Герой Рима (ЛП) - Джексон Дуглас

Он посмотрел на небо: свет угасал. Скоро.

Звук шагов по покрытой металлом дороге за его спиной эхом отдавался от домов вдоль улицы, железные гвозди хрустели по утрамбованной поверхности. Он повернулся, чтобы посмотреть, как они проходят. Ветераны Колонии, каждый сын Империи. Сначала Фалько во главе своего отряда, его крепкая фигура скрыта под алым плащом, а глаза теряются в тени полей шлема. В последний момент гордая голова повернулась, подбородок поднялся, и старый солдат кивнул Валерию, и этот жест сказал ему больше, чем любые слова. Он ответил на него приветствием, ударив кулаком по доспехам, и увидел улыбку Фалько. За своими знаменосцами за ним следовали пять когорт ополчения, маршируя вниз по склону с пилумом на плечах и точностью, которая украсила бы триумф императора. Каждый из них сегодня потерял любимого человека, и ему было стыдно, что он думал, что они будут унижены этим. Все в том, как они маршировали, можно было выразить одним словом. Решимость.

За ветеранами шла основная масса людей, которых он привел из Лондиниума, за исключением пятидесяти, оставшихся с Лунарисом в храмовом комплексе для усиления гарнизона гражданских добровольцев. Должно быть, они недоумевают, какие боги привели их сюда и к этой судьбе, когда они все еще могут вернуться в свои казармы. А что с ним самим? Смеялся ли Нептун, когда вызывал шторм, задержавший корабль с его заменой? Если бы все было по-другому, он был бы уже на полпути домой, и, не считая Мейв, стал бы он думать об острове еще раз?

Он последовал за колонной, пока Фалько рассредотачивал своих людей, а затем завернулся в свой плащ и лег среди солдат из Лондиниума на сырую траву рядом с Грацилисом, который прошел с ним весь путь от Глевума. Никогда не было большой вероятности, что он заснет, но его выбор партнера гарантировал бодрствование. Уроженец Кампании что-то невнятно бормотал сквозь стиснутые зубы и время от времени вскрикивал, как будто уже сражался в битве, которая предстояла утром. В конце концов, Валерий не выдержал и побрел в темноте вниз к мостику.

Когда он добрался до северного берега, последний из уставших от седла кавалерийских отрядов Белы переправился через северный берег, ведомый факелами двух ветеранов Фалько. Командир ехал с опущенной головой и выглядел почти спящим в седле.

— Каковы последние новости о мятежниках? — Валерий протянул руку и потряс руку всадника, вдыхая неприятный запах загнанной лошади. Глаза распахнулись, и мужчина посмотрел на него сверху вниз. Он был одним из тех, кто помог спасти Мейв от Креспо, но несколько секунд в его глазах не было узнавания. — Мятежники? — повторил Валерий.

— Когда мы оставили их, они были в шести милях отсюда, за хребтом. Я думаю, что мы были на правом фланге армии, но точно сказать было невозможно. Они подобны пчелиному рою: как только вы думаете, что понимаете их маршрут и их цель, часть оторвется без веской причины и пойдет в совершенно другом направлении. Так мы потеряли двух хороших людей, оказавшись в ловушке, когда подошли слишком близко.

— Их численность?

Кавалерист покачал головой. — Я не могу дать вам никаких цифр. Все, что я могу сказать, это то, что их слишком много. — Валерий нахмурился. Неподчинение или чистая правда? Лошадь покачала головой, обдав его потом, и он схватился за уздечку, чтобы удержать ее. Командир отряда наклонился, чтобы подобрать поводья, так что не могло быть ошибки в его словах, которые он шептал. — Уведите свою маленькую армию, трибун. Если вы будете сражаться с ними, они раздавят вас в пыль и даже не заметят.

Валерий оглянулся, чтобы убедиться, не слышал ли еще кто-нибудь. — Солдата можно выпороть за такие слова, — сказал он.

Фракиец устало улыбнулся. — Человеку не нужно бояться кнута, если завтра он умрет.

— Вы будете драться?

— Вот за что вы, римляне, платите нам.

— Тогда возьми свой отряд и рассредоточь его вдоль берега на востоке. Отдохните, сколько сможете, но мне нужно знать, планирует ли враг переправу в другом месте. Подождите час после рассвета и возвращайтесь сюда. У Белы будут для вас дальнейшие распоряжения.

