Покоренная поцелуем - Валентина Донна

Ротгар решил отвечать за себя, в каком-то смысле это была их первая встреча.

- Меня зовут Ротгар.

Хью уставился на него; Ротгар ответил тем же. Бледность лица Хью, маленькие морщинки вокруг глаз говорили о его физических страданиях, но в его таких же карих с золотистым отливом глазах, как и у Марии, светился проницательный разум. Тот безумец, развалина, любитель кукол, кажется, исчез, исчез навсегда.

- Человека, который когда-то правил здесь, из этого дома, звали Ротгар.

- Это я.

- Это правда? - спросил Хью Марию.

- Да, правда, - ответила она.

- В таком случае, почему он жив?

- Без него, Хью, у нас не было бы замка, и все ваши рыцари могли давно отправиться на тот свет. А вот эти люди, которые сегодня здесь празднуют вместе с нами, в этом зале, могли бы, вместо этого, разрабатывать планы, как бы его поскорее сжечь.

- Это правда? - обратился Хью к Ротгару за ответом.

- Может, среди них еще остались такие, которые замысливают сжечь его дотла. Но подавляющая часть принимает вас как своего нового господина и сеньора.

- Это вы выступили в мою защиту перед ними?

- Только потому, что я люблю их. - Эти простые слова, казались такой смехотворной причиной, чтобы беспечно отказаться от всего, что принадлежит ему по праву от рождения, чтобы по собственной воле лишиться свободы, чтобы стоять вот здесь, перед ним, вместо того, чтобы, схватив Марию за руку, бежать с ней в темноту ночи. И все же это было правдой. - Они не понимали, что их в таком случае ожидало впереди. Они не понимали, что сюда неизбежно прибудет другой, такой же, как вы. Я лишь хотел защитить их.

- Как отец непокорного ребенка?

- Совершенно верно, - ответил Ротгар, удивляясь, как быстро Хью удалось ухватить суть сложившейся ситуации.

- В таком случае я - ваш должник. Я подумаю и пожалую вам соответствующую награду.

Гилберт, не давая возможности Ротгару назвать ту награду, которую он ожидал от Хью, плечом протиснулся между ними, разорвав их сплетеные руки. Громадным усилием воли Ротгар подавил в себе острое желание кулаком расквасить потное, бледное его лицо. Пот стекая со лба норманна, волосы его на голове спутались; казалось, что он просто задыхается от чрезмерных усилий возвратить свое бывшее положение. Может, на самом деле, что-то было в признании Марии в его медленном отравлении. Если это и так, ему лучше попридержать язык и представить свою просьбу Хью позже, когда не будет рядом лишних ушей. У Гилберта на поясе висел меч; у Ротгара ничего не было, кроме уставших от дневной работы рук.

- Я не ожидал, что ты захочешь председательствовать на этом сборище, сказал, обращаясь к Хью, Гилберт.

- Поздравляю тебя со славным праздником Пасхи, Гилберт. - Хью похлопал норманна по плечу. Было сразу видно, что он испытывал искреннюю радость от встречи со своим товарищем по оружию.

Боже праведный, кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я в последний раз видел тебя.

"Да, давненько", - подумал Ротгар, понимая, что Хью и не представляет, что Гилберт плетет против него заговор.

- Садись, садись, - Хью, протянув руку к табурете, придвинул ее поближе к себе. Он похлопал по сиденью рукой, приглашая Гилберта сесть. Тот исполнил просьбу. Посмотрев на Ротгара с самодовольной ухмылкой триумфатора, он, схватив Марию за руку, потащил ее к себе. Она попыталась вырваться, но не смогла.

Хью внимательно изучал их - лоб его прорезали глубокие морщины. На какое-то мгновение его взор закрыла пелена, и он, тряхнув головой, попытался от нее избавиться.

- Ну, начнем, пожалуй, - сказал он. Жители Лэндуолда выстроились в линию, чтобы попросить у своего нового господина пасхальной милости. То, что казалось прежде простым капризом Марии, ее желанием удерживать Ротгара возле себя, вдруг обернулось для всех счастливым выбором. Грубый сельский акцент местных жителей искажал сакский язык до неузнаваемости, и она смогла лишь раз правильно перевести просьбу просителя. Вместо нее переводил Ротгар, постепенно самообладание возвращалось к нему. Гилберт, сидя, как мешок, на табурете, наконец отпустил руку Марии, а свою положил на то и дело вздрагивающее колено.

- Сыса теся, стучи дось.

- У него течет крыша, нельзя ли поставить ему новую кровлю? - расшифровал Ротгар.

- Лоса час умер. Кобыля военный коня. Бяка, норманн. - Крестьянин сплюнул. - Сто делаеть?

Мария, ничего не понимая, взглядом обратилась к Ротгару.

