Девушка и призрак - Софи Кинселла

Пока Джинни с восторженными восклицаниями распаковывает коробки, я украдкой пробираюсь к лестнице.

— Сэди! — шепотом зову я. — Ты здесь?

На верхней площадке пусто.

— А там что? — Джинни косится на другую картонную коробку. — Тоже шоколад?

— Нет. Это музыка и кино для постояльцев.

Открываю коробку и достаю «Мелодии чарльстона», «Лучшие фильмы Фреда Астера», «1920–1940-е годы: Избранное».

— Может, им понравятся танцевальные мелодии их молодости, — объясняю я. — Особенно самым пожилым. Это должно их взбодрить.

— Какая вы молодец, что подумали об этом! Давайте фазу же поставим что-нибудь!

Она спешит в гостиную, где старички смотрят идиотское ток-шоу.

— Сэди! Сэди, ты здесь?

Разумеется, она не отвечает. И надеяться было нечего. Надо уходить.

— Ну вот, — склоняется Джинни над проигрывателем, — сейчас послушаем.

Раздаются первые такты. Ансамбль двадцатых годов наигрывает беспечную джазовую мелодию. Слышно не слишком хорошо, и Джинни прибавляет громкость.

Старик с кислородной подушкой, поникший под клетчатым пледом, вдруг поднимает голову. В комнате возникает движение. Старички оживают один за другим. Кто-то даже начинает подпевать надтреснутым голосом. Одна старушка отбивает такт рукой, лицо ее сияет от удовольствия.

— Они в восторге, — радуется Джинни. — Какая чудесная идея! Жаль, мы не додумались до такого сами.

Я смотрю на стариков, и у меня сжимается горло. Они ведь тоже, как Сэди, чувствуют себя совсем молодыми. Им всем по-прежнему двадцать, а седые волосы и морщинистая кожа — лишь оболочка. Дедушка с кислородной подушкой наверняка ловелас, старушка со слезящимися глазами — озорная девчонка, обожающая разыгрывать друзей. Все они были молоды, у них были друзья, они устраивали вечеринки, и жизнь казалась бесконечной…

Со мной происходит нечто странное. Я словно наяву вижу их молодыми. Я смотрю на их юные трепещущие души, стряхнувшие пыль многих лет и отплясывающие под бодрую музыку. Они танцуют чарльстон, высоко вскидывая ноги; у них густые, еще не поседевшие волосы; они смеются, хватают друг друга за руки, закидывают головы, упиваются танцем…

Я моргаю. Видение исчезает. Передо мной комната, населенная стариками. Оглядываюсь на Джинни. Она улыбается и фальшиво подпевает.

Музыка разносится по дому престарелых. Сэди здесь точно нет. Услышав джаз-бэнд, она наверняка примчалась бы глянуть, что тут происходит. Еще один ложный след.

— Совсем забыла спросить, — вдруг поворачивается ко мне Джинни, — вам удалось найти ее ожерелье? То, которое вы искали?

Ожерелье. Я ведь совсем забыла о нем после исчезновения Сэди.

— К сожалению, нет, — качаю головой я. — Одна девушка должна была прислать мне его из Парижа, но… остается только надеяться.

— Что ж, подержу за вас кулаки, — обещает Джинни.

— Будем держать вместе. Ну, пожалуй, мне пора. Я ведь просто заскочила поздороваться.

— Приятно было вас повидать. Я провожу.

Мы пересекаем холл, перед глазами все еще стоят танцующие пары — молодые, веселые. Никак не могу избавиться от этой картины.

— Джинни, — вдруг говорю я, когда она открывает большую парадную дверь, — на ваших глазах, должно быть… умерло много народа.

— Увы, — спокойно соглашается она. — Таковы издержки нашей профессии.

— Вы верите в… верите в загробную жизнь? В возвращение душ и подобные вещи?

Джинни не успевает ответить, потому что в кармане у меня истошно звонит мобильник.

Извинившись, достаю телефон. Это папа. Неужели узнал про увольнение и сейчас начнет выспрашивать о моих планах на будущее? Джинни стоит рядом, и мне неудобно скинуть вызов.

— Привет, папа, — говорю я торопливо, — подождешь минутку?

И выжидательно смотрю на Джинни.

— Значит, хотите знать, верю ли я в привидения? — улыбается она.

— Э-э… да, именно это я и имела в виду.

— Сказать по правде? Нет, не верю. Думаю, это галлюцинации. Ведь люди хотят в них верить. Это огромное утешение для тех, кто потерял близких.

— Да, наверное, — соглашаюсь я неохотно. — Что ж, до свидания. Спасибо за все.

Дверь закрывается, я бреду по улице и вдруг вспоминаю про папу, который все еще терпеливо ждет.

— Алло, папа! Извини, заболталась.

— Ничего страшного. Не хотел беспокоить тебя на работе…

На работе? Ура, не знает!

