Гиперион - Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин

class="v">Словно нежною шерстью, покрыты, тучны от влаги

Горных холодных ручьев,

И за дымкой внизу дол, полный трепетных всходов,

Все деревья в саду,

Равно близость и даль — всё в веселом бегстве смешалось;

Светлый полдень угас.

Но прошумели везде небесной влаги потоки,

И, ясна и юна,

Вновь с потомством своим выходит Земля из купальни.

Радостней и живей

Блещет зелень дубрав, сверкает злато соцветий,

...

Белый, будто бы стадо пастух купает в потоке,

...

К ДИОТИМЕ[206]

Солнце жизни! Цветком, огражденным от непогоды,

Нежная, в мире зимы замкнуто ты расцвела,

Любы думы тебе всё о воле под вешним светилом,

Полон щедрым теплом, грезится мир молодой.

Но уж в прошлом твои лучи, о светлое время,

Только слышен в ночи ветра разбойничий свист.

ДИОТИМА[207]

О, приди и утешь, ты, кому стихии покорны,

Преданны музы небес, хаос подвластен времен,

Битвы гром заглуши миротворными звуками неба,

Так чтобы в смертных сердцах горький разрыв исцелить,

Чтобы природа людей, как встарь величаво-спокойна,

Вновь из бродильни времен мощно, светло вознеслась.

В сердце народа вернись, красота неизменно живая!

Сядь за праздничный стол, в храм лучезарный вернись!

Ведь Диотима живет, словно нежные стебли зимою,

Духом богата своим, тянется к солнцу она.

Солнце ее, лучезарное время, в глубоком закате,

И в морозной ночи бури стенают теперь.

К НОЙФЕРУ[208]

Братское сердце! К тебе я пришел, как росистое утро,

Ты, словно чашу цветка, радости душу открой,

Небо в себе заключи, облака золотые восторга.

Светлым и быстрым дождем звуков прольются они.

Друг! Я не знаю себя, никого из людей я не знаю.

Дух стыдится теперь всех помышлений своих.

Он бы хотел их объять, как все земные предметы,

Он бы...

Но он не властен в себе, и вечная мысли твердыня

Рухнула...

ДОСУГ[209]

Спит безмятежно грудь, и покоятся строгие мысли.

Я на луг выхожу, где уже пробиваются травы

Свежие, как ручеек, где цветка прелестные губы,

Тихо приотворясь, обдают меня нежным дыханьем,

В купах дерев с бессчетных ветвей, словно свечи, горящих

Пламенем жизни, в глаза мне блещут цветы, розовея,

Где под солнцем в ручье резвятся довольные рыбки,

Где вкруг птенцов неразумных у гнездышка ласточка вьется,

Где отрадно кружить мотылькам и пчелам, брожу я

Там средь веселия их; я стою средь мирного поля,

Словно любящий вяз, и меня вокруг оплетает

Нежная жизни игра, словно ствол его — лозы и гроздья.

Часто гляжу я наверх, на гору, что облаком светлым

Темя венчает свое, отряхая темные кудри

В ветре; когда же меня на мощном плече она держит,

Легкий когда ветерок во мне все чувства чарует

И подо мной простирается дол бесконечный, подобный

Пестрому облаку, — я превращаюсь в орла, и кочует

Жизнь моя, как номады, в бескрайнем пространстве природы.

Все же к жизни людей тропа меня вновь возвращает,

Виден мне город вдали, он мерцает, как панцирь железный,

Кованный против гремящего бога людскими руками.

Смотрит надменно он ввысь, и покоятся подле селенья,

И облекает крыши домов, багровея в закате,

Дым очагов дружелюбный; в садах, огражденных с заботой,

Тихо, и плуг задремал среди одинокого поля.

Но в сиянье луны белеют колонны развалин,

Храма врата, в которые встарь устрашающий, тайный

Дух беспокойства вступил, что в груди у земли и у смертных

Пышет и злобствует, неодолим, покоритель исконный,

Что города, как ягнят, потрошит, что на приступ однажды

Брал и Олимп, что в горах не спит и огонь извергает,

Темные сводит леса и стремится за океаны,

В море крушит корабли, — и все же предвечный порядок

Твой, о природа, ему не смутить, со скрижалей законов

Буквы одной не стереть: ведь и он — твой сын, о природа,

С духом покоя одним материнским чревом рожденный.

Если ж я в доме моем, где деревья в окно шелестят мне,

Где играют лучи с ветерком, о жизни людей земнородных

Две-три бессмертных страницы на радость себе прочитаю:

«Жизнь! О жизнь земли! Ты подобна священному лесу!».

Молвлю я: «Пусть тебя топором, кто хочет, равняет,

Счастлив я жизнью в тебе!».

«Безмолвные народы спали...»[210]

Безмолвные народы спали, но прозрела

Судьба, что сон их чуток, и явился

Бесстрашно — грозный

Природы сын, дух древний непокоя.

Он встрепенулся, как огонь, который дышит

В земных бродильнях, стены старых городов

Он осыпает, как плодовые деревья,

Ломает горы и крушит дубы и камни.

И, как моря, вскипая, зашумели

Войска, и, как владыка Посейдон,

Чей-то высокий дух встал над кипеньем схватки,

И чья-то пламенная кровь текла по полю смерти...

И все людские силы и желанья

Отбушевали на чудовищной постели

Сражений, где от Рейна синего до Тибра,

Как дикая гармония, творился

Неудержимый многолетний бой.

Так в это время дерзостной игрой

Пытала смертных мощная судьба.

...

И вновь тебе плоды сияют золотые,

Как чистая звезда в прохладной ночи

Рощ италийских, темных померанцев...

БУОНАПАРТЕ[211]

Поэты — те священные сосуды,

Которые жизни вино —

Дух героев — хранят исстари.

Но этого юноши дух

Стремительный — как его примет,

Не разорвавшись в куски, сосуд?

Не тронь же его, поэт: он — дух природы.

Трудясь над ним, созреет в мастера мальчик.

Не может он жить, хранимый в стихе, —

Нетленный, он в мире живет.