Избушка на костях - Ксения Власова

– Загнали коня, – с досадой проговорил Тим и первым выбрался из седла. – Нет, смотри-ка, дышит!

Ветерок потряс гривой, огласил глухим ржанием узкую улочку, окаймленную деревянным кривым забором, и упрямо попытался подняться. Лошадиные ноги дрогнули, подогнулись, точно у цыпленка, делающего первый шаг, и мы вместе с Ветерком снова плюхнулись в грязную жижу.

– Достаточно, дружок, – тихо сказала я и ласково похлопала по лошадиной шее. – Отдохни, мы скоро за тобой вернемся, обещаю.

Тим протянул мне ладонь, и я ухватилась за нее, чтобы сойти на хлюпающую от влаги землю. Вода залила лапти, промочила онучи, и я наскоро избавилась и от первого, и от второго, точно от оков. Нагнулась к зеленой луже и с трепетной осторожностью достала, точно последний медяк из-под полы, светящийся череп. Ставни ближайшей избы громыхнули, но едва ли из-за ветра: тот стих так же внезапно, как и поднялся. Вместо него по деревеньке гуляла звенящая тишина – мрачная, не предвещающая ничего хорошего. Я оглянулась, но никого не приметила в облепившей, точно мошкара, темноте. И все же дурное предчувствие заставило торопливо сунуть череп в заплечный мешок, сорванный с седла Ветерка.

Чем меньше мы с Тимом привлечем внимания, тем лучше. Какой бы силой я ни обладала, но ввязываться в неприятности и терять время мне совсем не хотелось. Да и с ведьмовским даром творилось что-то странное: огонь внутри меня то взметался костром, опаляя жаром щеки, заставляя сердце биться быстрее и громче, то отступал, исчезал, как изморозь в тепле.

– Откуда ты знаешь, что твоя матушка оставила подсказки? – спросил Тим. Он устало оперся спиной на забор и сложил руки на груди. – Да и зачем оно ей?

– Она эту кашу заварила, – мрачно отрезала я, смахивая грязь со щеки, – ей по силам все и исправить. Не просто так она ко мне во сне пришла.

Сон, подернутый дымкой, промелькнул в памяти, точно неясное отражение в мутном зеркале. Лихость, с которой я убеждала Тима, была наигранной. На самом деле я и сама не ведала, что творю. Просто всеми силами хваталась за соломинку, втайне надеясь, что она вытянет меня из того темного грязного омута, который медленно смыкался над моей головой.

Вело ли меня ведьмино чутье или слепая вера? Где-то глубоко внутри я уже знала ответ на этот вопрос, тяжелым камнем лежавший на душе…

– Ты всегда помнил, кто ты и откуда пришел? – спросила я, сжимая в руке мешок с черепом. Другой я касалась забора – в густой темноте брести приходилось на ощупь. – Или нет?

Я пожалела, что не вижу лица Тима. По его голосу, невыразительному, спокойному, как шелест ручья, нельзя было судить об истинных чувствах. А я знала друга достаточно давно, чтобы помнить: он скрывает их с искусностью белки, спрятавшей орехи на зиму.

– В самом начале помнил всегда, – после долгого мига тишины ответил Тим. Шорох его шагов раздавался совсем рядом, да и слова легли близко. До меня даже донесся легкий шум дыхания. – А чем больше воды утекало, тем хуже. Человеческая природа – она… вездесущая, суетная. Поглощает тебя, пожирает, точно огонь сухую ветку. Память возвращалась толчками, проносилась яркими вспышками. В избушке с этим стало попроще.

Я сухо сглотнула. Боль острыми когтями царапнула сердце и спряталась, будто поджидающая в кустах рысь – голодная, опасная и на редкость терпеливая.

– Отчего же?

– Кощей частенько напоминал мне о том, кто я. Ставил на место, не позволял в мечтах забраться слишком высоко. Чем выше, тем больнее падать, сама знаешь…

– Знаю, – пробормотала я. – Знаю…

Горло перехватило, глаза защипало от невыплаканных слез. Все недосказанное легло сейчас между нами с Тимом тяжестью погребального савана. Я вздрогнула, когда мое запястье мягко обхватила мужская ладонь. По телу прошла дрожь, но не радостного предвкушения, а голого отчаяния. Мне захотелось уткнуться в грудь друга, которого я знала с детства, и выть от несправедливости и жесткости того пути, что приготовили для нас Доля и Недоля.

– Василиса, послушай меня. У нас не получится… – Тим не договорил, его голос дрогнул. – Мы никогда не будем…

Калитка, мимо которой я проходила, с тихим скрипом распахнулась, и кто-то что есть силы ухватил меня за косу, заставив громко охнуть. Макушку пронзило болью, в глазах потемнело пуще прежнего. Тим разжал мою руку, и я завалилась в темный проем, откуда на меня пахнуло знакомым запахом печи, теплого молока и ржаного хлеба.

