Крест на башне - Андрей Уланов

Это был разгром. Полный и окончательный. 619-й батальон 17-й стрелковой бригады, – так, судя по словам пленных и трофейным документам, именовалась их часть, – перестал существовать.

Кажется, мне понемногу начинала импонировать идея аэромобильных войск. Равно как и сымпровизированная комбатом тактика «блошиных прыжков». Прыг-скок, кусил здесь, цапнул там, пустил кровь в третьем месте… wie ein Floh aber O-ho [32]!

Список наших трофеев впечатлял: три тяжелых миномета, пять станковых пулеметов, тридцать один ручник, прочее вооружение в неучтенном пока количестве, три практически неповрежденных грузовика, четыре легковых авто… и почти сто восемьдесят пленных, на охрану которых пришлось отвлечь целый взвод.

Среди прочего в одной из штабных машин дотошный Марченко обнаружил новенький «телефункен», и, завершив отправку «Скифов» в очередной вылет, мы собрались около машины, надеясь обогатиться сколь-нибудь свежими новостями.

Питер безмолвствовал, на московской волне сквозь треск статики пробивалась музыка, – не уверен, но кажется, это была «Серенада Солнечной долины», – зато дальше нам удалось очень четко настроиться на Корниловск как раз в момент зачитки «внеочередного обращения РевЮгСовета к трудящимся!». Все дружно навострили уши, надеясь, что в оном обращении будут упомянуты хоть какие-то названия, по которым можно будет оценить успехи наших коллег-штурмовиков, таранящих синюю оборону с фронта. Но, увы, ничего конкретного пресловутое сообщение не содержало, представляя собой всего лишь средней косноязычности набор лозунгов, сводящихся к призыву дать жестокий отпор «кровавым возрожденческим бандам», а заодно еще больше укрепить социал-интернационалистическую бдительность… ну и так далее. «Смерть», «расстрелять», «покарать» – эти слова звучали почти в каждом предложении.

Все же мы честно дослушали вышеупомянутое обращение до конца, значительно обогатившись по части лексикона господ южных социал-интернационалистов, а также практикуемых ими методов, и лишь затем продолжили вращать ручку настройки.

Как оказалось, не зря, ибо передача на следующей волне заинтересовала нас чрезвычайно. Судя по ней, какие-то отважные летуны умудрились провести воздушную разведку наших наступавших частей и теперь открытым текстом спешили поделиться добытыми сведениями со своим вышестоящим командованием.

Зоркие «Соколиные Глаза» синезвездных авиаторов сумели обнаружить в наступавшей на них группировке целых 300 – триста! – танков и самоходок «в сопровождении неустановленного, но значительного количества моторизованной пехоты». Эту бронированную армаду подпирали два дивизиона ракетной артиллерии – притом, что последних у нас не было отродясь! Кроме того, на левом фланге синих внезапно материализовалась – видимо, из ночных кошмаров их командования, – «бронегруппа численностью до 100 бронеединиц, опасно нависшая над оперативными тылами 4-й танковой армии».

После такого вступления я бы ничуть не удивился, услышав, что воздушное прикрытие нам обеспечивает авиаматка «Адмирал Ушаков», маневрирующая по местной ирригационной системе, но, видимо, на такой полет мысли фантазии синих Уэллсов уже не хватило.

До вечера оседланной нами дорогой попыталась воспользоваться еще одна синяя часть, судя по описанию пилотов турбокоптеров, какая-то сбродная. Четырьмя последовательными вылетами «Скифы» сожгли большую часть ее техники, после чего синие, решив не испытывать больше судьбу, побросали оставшуюся и «рассеялись», здраво рассудив, что гоняться за каждым одиноким беглецом ударные коптеры в сумерках не станут.

По сему (отсутствию наличия противника) поводу я, было, возмечтал заполучить все восемь, столь настоятельно необходимых человеку для нормального функционирования, часов сна, однако сбыться сим мечтаниям было, увы, не суждено: в два ночи меня довольно грубо растолкал комвзвода-2, сообщивший, что наблюдает на севере какие-то отблески, не иначе – фары.

Спросонок я едва не заорал «рота, в ружье!», но рассудок, даже в столь заспанном состоянии, все-таки сумел взять верх над инстинктивными желаниями. Как выяснилось вскоре, вовсе не напрасно, ибо замещавший Ерофеева командир первой роты поручик Оленев уже более десяти минут поддерживал устойчивую связь с показавшимися на горизонте машинами – моторазведгруппой нашего же корпуса.

Что ж, первый день операции мы, точнее, его превосходительство генерал-майор Димочка могли с чистой совестью занести в свой актив.

