Кровь времени - Максим Шаттам

Из опыта работы секретаршей в парижском Институте судебно-медицинской экспертизы Марион знала, что расследование уголовных преступлений крутится в основном вокруг одного и того же — это история ревности, алчности и похоти. РАП — большинство жестоких убийств происходит из-за них; РАП: Ревность, Алчность, Похоть. Либо одно, либо другое, либо третье чувство (а иногда сразу два, а то и все три) руководит если не разумом, то рукой убийцы. Исключение составляют серийные убийцы: эти — совсем другие. Их невозможно сравнить с прочими преступниками. Образ их мыслей порой не имеет ничего общего с важнейшими представлениями криминалистики о сущности розыска и стадиях развития личности, о душевном равновесии, об инстинкте самосохранения. Однако почти все преступления, если они совершены не этими ненормальными монстрами, тем или иным образом связаны с одним или несколькими мотивами из троицы РАП: РАП повелевает — человек делает.

Кеораз замешен совсем из другого теста. Марион нарисовала такую картину: на фоне синдрома властолюбия, в значительной мере подорванного постоянными личными успехами, садистские желания, которые раньше богачу удавалось подавлять, превратились в навязчивую идею; властолюбие и садизм смешались, породив извращенную жажду разрушения. Марион, быть может, слегка сгустила краски, но чувствовала гордость за составленный психологический портрет. Она вспомнила об американской писательнице, авторе детективов Патриции Корнуэлл: та работала оператором ЭВМ в морге, а затем воспользовалась всем, что узнала и услышала за то время, для создания собственных литературных произведений. «Впрочем, я не так талантлива и, главное, не так богата!» — подумала Марион.

В конечном счете Джереми Мэтсон с самого начала почувствовал, кто является истинным виновником преступлений. Несколько секунд Марион боролась с соблазном провести собственное расследование — добраться до интернета и выяснить, чем кончилась эта история. Однако тут же отбросила эту идею — ей оставалось прочесть совсем чуть-чуть. Кто же расскажет об эпилоге этой насыщенной действием драмы лучше человека, принимавшего в событиях самое активное участие. Еще два десятка страниц — и она узнает все.

А что же сказать о гул? Марион плыла по течению истории; задавала себе вопросы исключительно о Джереми и не пыталась самостоятельно разгадывать загадки, даже когда была в состоянии проникнуть по крайней мере в некоторые тайны. Теперь у нее появилось время определить суть проблемы. Гул… Конечно, речь шла о человеке, а не о демоническом существе; этот человек страдал от заболевания, из-за которого у него сгнила кожа. Сначала Марион подумала о проказе, как и предполагалось в рассказе Джереми, но это было ошибкой. Теперь ей удалось вспомнить название болезни, которая до сих пор, даже в наши дни, продолжала губить людей, особенно в Африке. Это нома,[82] страдание в чистом виде. Недуг, подобный гангрене, поражающий ткани рта и лица. Марион вдобавок вспомнила и о том, что видела телепередачу, посвященную этой ужасной болезни, а после того перепечатывала пространный отчет о симптомах номы. Этот отчет предназначался для того, чтобы стать методическим пособием для всех больниц и судебно-медицинских служб страны. Поводом для его составления послужило то, что нашли младенца, умершего от этой болезни, в смрадном, заброшенном доме в одном из парижских пригородов.

Пришло ей на ум и латинское название заболевания, по-прежнему мало известного широкой публике, но от этого не менее кошмарного, — cancrum oris. Болезнь не являлась заразной; затрагивала только представителей беднейших слоев населения, вынужденных питаться несвежей пищей и жить в антисанитарных условиях. Во Франции это заболевание не встречается, за исключением единичных случаев у иммигрантов. Тем не менее экспертам удалось передать в отчете весь ужас номы: постепенное разрушение тканей тела, физическая деградация человека и связанные с этим психологические и социальные последствия. В 1920-х годах больные этим недугом исключались из общества, фактически выбрасывались на помойку и становились объектами всеобщей ненависти.

Описанный в дневнике человек, изглоданный страшной болезнью, оказался мишенью для насмешек, преследований и издевательств; в конце концов семья изгнала его. Впереди несчастного ждало существование, полное страданий: ему трудно было найти еду, перетереть ее до кашеобразного состояния; он был вынужден постоянно прятаться от людей. Ни о каком психическом здоровье в таких условиях говорить не приходилось: как личность этот человек был полностью разрушен.

