Князь Игорь. Витязи червлёных щитов - Владимир Малик

— О! — только и смог вымолвить на это великий князь. — Теперь, Сулейман, будешь мне служить, и я стану платить тебе так же, как платил Кончак, пока мои люди не научатся пользоваться «живым огнём».

— Благодарю за милость, о мой повелитель, — низко поклонился Сулейман.

Из степи вернулись черные клобуки. Кунтувдей подъехал мрачный и злой.

— Ну что, хан, догнал Кончака? — спросил Святослав.

— Да где там! Снег пополам с водой… За Хоролом вся дорога талая, размокшая. А у Кончака свежие кони, вот и сбежал!

— Не грусти! Добычи хватит на всех, а против природы не попрёшь. Нам тоже нужно поспешать домой, не то вскоре реки разольются так, что всю весну просидим возле Лубна.

…Усталое войско русичей расположилось на ночлег. На высоких местах воины ставили походные шатры, разводили костры, варили в казанах кулеш. Посреди табора молодые гридни собирали княжеские шатры-намёты, что были побольше обычных. Воеводы выслали во все стороны сторожу. Всюду звучали весёлые голоса, пылали костры, словно оповещая отсюда Русь о великой победе…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Весть о победе Святослава Киевского и Рюрика Русского над половцами, на этот раз над самим Кончаком, весенним громом прокатилась по всей Руси. Князья и бояре, духовенство и купцы, ремесленники и смерды вздохнули свободно, полной грудью. Весь народ радовался, что отбита ещё одна, пожалуй самая большая угроза, нависшая было над Русью.

Не испытывал радости только Игорь. Тяжёлая досада терзала его сердце. Никак не мог он смириться с мыслью, что упустил такую счастливую возможность прославиться.

И подумать только, что стало помехой?! Гололедица и туман! Если бы не это, он со своей дружиной перелетел бы птицей через поле до Лубна и на виду у всех обагрил бы свой меч в битве на Хороле. И колокола всех церквей и соборов Руси воздавали бы и ему, а не только другим, великую хвалу!

Он уже не помнил или не хотел помнить, что в глубине души радовался той помехе, так как это была оправдывавшая перед сторонним взором естественная и независящая от него причина, почему новгород-северские воины не сумели прибыть к Лубну: дескать хотели, да непогодь не позволила присоединиться к киевлянам и переяславцам.

Теперь остаётся обвинять не себя, а туман. Проклятый туман! Отобрал у войска честь, а у него — славу!.. Теперь все колокола на Руси возвеличивают Святослава, Рюрика, Владимира Глебовича, а он, Игорь, остался в стороне. Ни с чем! Он! Игорь! Ольгович! Сын Святослава, внук Олега!

Как тут не досадовать!..

В конце марта Игорь пригласил брата Всеволода, сыновца Святослава Рыльского и сына Владимира в Новгород-Северский. Они прибыли в субботу, в предпоследний день первого весеннего месяца. После щедрого обеда с семьёй и приближенными Игоря, князья закрылись в хоромине хозяина.

— Братья, — сказал Игорь, пристально вглядываясь каждому в глаза. — Вы уже знаете о разгроме Кончака на Хороле, знаете, какую славу снискали Святослав, Рюрик и Владимир Глебович, три моих родича-недруга. Только нас с вами там не было. А разве мы не князья? Пойдём в поход тоже — и себе хвалу великую добудем!

Первым откликнулся брат Всеволод:

— Дело говоришь, Игорь, славно будет и нам погулять в чистом поле! Размять коней застоялых! Потешить и себя поединком с поганином-половчанином!

Святослав и Владимир в один голос воскликнули:

— Пойдём и мы! И мы готовы!..

Другого ответа от своих ближайших родичей Игорь и не ждал. Он хорошо их знал. Да и жили они всегда дружно, выгодно этим отличаясь от других князей.

— Спасибо, братья, за доброе согласие. Теперь давайте совет держать: когда, куда и с какими силами нам идти?

— Да ты уже всё обдумал, брат, так и говори, что в мыслях имеешь, — положил на стол свою могучую руку Всеволод, и дубовые доски едва не прогнулись.

— Да, братья, долго, не день и не два провёл я в размышлениях, и вот что надумал. Выступать в поход надо, когда степь хорошенько подсохнет и взойдёт молодая трава — подножный корм для коней. Так что лучшее время — конец апреля…

— Двадцать третье апреля — день Георгия Победоносца, твоего ангела-хранителя, брат, — пробасил Всеволод. — Вот в этот день и выступим!

— Правильно! — поддержали его молодые князья.