Кавалерист протянул руку. — Матикас, декурион первой турмы. Это был хороший совет, трибун; по крайней мере, ты римлянин, рядом с которым достойно умереть.

Через несколько минут после того, как фракийцы уехали, Валерий заметил зарево в небе над хребтом. Пока он ломал голову над этим, Фалько присоединился к нему на мостике.

— Мятежники? — спросил командир ополчения.

— Возможно, они разбили лагерь на ночь.

— Маленький костер для приготовления пищи для такой большой армии.

Валери неопределенно хмыкнул. Он вспомнил двух пропавших фракийских кавалеристов и рассказы, которые он слышал о Плетеных Людях, о больших корзинах в форме человека, о которых писал Цезарь, в которые кельты бросали свои жертвы, чтобы сжечь их заживо. Он надеялся, что двое солдат уже мертвы.

Они ждали, и Валерий, не оборачиваясь, знал, что все взгляды на лугу у реки устремлены на гребень на севере.

— Там, — раздался голос.

Первый был на востоке, просто точка пламени, которая, как они смотрели, вспыхнула во что-то гораздо большее. Мгновение спустя за ним последовал второй, на этот раз западнее, и третий, ниже по склону. Через несколько минут темное покрывало склона было усеяно языками пламени, как светлячки в неаполитанскую ночь.

— Они сжигают фермы, — без надобности сказал Фалько.

Валерий не ответил, но не сводил глаз с одной конкретной искры на вершине склона слева от него, где пылала ферма Лукулла – дом Мейв. Тот факт, что он теперь принадлежал Петронию и был лишен всего, что принадлежало ей, лишь слабое утешение.

— Спасибо, — внезапно сказал Фалько.

Валерий удивленно посмотрел на него и покачал головой. — Тебе не за что меня благодарить. Если бы я поступил по-другому, может быть… — Он снова подумал о испуганных лицах и плачущих детях.

— Что сделано, то сделано, — сказал командир ополчения. — Если бы они остались, то в любом случае погибли бы. Вы пришли к нам на помощь, когда никто другой не хотел нам помочь. Кат Дециан, — выплюнул он, — поджег сухие, как трут, чащи и оставил свой народ гореть. Паулин тоже. Где наш губернатор, когда он так нужен? Или Девятый легион, который мог быть здесь сейчас, если бы к нашим предупреждениям прислушались? Они думали, что мы просто паникующие старики. Но ты пришел, Валерий, и даже когда увидел, что твое поручение невыполнимо, ты осталися. Мы благодарны.

— Я должен сообщить о дезертирстве, — сказал он, прежде чем Валерий успел ответить. — Корвин, оружейник. Он грустно покачал головой. — Один из наших самых смелых и лучших. В это трудно поверить.

Валерий вспомнил нервозность ювелира ранее днем. Или это было вчера? В любом случае, он не мог найти ни гнева, ни возмущения, подобающего командиру, которого предали. Как много бы изменил один человек?

— Можешь ли ты винить его?

Фалько серьезно посмотрел на него. — Мы солдаты, трибун. Мы вместе сражались в легионах и вместе потели в ополчении. Когда жители Колонии смеялись над нами, пока мы упражнялись с нашими ржавыми мечами, мы игнорировали их, потому что это был наш долг. Мы можем быть стариками, но мы все еще верим в долг. И товарищество. И жертву. Так что да, я виню Корвина, хотя он мой друг. И если его поймают, я пригвозжу его к кресту, хотя он мой друг. Если в конце концов все, что я смогу сделать, это умереть вместе с этими людьми, я буду считать это привилегией.

Он отвернулся, но Валерий отозвал его и протянул руку. — Я тоже буду считать это за честь.

Когда Фалько вернулся к своим ветеранам, взгляд Валерия вернулся к склону холма, где все еще горела ферма Лукулла, а в темноте собиралась орда Боудикки.

Глава XXXIII

Тусклый оттенок охры на дальнем горизонте был первым свидетельством нового дня, а вместе с ним пришел приглушенный ропот, который, казалось, дрожал в воздухе и который озадачил Валерия, пока он не вспомнил слова фракийского кавалериста на мосту. — Пчелы, — сказал он. Они как пчелиный рой. И это было все. Звук, усиливавшийся с каждой минутой, напоминал огромный улей: невидимый, но вездесущий, опасность, но еще не опасная.