Марион представила себе жизнь, которую он вел. Конечно, зверских убийств детей это никак не оправдывало. Однако самым драматичным моментом в размышлениях женщины оказалось понимание того, откуда взялась способность безжалостно расправляться с невинным существом. Несчастный долго не мог решиться на такое. Конечно, он ненавидел других людей, особенно детей, которые, безусловно, смеялись над ним и при этом на самом деле боялись его. Джереми прекрасно обозначил суть проблемы: охотник в его душе помог ему тщательно проанализировать процесс возникновения монстра в человеке. Расследование фактически подошло к завершающему этапу.

Марион вернулась к чтению, накрыв ноги одеялом, чтобы согреться. Буря практически рассеялась, но ветер продолжал завывать на улице с неизменной яростью и немедленно просовывал внутрь аббатства свои длинные лапы, как только где-нибудь появлялось подходящее отверстие. Пронзительные стоны метались по переходам, скапливались внутри винтовых лестниц, как будто это были огромные небесные флейты; свист заполнил все здание Лa-Мервей. Внезапно ветер прекратился. Каменные трубы опустели, щели под дверями, служившие ему ртом, замолкли. Невидимый мастер перестал точить свои стамески, в роли которых выступали ступени лестниц.

В наступившей тишине Марион услышала старательно приглушаемое кем-то звяканье ключа о замочную скважину и замерла: ее что, запирают? Звук доносился со стороны двери напротив, в конце прохода, расположенного выше уровня зала. Через эту самую дверь Марион вошла в зал полтора часа назад; прекрасно помнила, что закрыла ее за собой на ключ. Значит, кто-то пытался открыть эту дверь — очень осторожно, чтобы остаться незамеченным. Пытаясь замаскировать свое присутствие, этот человек успешно пользовался завываниями ветра. Кто-то находился по ту сторону двери. Нет сомнений — это вновь таинственная фигура в капюшоне. Сходство между этой фигурой и гул, бродившей по улицам Каира в 1928 году, учитывая совершенно разные обстоятельства, выглядело довольно забавным, хотя Марион было не до смеха.

Женщина положила книгу на одеяло и бесшумно встала; ведь она не проводит полицейского расследования, и, чтобы вычислить того, кто за ней шпионит, ей мало просто собирать улики. Пора взять инициативу в свои руки, спровоцировать столкновение лицом к лицу. На цыпочках Марион проскользнула между колоннами, поднялась по лестнице к проходу и замерла перед самой дверью; задержала дыхание и опустилась на колени, рот наполнился слюной; она сглотнула, пытаясь сохранять полную тишину. Затем прижалась к двери и приложила глаз к замочной скважине: темнота… Попыталась всмотреться в сумрак коридора и не заметила фигуры, тихо выросшей за ее спиной.

Тень в длинном одеянии, с капюшоном, опущенным на лицо, безмолвно разделила пространство Рыцарского зала на две части. А Марион по-прежнему не могла ничего разглядеть по ту сторону замочной скважины, уверенная лишь в том, что в скважине не торчал ключ. Вот и приготовилась как можно резче открыть дверь, чтобы воспользоваться эффектом неожиданности. Если за ней шпионит брат Жиль, она наверняка застигнет его на месте преступления. Тем временем тень позади нее быстрым шагом двигалась вперед. Марион схватилась за дверную ручку из кованого железа, как вдруг услышала шелест ткани… Ресницы ее опустились, и она наконец поняла: «Сзади…» Развернулась: странная фигура находилась менее чем в метре от ее вещей… Марион осознала намерения незнакомца, когда он протянул руку в перчатке к дневнику, и закричала:

— Эй!..

Рука накрыла черную книгу и спрятала ее в складках одеяния.

— Положите на место немедленно! — И Марион бросилась вниз по ступенькам.

Фигура, всем своим видом напоминающая смерть, развернулась и устремилась вперед. Опешив на мгновение, Марион увидела, что незнакомец проскочил прямо перед ее носом и достиг потайной дверцы в северо-западном углу зала; она наступала беглецу на пятки. Тот скатился по винтовой лестнице и спустился в подвальное помещение. Женщине пришлось замедлить темп, чтобы не упасть. Наконец она вылетела в просторный зал на нижнем этаже: здесь не было и следа похитителя… Лишь створка двери справа от нее медленно закрывалась, впустив в зал немного дневного света и холодного ноябрьского ветра. Толкнув дверь, Марион увидела фигуру, мчавшуюся среди деревьев сада. Беглец отрывался от преследовательницы; в бешенстве Марион просто перешагнула через первые ступени, спрыгнула и, приземлившись на хилую зимнюю траву, во весь опор ринулась за похитителем. Тот двигался зигзагами, огибая деревья; бежал напролом сквозь кусты и топтал цветочные клумбы; он оставлял столько следов, что было абсолютно ясно, в какую сторону направлялся.