- У него сдохла лошадь. Виноват какой-то норманн. Может ли он кормить вторую кобылу, чтобы сдать ее в качестве боевого коня.

Великодушным взмахом руки Хью удовлетворял все прошения. Они, как и обещал отец Бруно и Мария, не были слишком обременительны. По мере того, как число просителей постепенно убывало, зал все больше наполняли дразнящие запахи искусно приготовленной пищи. Последний проситель, на сей раз женщина, в плаще и густой вуали сделала несколько шагов вперед. Когда она сняла головной убор, Мария и Эдит вскрикнули в один голос. Ротгар почувствовал, что вся его ненависть, разочарования, предчувствия горькой судьбы вот-вот выплеснутся наружу.

Это была Хелуит, лицо у нее распухло, все было покрыто синяками, изуродовано до неузнаваемости. Кровь запеклась у нее на нижней губе, слова со свистом вылетали через щель сломанного зуба.

- Кто тебя изуродовал? - Пораженный увиденным, Хью обратился к ней на норманнском. От его слов она вся сжалась и неуклюже распахнула плащ. Левая ее рука безжизненно повисла, а кожа на предплечье неестественно вздувалась, в том т месте, где из плоти торчали концы переломанной кости.

Гилберт, словно очнувшись от охватившего его оцепенения, постарался выпрямиться на табурете. Хелуит, задрав подбородок, глядела на них, но продолжала молчать.

- Кто тебя изуродовал? - повторил Ротгар на родном ее языке, но ей никак не удавалось выдавить из себя хотя бы несколько слов. Ротгар знал, чьих рук это дело, но лучше пусть Хью услышит об этом от самой Хелуит.

- Мама! - закричал маленький Генрих, удрав от удерживавшей его женщины. Он обнял ее за ногу, но тут же отпрянул в полной смущении, когда Хелуит закричала от острой боли. Разревевшись, он панически оглядывался вокруг, покуда не заметил стоящего впереди Ротгара. Вприпрыжку он бросился к нему в объятия.

- Милорд, - Хелуит протянула здоровую руку к Хью умоляющим жестом.

- Прошу вас будьте ко мне милостивы. В своем лоне я ношу норманнского ребенка. И этот норманн изувечил меня.

- Пусть заткнется! - прогремел Уолтер, вероятно, не в силах поверить, что кто-то из ему подобных мог обращаться подобным образом с беззащитной женщиной. Возмущенный гомон голосов шумно отреагировал на ее сообщение, перекрыв окрик Уолтера.

- Кто же этот норманн? - спросил Хью, повышая голос, чтобы его все слышали, невзирая на гвалт.

Гилберт сидел, глубоко опустившись на стуле, покачивая головой, устремив опасливый взгляд в сторону Уолтера, словно боялся наказания со стороны этого рыцаря за свой подлый поступок.

За долгие месяцы, проведенные в плену, Ротгар выучил множество норманнских ругательств. Он осыпал ими Гилберта, добавив еще, не обращая внимания на публику, и самые крепкие из собственного языка, которые пришли ему в голову.

- Подлый выблядок! - заорал он в последний раз, исчерпав весь свой запас. Он почувствовал острую, режущую боль под ложечкой от мысли, что эта норманнская свинья может сотворить с Марией, стоит ему захватить ее в свои клешни. Груз ответственности камнем давил на него, он упрекал себя за слишком большое внимание к своим собственным делам, за неумение постоять за жену своего погибшего брата.

Работая локтями, вперед вышел отец Бруно.

- Вы не должны позволять такое, господин Хью.

- Проваливай отсюда, - приказал Гилберт Хелуит, угрожающе напирая на нее. Отец Бруно весь съежился от страха, а Хелуит не отступала.

Ротгар схватил Гилберта за плечо, чтобы остановить его, мечтая о том, чтобы сейчас в эту минуту, у него в руках оказался бы меч. Безоружный, он был вынужден лишь с силой проталкивать пальцы через кольца кольчуги, покуда не нащупал его крепкие, напрягшиеся мышцы. Он снова вздрогнул от мысли, представив себе, как эта приобретенная в битвах дикая сила могла обрушиться на хрупкое тело Хелуит, что она могла с ней сделать. Он что было сил сжал пальцы, и, когда норманн тяжело задышал от пронзившей его боли, чувство глубокого удовлетворения охватило всего Ротгара.

- Это ты сделал, Гилберт? - В голосе Хью чувствовалась плохо скрываемая, готовая вырваться из-под контроля ярость.

- Н-е-е-т, - ответил Гилберт, снова опускаясь на табурет, освободившись от хватки Ротгара. Он стрелял глазами вокруг себя, словно ожидая поддержки от враждебно настроенной толпы, съеживаясь от убийственного взгляда, брошенного на него Уолтером. Наконец он успокоился, почувствовав еще большую ненависть к Хелуит и дав себе твердое обещание отомстить Ротгару.