Буратино. Правда и вымысел… - Борис Вячеславович Конофальский

— Так у меня их нет.

— Я знаю, — сказал Буратино и замолчал, он стал думать: открыть ли Рокко секретное хранилище денег и ворованных вещей или нет. Но выбора у него не было, и он произнёс: — Беги ко мне домой, залезь на чердак, там в огороде лестница припрятана. На чердаке, на третьей стропилине, в углу слева деньги припрятаны. Возьми десять сольдо и беги за отцом.

«Хотя вряд ли это поможет», — думал наш герой, ещё не зная, что Бланко жив и в эту минуту яростно отбивается от врача и двух медсестер, пытающихся сделать ему укол.

Уже стемнело, когда Рокко залез на чердак, где споткнулся об какой-то хлам и чуть не расшиб голову. Тем не менее, деньги на стропилине он нашёл и присвистнул от удивления, когда пересчитал их, денег было немало. Парень по-честному взял десять сольдо, а остальные положил на место и бегом рванул в трактир за папой Карло. Бежал, торопился, аж запыхался, а всё напрасно.

Народу в трактире прибавилось, и в заведении царила непринуждённая, но весьма душевная атмосфера. Особенно понравилась Чесноку полуголая тётка, сидевшая за столом, за которым пили четверо матросов. Тётка в трактире была, а вот Карло не было.

— Вот сволочь, — раздражённо произнёс мальчишка, и, несмотря на то, что ему очень хотелось узнать, что делает эта голая баба уже под столом и чем всё это кончится, он всё-таки вышел на улицу с чётким намерением найти Карло. — Вот козёл, так козёл, — раздосадовано сказал Рокко, стоя в круге света от небольшого и тусклого фонаря, который висел над трактирной вывеской. — Вот где теперь искать этого козла?

И тут мальчишка увидел в темноте какую-то бесформенную кучу. Он подошёл поближе, готовый в случае чего дать дёру, и опознал тело Карло, а рядом валялась его деревянная нога.

— Эй, синьор Карло, чёрт бы вас драл, — пнул Чеснок лежащего, — что с вами?

— Меня избили, — пьяно заскулил тот, — моей же ногой.

— Кто же вас так? — без тени сострадания спросил Рокко.

— Один мерзавец, а с виду приличный, штаны полосатые носит, денди хренов.

— Синьор Карло, вы идти-то можете?

— Мальчик, дай мне что-нибудь выпить, может быть, и смогу.

— Выпить? — зло переспросил Чеснок. — Вот тебе выпить.

И Рокко что было силы пнул Карло в рёбра. Пнул и пошёл к участку, злой, как собака, и усталый.

Только к утру околоточный отпустил последнего свидетеля со словами: «А ну пошёл вон отсюда, щенок! Не помнит он, видите ли, не знает, не видел». Свидетель тут же сбежал, а синьор Стакани устало протёр глаза, отхлебнул чаю и начал перечитывать дело. А дело было страсть какое запутанное, а свидетели, сволочи, врали кто во что горазд: одни говорили, что у Буратино были сообщники — пятеро взрослых мужчин. Бред какой-то. Другие говорили, что не было никаких сообщников. Третьи уверяли, что были, но всего трое. Четвёртые говорили, что ничего не помнят. И даже был один, который уверял, что потерпевший Бланко пытался с разбегу боднуть головой подозреваемого Пиноккио, а тот всего-навсего закрылся книгой — отчего всё так и вышло.

— Боже мой, Боже мой, и вот эту чушь я должен отвести в прокуратуру, — сокрушался синьор околоточный, он страшно хотел спать, есть и помыть ноги. — Что обо мне подумает помощник прокурора? Конечно, он подумает, что я осёл.

И тут пришёл полицейский, которого синьор Стакани посылал узнать, не умер ли потерпевший, и окончательно развеял остатки дела.

— Ну, что, он не умер? — спросил околоточный с надеждой.

— На сей счёт ничего неизвестно доподлинно, — отрапортовал полицейский.

— В каком смысле неизвестно, болван? Человек, знаешь ли, либо умер, либо нет. Ты его видел?

— Никак нет. Вчерась, по прибытии в больницу, потерпевший лягнул доктора, укусил другого медработника при попытке оказания помощи и скрылся в неизвестном направлении, то есть домой.

— А у тебя ума не хватило к нему домой сходить?

— Сходить к потерпевшему домой у меня завсегда ума хватит, но дома его нет тоже, так как отец отправил его к бабке на ферму ещё в ночь картоху выкапывать.

— А что отец? — спросил синьор Стакани, понимая, что этот вопрос уже лишний.

— А отец про вчерашнее убийство сына даже ничего не слышал, отчего стал лаяться «дураком», за что получил дубинкой по спине.

— Понятно, — сказал околоточный, и ему действительно всё стало понятно — дело об убийстве рухнуло окончательно, — давай-ка приведи ко мне задержанного.

Полицейский привёл заспанного Буратино и усадил его перед столом околоточного. Они долго смотрели друг на друга: один красными от перенапряжения глазами, другой — опухшими от сна. Причём мальчик вёл себя спокойно, но Стакани считал, что тот ведёт себя вызывающе. Посему играть с задержанным в гляделки синьор околоточный не собирался, поэтому начал:

— Ну что?

— Что-что? — парировал Буратино.

— Не придуривайся, ты знаешь, о чём я.

— Полагаю, вам лучше известно — о чём вы.

«Какой наглец, нервы просто железные у сопляка. Надо взять его на контроль, он мне ещё много крови попортит», — подумал Стакани и сказал:

— Будешь говорить или будем играть в вопросы-ответы?

— Могу и поиграть, — произнёс Пиноккио, — вот, к примеру, вопрос: висит груша — нельзя скушать. Что это такое?

— Молчать, — синьор Стакани так треснул кулаком по столу, что стакан с чаем подпрыгнул. Хорошо, что не перевернулся, а только слегка расплескался и причём на «Дело об убийстве», — молчать! Вопросы здесь задаю я, скотина носатая. Запомнил?

При этом синьор Стакани так вылупил свои глаза на мальчишку, что тот даже испугался, как бы они не полопались.

— Запомнил, — произнёс Буратино, стараясь успокоить его благородие, — я всё запоминаю с первого раза, у меня память хорошая.

— Мне плевать на твою память. Отвечать, что ты запомнил?

— Я запомнил, что вопросы здесь задаёте вы.

— Правильно, — несколько утихомирился околоточный.

— А это потому, что вы ответа не знаете. Это все люди так, когда ответа не знают, начинают сердиться и кричать, что вопросы здесь задают они, — спокойно рассуждал Пиноккио, сидя на стуле и раскачивая ногами.

— А вот и нет, ответ-то я знаю, — злорадно произнёс его