науки. И финансовые возможности считать государству приходится. Надо купить металл для снаряда, порох, тротил, оплатить изготовление. Но все равно это в разы дешевле, чем изготовить самолет, обучить летчика, добыть нефть и переработать в бензин, доставить на аэродром десятки, а то и сотни тонн горючего и масел.

Радиста звали Василием. Парень скромный, когда его о чем-то спрашивали – краснел.

– Немецкий язык знаешь? – спросил Михаил.

– Никак нет.

Радисту в тылу знание немецкого тоже нужно. Пошарить по волнам, послушать разговоры немецких радистов. Конечно, секретных сведений не узнаешь, они передаются шифрограммами, но и в обычных разговорах невзначай бывают интересные сведения.

– Сколько знаков в минуту передаешь?

– Сто двадцать.

Уже неплохо. Если был выход в эфир разведгруппы, то немцы будут пеленговать рацию. И поэтому после радио следовало быстро делать ноги. Для группы радиостанция – лишняя головная боль. Михаил озабочен был. И так группа не сплочена совместными рейдами, да еще и радист – совсем темная лошадка.

В десять вечера покинули свои позиции. Нейтральная полоса большая, километра два, есть минные поля – наше и немецкое. Схема советского поля есть, как и проходы. У немцев еще и колючая проволока в два ряда, а другие разведгруппы доложили, что к колючке пустые банки жестяные подвешены. Заденешь колючку сидором, жестянка забренчит. Хорошо, если бы ветер поднялся, метель. От ветра банки перезвон поднимают, ложную тревогу, немцы внимания не обращают. А уж метель так и вовсе подарком бы была, следы быстро заметает. Немцы в блиндажах греются, на морозе только часовые, да и те по траншее прохаживаются, стоять мороз не позволяет. Летом на губной гармошке зачастую пиликали, а ныне невозможно, губы к гармошке примерзнут. Курить на посту запрещено, и в Красной армии, и в вермахте. Но все нарушали, вроде с куревом казалось теплее и время быстрее до пересмены шло. Пилотки на уши натянуты да сверху еще шаль либо что-то шерстяное. А это утепление слух снижает, что разведчикам на руку. Форма под маскировочным костюмом отечественная, только сапоги немецкие. Потому что подошва отпечаток характерный оставляет. И если следы обнаружат на бруствере, тревогу не объявят.

Белыми призраками подобрались к немецким позициям. Часовой прошел мимо, мелькнул отблеск штыка, запахло табачным дымом. Разведчики лежали недвижимо. Вот чихнет кто-нибудь, и поиск сорвется, не начавшись. Постреляют всех, как перепелок.

Михаил первым на бруствер взобрался. Часовой за поворот траншеи скрылся. Прилучный рукой махнул. Один перемахнул траншею, другой. Михаил поднял руку. Замерли. Из-за поворота поддатый офицер вышел. Шинель на плечи накинута, мелодию «Лили Марлен» пытается напеть. Эта песня любима в вермахте, как «Хорст Вессель» у эсэсовцев. По голосу – пьян, путает слова, на ногах держится нетвердо, оскальзывается. Сейчас бы схватить его, кляп в рот и к своим. Момент подходящий. Но тогда сорвется дальняя разведка. Офицер прошел, обдав запахом одеколона. Михаил вспомнил артиллерийское училище. Их ротный тоже пользовался «Шипром», побрившись.

Снова Прилучный дал сигнал. Траншею перепрыгнул радист, за ним два разведчика. Последним Михаил. И уже все лежа по снегу поползли подальше от траншеи. Добрались до второй линии траншей. Здесь и войск поменьше, и часовых. И если первая траншея – в полный рост, и пулеметные гнезда через каждые полсотни метров, то на оборудование второй линии поскупились. Конечно, предстояло наступление на Москву согласно плану «Тайфун». Так зачем утруждаться, долбить мерзлую землю? Хотя немцы и так первоначально рвали толовые шашки, чтобы разрыхлить верхний, самый промерзлый слой земли. Наши солдаты для этого жгли костры, если было из чего.

За второй линией траншей встали и цепочкой, след в след пошли вперед. По целине идти тяжело, каждые десять-пятнадцать минут менялись. За эти минуты тот, кто торил дорогу, мокрый от пота был. Задача – как можно дальше уйти от передовой за ночь. Смогли пройти до рассвета километров десять, может – немного больше. Когда начало светать, залегли на дневку в роще, под большой елью. Михаил определился по карте. Слева виднелось село, и был характерный ориентир – кирпичная высокая труба. Перекусили – надо восстановить силы, да и сидоры нести будет легче. Михаил выставил часового, определил смены, улеглись отдыхать. Часов через шесть Прилучный проснулся. Пока было светло, начал изучать карту. Удобнее всего идти по лесу. Листвы на деревьях нет, но все равно за стволами заметить группу сложнее, да и снега в лесу меньше, он задерживается на опушках. Лес тянулся полосой километров на пять. До ночи вполне можно его пройти, а как темно станет, уже по открытому пространству можно идти. В остаток дня и ночь преодолели двадцать километров, если судить по карте. В реальности – немного больше, на карте расстояния по прямой обозначены. Зато удалось выйти в означенный район. Нашли удобное место для дневки в полусгоревшей избе на хуторе. Хутор пустой, судя по следам, вернее, по их отсутствию. И печи в двух оставшихся хатах не дымятся. Жители покинули хутор еще до прихода немцев. Если немцы забредут сюда, в первую очередь пойдут в целые избы. В избе, где расположились разведчики, сохранились маленькая спальня и горница. Хозяева явно покидали дом в спешке, потому что на деревянных кроватях пуховые перины и подушки остались, а в шкафу лежало постельное белье. Все под слоем пыли, но во фронтовых условиях – роскошь.