– Явилась, ведьма проклятая! – ухо обожгло полное ненависти шипение мачехи, а шеи коснулось холодное лезвие острого ножа. – Из-за тебя, небось, солнышко погасло! Твоих рук дело, а?

В темноте вспыхнул робкий огонек. У невысокого покосившегося крыльца показалась Злата с крошечной свечой в руках. Пляшущий свет огарка выхватил полное злобы лицо старшей сестрицы.

– Нечего с ней любезничать, матушка! – крикнула она, кривя губы. – В избу ее, там с ней разберемся.

Меня потянули в сторону, точно выловленную сетью рыбу. Я повисла на мачехе, лихорадочно раздумывая, что делать. Пламя, обычно беснующееся внутри меня, притихло, будто его снегом присыпало. Ни малейшего отклика в кончиках пальцев, ни намека на дрожь, бегущую горячей ящерицей по хребту, ни малейшей вспышки в волосах – ничего. От обиды я едва не расплакалась. Как же это не вовремя!

– Отпусти! – потребовала я. – Не к тебе шла, а мимо!

Мачеха рассмеялась – громко, лающе, точно зашедшаяся в истерике псина. Лезвие чуть надавило на мою кожу, пуская первую каплю крови.

– Поговори мне еще тут, ведьма проклятая!

– Пусти ее, – мрачно сказал Тим и сделал шаг навстречу мачехе. – Сей же час отпусти.

От его холодного тона, пропитанного ядом, точно соты – медом, мачеха вздрогнула. Ее рука уже не так уверенно сжала нож. В танцующем свете одинокой свечи лицо Тима выглядело угрожающим, темные глаза метали молнии. Тонкие губы будто оскалились, обнажая белые зубы.

– Пожалеешь ведь, – прошептал он, и на его лице проступили трещинки, точно у битой кружки. – Молить будешь о пощаде…

Друг наступал на мачеху, точно хищный зверь, – мягко, плавно, уверенно. От него разило опасностью. Его лицо все меньше напоминало человеческое и все больше – треснутую маску. На дне глаз зажглись алые точки, словно угольки в потухшем костре. Мачеха взвизгнула, ее хватка ослабла, и в тот миг, когда я хотела вырваться, какая-то неясная тень промелькнула за спиной Тима. Раздался глухой звук удара, и мой верный страж упал плашмя на землю.

– Ванька, что ли? – спросила вынырнувшая из темноты Купава и взмахнула топором. На его обухе алой кляксой растеклась кровь. – А я думала, чужак какой… Совсем на себя не похож!

– Насмерть, что ли, его зашибла? – крикнула с крыльца Злата. – Вот дура! Что теперь его батюшке скажем? Он же нас со свету сживет!

Изумление полноводной рекой затопило душу. Я смотрела на лежавшего на мокрой земле Тима и не могла поверить: неужели это все? Разве мог так глупо закончиться его путь?

Купава торопливо склонилась к распластанному телу и выдохнула с облегчением:

– Нет, живехонек! Дышит, гляди-ка!

– Не на что тут глазеть, – отрезала мачеха. Растерянность слетела с нее, как сон в светлую летнюю ночь. – Берите-ка с сестрицей его за ноги и волоките в избу. Не хватало, чтобы кто-то из соседей увидел! Донесут купцу в тот же час, неприятностей не оберемся.

Она подтолкнула меня к крыльцу, заставив медленно подняться по невысоким скрипучим ступенькам, а затем переступить порог и оказаться в сенях. Позади, пыхтя от натуги, сестрицы тащили Тима. Свет огарка позволил рассмотреть липкое алое пятно на его рыжем затылке. К горлу подкатил ком, меня замутило.

– Рану ему перевяжите! – взмолилась я, позабыв о том, в какую беду сама угодила. – Кровью же истечет!

– Да уж, – чуть смущенно сказала Купава, почесав нос. – Крепко я его по черепушке приложила. Сама того не хотела, случайно вышло…

– Случайно топор занесла? – рассмеялась Злата, подталкивая меня к лавке. – Скажешь тоже!

– Так темно же, страшно… – промямлила Купава, пряча глаза. – Да и не думала я, что это наш Ванька. Своего-то жалко…

– Уймись уже! – со злобой, затаенной, как камень за пазухой, прикрикнула на нее мачеха. – Воешь, как плакальщица на поминках. Не до соплей сейчас.

Купава послушно притихла. Ее нос покраснел, распух, сделавшись похожим на картошку. Даже темнота не могла скрыть бледности лица сестрицы. Злата же присела рядом с Тимом и принялась деловито связывать ему руки веревкой.

– Очнется скоро, – пробормотала она. – А он молодец быстрый. Ни к чему нам его ловкость.

Меня