ГОН - Вячеслав Калошин

– Саш, это, понимаешь, твой предшественник. – обернулся ко мне Брежнев – был моим водителем аж с самого Харькова!

Я уважительно пожал протянутую руку. Теперь понятны все объятия с похлопыванием по плечам и пулеметные «как сам» и «где вася сейчас».

– Ты за своим швабролетом? Пошли, покажу все! Мы как чувствовали твой приезд и недавно освободили его из заточения в запчастях.

Пристроившись в хвост представительной процессии, я лениво размышлял, какое еще прозвище можно придумать для получившегося агрегата. Мысли плавно скользнули на СУ-76. Во время войны была самая производимой машиной после Т-34. Ладно, прозвище «голожопый фердинанд» однозначно вытекает из похожей на немецкий «фердинанд» конструкции, а «сучка» из «самоходной установки». Но вот как прозвище «коломбина» прилипло-то к самоходке? Что общего между французской служанкой из комедий и гусеничной техникой?

– Вот это да... – Брежнев медленно шел вокруг машины, пристально разглядывая получившуюся конструкцию.

– Леонид Ильич! Так может, опробуйте, хотя бы по двору? Вон комбинезон чистый лежит, а на улице не так уж и холодно. Но если что, бушлат или фуфайку тоже найдем!

Вот ведь жук... Ну когда успел, ведь вроде все время рядом был и никуда не отлучался? Брежнев поразмышлял буквально пару секунд и решительно кивнув головой, тут же принялся переодеваться. Приняв аккуратно сложенный пиджак с брюками, я с удивлением увидел на Ильиче точно такие же семейные трусы, в которых щеголял и сам. Вот вам наглядное единение партии и народа: кто я и кто Брежнев? А труселя с одной фабрики!

Поправив лямки, Леонид Ильич как-то удивительно ловко подтянулся на каркасе и подогнув колени, одним слитным движением уселся на место водителя. Ничего себе! Я в свое время карабкался туда как беременная утка. В 1936м году Л.И.Брежнев был курсантом Забайкальской танковой школы. Ага, теперь понятно: так заныривать в узкие дырки и лючки тренируются только танкисты и подводники.

Тем временем мой начальник хищническим взглядом осмотрел доступное с водительского места. Приноравливаясь, понажимал педали и покрутил рулем. Пару раз легонько качнулся в кресле и попрыгал в нем. Глянув на близко расположенные трубы каркаса, неодобрительно покачал головой. Ну вот мне и повод пораньше начать внедрять защитные шлемы! Там же в принципе нет ничего сложного, а уж какой-нить стеклопластик для члена ЦК найдут 100%!

Услышав рык двигателя, я уперся и всем телом толкнул створку ворот. Во вторую точно так же вцепился клещем Николенко. Ворота, предательски проскрипев об отсутствии смазки, распахнулись в довольно просторный внутренний двор. Ляпота: ветра нет, солнце практически в зените. Я послюнил палец и поднял руку вверх - не, точно температура больше нуля. Весна!

Пару раз дернувшись, перепалац выкатился на простор. Сделав пару пробных кружков по двору, Ильич внезапно газанул. Эй, там же аж четыре литра об восьми цилиндрах! Машина, взревев и выбрасывая потоки снега из-под колес, рванула прямо в стену. Пока я подбирал приличествующие случаю матерные слова, все четыре колеса заблокировались и багги, взметнув снежных фонтан, мягко ткнулась в сугроб.

– Вот это да! – к нам повернулось залепленное грязным снегом лицо – Алексей Иванович, надо непременно испытать эту машину на более открытом пространстве. Такое держать в заперти немыслимо!

Завгар, обессиленно привалившийся к створке ворот, потер грудь в районе сердца и кивнул. Я подошел и всмотрелся ему в лицо. Тут же откликнулась лечилка: Признаков инфаркта не обнаружено. Интересно, а если бы Ильич повредился, с какой формулировкой шпыняли бы завгара? «Позволил члену ЦК угробить самого себя» или «не обеспечил достаточного места во внутреннем дворе»?

– Леш, прости! Совсем забыл о силе двигателя – к нам подошел до сих пор отряхивающийся Брежнев – на прошлой машине все было гораздо спокойней.

– А что, была еще и прошлая?

- А как же! Только она под Алма-Атой сгорела.

– Сгорела? – Николенко аж посерел, видимо представляя себе картины одну ужаснее другой.

– Да ладно тебе, там все хорошо получилось. Лучше чаем меня угости, а то чего ты как нерадивый хозяин? – Леонид Ильич обхватил завгара за плечи и подтолкнул в глубь гаража.

Так, где чай, там и очередные расспросы про жизнь и кто где кого видел. Значит, у меня есть как минимум полчасика. Подойдя к багги и посмотрев внутрь, я понял, что самому прокатиться не получится: все было заляпано грязным снегом, а комбинезона на замену мне почему-то никто не предлагал.

Ладно, скоро и на моей улице перевернется грузовик с конфетами. Александр Яковлевич уже развил большую движуху на предмет «где можно покататься начальству». Если я правильно понял разговры, то основным кандидатом является площадка в Крылатском. Там во время войны танкисты тренировались танками рулить, так что там горок и буераков имеется в достаточном для удовлетворения любого джипера количестве. Я даже мысленно сверялся с картой: ведь неплохое место - и недалеко и дорога есть и охрану обеспечить не сложно.

А вот и сам Рябенко, легок на помине. Подошел к багги, и задумчивая хмыкнув, попинал носком сапога колесо.

– Саш, я чего тут вспомнил. Так как же все-таки яйца надо варить? – он повернулся ко мне.

– Какие яйца?

Глава 22

– Ну яйца секретные эти. Которые надо варить ровно две минуты.

Я, подняв брови в немом удивлении, уставился на начальника охраны. С чего это он меня спрашивает про готовку? Ведь Брежневу готовит Виктория Петровна, я-то каким тут боком?

– Ну ты головоломку загадывал, с часами!

А, все, наконец-то вспомнил. В самом деле, недавно прикрывая наши делишки с послезнанием, загадал первую попавшуюся загадку. Есть песочные часы на три, четыре и пять минут. Как с их помощью отмерить две минуты?

– Да там все просто. Берем часы на три и пять минут и переворачиваем одновременно. Как первые отсчитают три минуты, начинаем варить яйца. А как вторые свои пять – достаем.

– Епрст! А зачем же тогда часы на четыре минуты?

– Так для запутывания!

Нет, все-таки народ в этом времени более простодушный. Вот и Рябенко покраснел, почмокал губами, смущенно почесал в затылке и широко махнул рукой, словно собираясь хлопнуть шапкой о землю.

– Вот веришь, все в