— Да-да, — поспешно отвечаю я, скрестив пальцы, — вечно эта работа. Где же я еще могу быть? — Я визгливо смеюсь. — Не волнуйся, сейчас я не в офисе…

— Ага. Значит, я удачно выбрал время. Возможно, это прозвучит странно… Мне нужно с тобой кое-что обсудить, и это довольно важно. Когда ты сумеешь освободиться?

Глава двадцать вторая

Мы договорились встретиться в кофейне «Лингтонс» на Оксфорд-стрит, потому что оба ее знаем. Каждый раз, когда нужно пересечься, папа предлагает «Лингтонс». Он бесконечно предан дяде Биллу, к тому же у него «Золотая карта» и он получает бесплатно кофе и еду в любое время в любой кофейне сети. (Я такую не заслужила. У меня всего лишь карта «Друзья и Семья», дающая 50 % скидки. Впрочем, я не жалуюсь.)

Приближаясь к знакомому шоколадно-белому зданию, я немного нервничаю. А вдруг у папы плохие новости? Мама больна. Или он.

И даже если у него нет плохих новостей, они есть у меня, один разрыв с Натали чего стоит. Опять я его расстрою. Может, не признаваться? Хотя бы сейчас. Пока что-нибудь не придумаю.

Толкаю дверь и вдыхаю знакомый запах кофе, корицы и свежей выпечки. Коричневые бархатные стулья и лакированные деревянные столики такие же, как в каждом «Лингтонсе» в любой точке земного шара. Дядя Билл широко улыбается с плаката на стене. Фирменные шоколадно-белые чашки, кофейники и кофемолки выстроились на витрине.

— Лара, — сигналит папа из начала очереди, — ты как раз вовремя! Что тебе взять?

Так. Выглядит неплохо. На больного не похож.

— Привет, — обнимаю я его. — Мне карамельный «Лингтончино» и паштет из тунца.

Капучино здесь не водится. Только «Лингтончино».

Папа заказывает угощение и протягивает «Золотую карту».

— Что это? — недоумевает кассир. — Впервые такую вижу.

— Просканируйте, — советует папа мягко.

— Ух ты! — Глаза парня расширяются, когда он видит результат. Теперь он смотрит на папу с почтением. — Для вас… бесплатно.

— Мне всегда немного неловко пользоваться ею, — признается папа, когда мы забираем кофе и идем к столику. — Я лишаю беднягу Билла кровно заработанного.

Бедняга Билл? Противно это слышать. Но мой папа судит о других по себе.

— Не обеднеет, — кисло говорю я, любуясь дядюшкиным лицом на кофейной чашке.

— Разве что чуть-чуть, — улыбается папа и оглядывает меня. — Ты так просто одета. У вас в офисе новая политика в отношении дресс-кода?

Вот я и попалась. На такой мелочи.

— Да просто была на семинаре, — на ходу придумываю я, — с ролевыми играми и прочими штуками.

— Прекрасно. — Папа так рад, что мне стыдно. Он добавляет сахар в кофе. — А теперь я хочу спросить тебя. Ты и правда довольна своей нынешней работой?

Вот уж не в бровь, а в глаз.

— Ну как тебе сказать… В целом… все неплохо. Даже хорошо! Есть отличные клиенты, я подыскала кандидата для «Макросанта», и Натали вернулась…

— Откуда? — удивляется папа. — Разве она уезжала?

Когда врешь, главное правило — запоминать свое вранье.

— Ненадолго. В командировку.

— Но ты ведь не сомневаешься в своем выборе? — настаивает папа. — Ты довольна?

— Вполне, — грустно говорю я. — Да, довольна.

Врать родителям совсем не так приятно, как кажется. Иногда просто завыть хочется: «Папочка, все идет на-а-пе-е-ре-е-ко-о-сяк! Что же мне теперь де-е-елать?»

— Так о чем же ты хотел со мной поговорить? — пытаюсь я сменить тему разговора.

— Пустяки, — папа смотрит на меня с нежностью, — ты уже ответила на мой вопрос. Бизнес процветает. Ты довольна. Это все, что я хотел услышать.

— То есть? — не понимаю я.

Папа улыбается.

— Просто наклевывается интересная возможность. Но раз дела у тебя идут на лад… Бессмысленно хвататься за что-то другое. Ты занимаешься любимым делом, у тебя все хорошо. Зачем тебе другая работа?

Другая работа?

Сердце мое екает. Но я стараюсь казаться безучастной.

— В любом случае интересно послушать. Мало ли что.

— Это так мило, — смеется папа. — Тебе действительно интересно или ты спрашиваешь из вежливости?

— Конечно, интересно, — быстро отвечаю я. — Почему бы и нет?

— Знаешь, я так горжусь твоими достижениями. А тут придется все начинать сначала. Даже говорить не хочу.

— Нет уж, говори, раз начал! — требую я слишком уж настойчиво. Но, спохватившись, снова изображаю сдержанное любопытство. — Просто объясни, в чем дело. Это же тебя ни к чему не обязывает.