— Хорошо, — согласился довольный Игорь. — Хотя любой день апреля для этого годен, только бы счастливым оказался. Но если на Георгия будет сухо и степь зазеленеет, так и порешим: поведём с собой все силы, какие только сможет выставить Северская земля. Оставим лишь небольшие дружины в Новгороде, Путивле, Трубчевске, Рыльске и Курске… На всякий случай… Да призовём на помощь князя черниговского. Я сам напишу Ярославу, чтобы к нам присоединился. Его надёжные полки станут могучим подспорьем для нас. И последнее — куда идти?

— Как куда? — недоуменно переспросил прямодушный Всеволод. — На половцев, куда же ещё?!

— Конечно, на половцев. Но куда? И каким путём?

— Что такое ты, Игорь, замыслил? Говори прямо! — пророкотал бас Всеволода.

— Вот что задумал я, братья, — поведал Игорь. — Прямой привычный шлях походов: из Чернигова вдоль Поля на Ромен или Лубен, а там на Орель да Самару, а из Новгорода Северского — поперёк Поля до Сулы и уже оттуда тоже на Орель да Самару. Или прямо на Дон через Мерло, как мы в прошлый год ходили… На этих путях половцы всегда ставят пикеты с дивами[86]. Они легко выследят нас, вовремя оповестят своих… Поэтому предлагаю идти совсем по другому направлению. Из Путивля двинуться прямо на восток, аж до Оскола, и ты, Всеволод, из Курска тоже туда направишься, там и встретимся. А оттуда уже повернём вдоль Оскола на юг и спокойно доберёмся до половецких кочевий на Донце, где их и погромим! Для них наше появление не с запада, а с севера окажется большой неожиданностью!

Молодые князья вновь восторженно закивали старшему Ольговичу.

— А что!.. Ты это здорово придумал, Игорь! — одобрил старшего брата Всеволод. — Так мы зайдём в тыл поганым. Нежданно-негаданно! Погромим их — и назад! Там, в самом сердце Половецкой земли, нас и вправду никто не ждёт. И Кончак, и другие ханы Орель и Самару стерегут.

— В этом вся суть, — сказал Игорь и положил правую ладонь на стол, словно давая этим понять, что всё решено и другого мнения быть не должно. — Хочу ещё об одном предупредить… Братья, всё это надо держать в строгой тайне. Совершим наш собственный, ни от кого не зависимый северский поход! Хватит одним киевским князьям да переяславским себе славу добывать! Прославимся таким походом и мы! Ведь мы тоже исконные и не мелкие князья!.. Идите, готовьтесь! Времени у нас мало. Мои и Владимира стяги соберём в Путивле, подальше от сторонних глаз. Да и к Полю ближе. Туда же подойдёт и Ярослав из Чернигова… Святослав будет ждать нас на Пеле, а Всеволод на Осколе… Отыщем, братья, шлях до Тмуторокани, что была когда-то тоже русской землёй. Отчиной Ольговичей!

После завтрака Славута вымыл руки, расчесал перед бронзовым зеркалом длинные седые волосы, ровно подстриженную бороду и только после этого, чистый, опрятный, вошёл в любезную его сердцу хоромину, где привык проводить долгие часы.

В этой светлой просторной комнате одно окно выходило на юго-восток, а второе — на юго-запад. Посреди, между окнами, широкий стол. Рядом с ним добротно сработанный удобный стул с узкой резной спинкой. Между окнами — лавка, прикреплённая к стене, застеленная шерстяным одеялом, на нём вышитая покойной женой подушка. Уставая, боярин любил склонить на неё голову.

На одной стене висит оружие — мечи, луки, кольчуги, латы, шестопёры, тулы со стрелами, на противоположной — полки с самым драгоценным богатством, которым владел боярин — книгами.

Славута собирал их всю жизнь. Одни покупал за большие деньги в монастырях, где их создавали монахи, другие приобретал по случаю у купцов или у тех любителей книг, что обеднели и вынуждены были их продавать, третьи переписывал сам… И любил их, как детей. Любил рассматривать серебряные, деревянные или кожаные переплёты, жёлто-серые пергаменты, любил перелистывать плотные страницы с черным кружевом строк, возглавляемым красными прописными буквами. Ему было радостно даже просто посидеть здесь, вдыхая неповторимый запах выделанной кожи и старой бумаги.

Читал и перечитывал он свои книги бесчисленное количество раз и знал их почти каждую на память. Да и как не знать! Пятьдесят долгих лет миновало с того дня, когда он в хоромах покойного князя Всеволода вместе с княжичем Святославом впервые сел за книгу и вслед за учителем-монахом произнёс с трепетом: аз, буки… глагол… Пятьдесят лет!

Он медленно подошёл к полкам и вслух, как к живым существам, обратился:

— Добрый день, друзья мои любезные! Как поживаете? Как чувствуете себя?