4-я танковая армия РевЮгСовета, имея взломанный в трех местах фронт и хорошо организованный хаос в оперативном тылу, уже к вечеру прекратила свое существование как единое целое. Несколько наиболее боеспособных частей пытались отходить, имея направлением либо Калач, либо Богучар… один из таких «осколков», танковая колонна в три десятка машин нарвалась на позицию нашего 4-го батальона. В скоротечном яростном бою десантники сумели сжечь пять танков и броневиков, но остальные прошли сквозь их оборонительные порядки, как нож сквозь масло. Батальон спасла темнота и тот факт, что синие изо всех сил рвались к югу, видимо, стремясь оторваться от тех самых мифических «танков и самоходок общим числом 300». Узнай они, что весь бронепарк нашего корпуса представлен дюжиной танков типа Ке-Ну, плюс две батареи пехотных самоходок «Оса», а остальное – легкие колесные броневики…

Этой же ночью передовые части 2-й мехдивизии Борейко внезапным ударом выбили азербайджанскую дивизию из Камышина, открыв боевым кораблям и транспортам свежеобразованной Волжско-Каспийской флотилии путь вниз по течению – к Корниловску.

Впрочем, зти новости мы узнали позже. Остаток же ночи я, так и не сумев заснуть вторично, потратил на прелюбопытную брошюру, обнаруженную в одном из штабных авто.

Именовался сей опус «Пламя над Англией» из серии «Библиотека политрука» и был, судя по пропечатанным на обложке выходным данным, переводом с английского. Быстро, однако.

К моему удивлению, перевод оказался достаточно неплохим, да и текст местами тоже. Особенно интересно было читать описание мятежа на «Бирмингеме»: ведь именно с него, считается, и началось победное шествие социальной революции сначала по Великобритании, а затем и по всей планете.

Судя по всему, оное описание создавалось кем-то из непосредственных наблюдателей эпохального события, причем отнюдь не из числа простых «революционных матросов».

Итак, 27 апреля 1952 года тяжелый крейсер ПЛО «Бирмингем» вернулся в Скапа-Флоу после проводки очередного «кубинского» конвоя. Автор не счел нужным описывать тяготы похода пышными эпитетами, предоставив слово сухой статистике – из двадцати шести судов конвоя до Кубы добралось шестнадцать. Как я понимаю, это было еще относительно хорошим результатом – захваченная в 1948-м Куба, британский «непотопляемый авианосец» у берегов США, ключевая позиция как для «челночных» полетов канадских «Вэнгардов», еженощно разгружавших десятки тонн бомбогруза над американскими заводами, так и с точки зрения хотя бы относительного контроля над коммуникациями в Атлантике. Германо-американцы, впрочем, также прекрасно понимали ее ценность…

28 апреля в 9.45 на крейсере была получена радиограмма командующего флотом. Непонятным образом – в этом месте, по моему мнению, автор слегка покривил душой, – ее содержание практически мгновенно стало известно экипажу. Согласно приказу, «Бирмингем» должен был уже к 12.00 быть в готовности выйти в море в составе поисково-ударной группы.

Приказ этот был вызван поступившей к комфлота развединформацией о том, что в ближайшие часы должен был состояться прорыв в Атлантику крупной «волчьей стаи». В том, что выбор адмирала пал именно на только что вернувшийся из похода крейсер, не было никакого особо злодейского умысла. Просто «Бирмингем», модернизированный из обычного арткорабля в тяжелый крейсер ПЛО всего за полгода до описываемых событий, был в тот момент наиболее хорошо оснащенным противолодочным кораблем.

В 10.15 на «Бирмингеме» были прекращены все работы. Еще пять минут спустя кочегар Тендерс, представившийся «депутатом от команды», сообщил командиру крейсера, капитану первого ранга Вильсону, что «крейсер никуда не пойдет!».

Удивительно, но автор брошюры все же нашел в себе смелость отметить, что, хотя фракция левых или радикал-лейбористов насчитывала на «Бирмингеме» – как, впрочем, на весьма многих кораблях, – немало сторонников, данное выступление было вовсе не ее заслугой, а «всего лишь естественной реакцией измученных людей». Весьма интересное определение для поступка, послужившего триггером для событий, изменивших лицо мира.

В тот момент, однако, это было далеко не очевидно. Более того – подобные выступления хотя и являлись черезвычайным происшествием, отнюдь не были чем-то совсем уж экстраординарным. Помнится, на нашем российском флоте подобные случаи даже удостоились псевдомедицинского наименования «синдром Потемкина», имея в виду не Светлейшего князя как личность, а события 1905 года на корабле его имени. Решающим же фактором стала ошибка командующего флотом послать на подавление мятежа отряд морской пехоты с авианосца «Лайон», ибо именно «Лайон» должен был стать флагманом поисково-ударной группы и, соответственно, главной мишенью для немецких подводников и летчиков из «отряда расчистки».