Бабушка на сносях - Наталья Нестерова

— Нет! Мы должны пожениться!

— Голубушка! Вы заблуждаетесь! Это вам сейчас кажется, что штамп в паспорте станет для вас броней. Увы, это не так! Муж, который не любит жену, хуже буйного сумасшедшего в доме. К сожалению, я знаю это на собственном опыте. Кроме того, Олег, выражаясь архаически, давно обручен с девушкой, которую любит. Но вы не должны беспокоиться! Мы всемерно будем вам помогать!

— Мы поженимся! — упорно стояла на своем Лена.

«Боже, до чего безобразна! — думала мама. — Квазимодо в юбке. Как не повезло несчастной с генами!»

— Если мы переведем разговор в другую плоскость, — мягко говорила мама, — то юридически вы можете требовать от Олега именно признания отцовства, но никак не женитьбы.

Лена отступила от упорного повторения «поженимся!».

— Мне деваться некуда, — зашла она с другого боку. — Мать, отчим, их сын в бараке под Раменками живут. Мне там места нет, тем более с ребенком. А у вас трехкомнатная квартира.

— Четырехкомнатная, — машинально поправила мама, — если считать шестиметровую, так называемую комнату для прислуги. Но она с балконом.

— Мне подойдет с балконом, — кивнула Лена.

Большая квартира на Войковской досталась от деда Олега, полярного летчика. Ни Олегу, ни маме в страшном сне не могло привидеться, что здесь образуется коммуналка.

После ухода Лены мама снова пила валерьянку.

Действительность оказалась хуже самых страшных опасений.

Лена написала письмо в партийное бюро факультета с обвинением Олега в изнасиловании и отказе жениться при пятимесячном сроке беременности. Письмо передали в комитет комсомола, потому что Олег не был членом или кандидатом в члены КПСС. Комсомольский секретарь (он тоже присутствовал на той пьянке в общежитии) вызвал Олега для беседы.

— Старик! Мы все тебе сочувствуем. Буратино тебя подловила. Но мы обязаны провести комитет с повесткой дня о твоем личном деле.

— Я не женюсь на ней! Ребенок? Хрен с ним!

Признаю! Но не более!

— Открываю карты. Есть мнение, если ты заартачишься, влепить тебе строгий выговор. А это — автоматическое отчисление из института. И прямым путем в армию! Ты мечтаешь о солдатских сапогах?

— Все равно!

— Дубина! Женись ты на Буратинке! Родит — разведешься. И уже никто не пикнет. Через одного разводятся и анкеты себе не портят!

— Нет!

— Обещай подумать! Единственное, что могу для тебя сделать, — перенести заседание комитета на неделю.

— А справедливое решение вам принять слабо?

— Какая справедливость, когда баба беременная? Строгача влепят без вариантов, а перспективы тебе известны.

Это были ужасные дни. За спиной Олега шушукались, показывали пальцем. Лена по-прежнему как приклеенная ходила за ним. Хоть и не многочисленная, но влиятельная женская часть факультета активно сочувствовала Лене. Все женщины казались Олегу исчадиями ада.

С ним провели беседы замдекана и куратор группы. Олег не сдавался. Он написал заявление с просьбой отчислить его из института.

И тут Лена пустила в ход оружие, от которого защиты не существовало.

После лекции, когда он выходил из аудитории, она вдруг распласталась перед ним на полу, обхватив его за щиколотки, и запричитала:

— Олег! Не бросай меня! Нашего ребенка!

Человек сто замерли, наблюдая. Стены Бауманки видели многое, но только не картины из древнегреческой трагедии. Даже в глазах тех, кто сочувствовал Олегу и был на его стороне, отчетливо читалось: «Мужик! Ты сволочь!» Все молчали, смотрели на Олега и ждали его ответа.

Это было поражение, окончательное и бесповоротное. Прилюдно растоптав женщину, даже самую мерзкую, мужик не имеет права на уважение, руки ему не подадут.

Зрители восприняли его смех (в минуты волнения Олега всегда охватывали судороги гомерического хохота) как желание крепкого и здорового парня сбить пафос происходящего, защитить униженную девушку.

Олег поднял Лену с пола, развернул лицом к залу:

— Прошу знакомиться! Моя невеста!

Ответом были бурные аплодисменты. Олег их не дослушал, выбежал из аудитории. Поздравления принимала Лена.

Она переехала в «комнату прислуги». Регистрация в ЗАГСе прошла не торжественнее получения справки в ЖЭКе. Мама организовала маленький семейный ужин, приехали родные Лены. Но Олег вместе со своим другом, выступившим в ЗАГСе свидетелем, отправился в общежитие и надрался там до поросячьего визга. Рассказывали, что его приходилось держать силой, потому что рвался из комнаты и орал:

— Где тут еще девственницы-дурнушки? Всех покрою!

Они не разошлись ни через год, ни через два.

Они до сих пор живут в квартире на Войковской.

После рождения дочери Лена переехала в комнату Олега, он соответственно в тридцатиметровую гостиную. У всех было по комнате: у мамы, у Лены с ребенком, у Олега. А гости к ним не приходили.

Ни разу Олег не перешагнул ночью порога комнаты жены. Кроме той пьяной случки в общежитии, они не были близки.

Олег ненавидел Лену. Лена ненавидела Олега.

Ненависть — такое же прочно засасывающее чувство, как и любовь. С той разницей, что любовь возвышает душу, а ненависть ее изъедает. Можно мечтать о ласковых словах, которые скажешь любимому, а можно придумывать хлесткие оскорбления, которыми выстрелишь в ненавистного человека. И то и другое затягивает.

У Олега не было с женой бурных сцен с битьем тарелок и раздиранием сорочек на груди. Была тихая, постоянная перестрелка ядовитыми пулями замаскированных упреков и насмешек. При этом первооснова — насильственная женитьба — никогда не фигурировала, но никогда и не забывалась.

И еще два обстоятельства не позволили Олегу быстро развестись с женой.

Мама обожала внучку. Мама преобразилась с появлением малышки, не отходила от нее, светилась от счастья и трепетала. Мама без слов, молча, потребовала от сына жертвы: если ты разойдешься, разменяем квартиры, у меня не будет Катеньки, у меня не будет смысла в жизни, потерпи ради меня. Есть ли жертвы, которые сын не принес бы ради матери? Наверное. Но это не про Олега и его маму.

Второе обстоятельство — Вера. Она любила Олега давно, прочно и в прогрессии. Женитьба Олега стала для нее крахом. От боли Вера защитилась рефлекторно, как человек, обжегший руку, быстро толкает ее в ведро с холодной водой. Вера вышла замуж. За научного сотрудника музея, в котором проходила практику. Он был старше Веры на сорок лет.

Вера не относилась к женщинам, которые в детстве обожали папу и в зрелости ищут отцовской ласки и теплоты. Вера была ориентированной строго — только на Олега. Очень скоро ей стало ясно, что ведро с холодной водой не лечит ожогов и шестидесятилетний муж — не спасение.