Любовные утехи русских цариц - Эльвира Ватала

Как хороший директор оперного театра, выискивающий по всем уголкам мира замечательный голос, так и Анна Иоанновна выискивала талантливых сплетниц по всей России. Ее письма того времени ко всевозможным государственным лицам были полны одним: найти и доставить во дворец талантливую сплетницу с соответствующим опытом и возрастом не старше и не моложе 40 лет. По-видимому, Анна Иоанновна считала, что это наиболее подходящий возраст в развитии этого таланта. «У вдовы Загряжской, — пишет она одному своему подданному в Москву, — живет одна княжна Вяземская, девка. И ты ее сыщи и отправь сюда, только чтобы она не испужалась, то объяви ей, что я беру ее из милости, беру ее для своей забавы, как сказывают, она много говорит»[112].

«Поищи в Переяславле, — пишет она в другом письме, — из бедных дворянских девок или из посадских, которые бы похожи были на Татьяну Новокщенову, а она, как мы чаем, уже скоро умрет, то, чтоб годны были ей на перемену. Ты знаешь наш нрав, мы таких жалуем, которые были бы лет по сорока и так же б говорливы, как та Новокщенова»[113].

Важные сановники не государственными делами были больше заняты, а выискиванием для матушки царицы по всей России соответствующих ее вкусу сплетниц. Генералу Левашеву она приказывает «отыскать двух девочек, таких ростом, как она сама, и чтоб были они белы, чисты и не глупы»[114].

Не существовало в городе и стране такой сплетни, какой бы не интересовалась Анна Иоанновна. Особенно любила она узнавать, кто на ком женился и как они живут.

Вот образчик ее письма Салтыкову: «Напиши мне, женился ли Юсупов. Говорят о нем, что он уже расходится с женой и что он вообще большой бабник. Тотчас по получении письма уведоми меня, когда была свадьба Белосельского, где и как она была отпразднована, как приняла княгиня Куракина? Была ли она весела? Опиши мне обо всем подробно. Относительно супруги Алексея Петровича Апраксина, справься под величайшим секретом и со всевозможной опаской, какого она поведения? Здесь у нас говорят, что она пьет и что князь Алексей Долгорукий постоянно торчит у нее»[115].

Любопытство, прямо скажем, не на царицынскую мерку, а так, на мещаночку какую. Но что поделаешь, как сказал один из ее современников, «воспитана плохо, образована мало». Где уж тут до высоких материй Екатерины Великой, переписывавшейся с самим Вольтером! А еще заставит Анна Иоанновна того же Салтыкова понравившуюся ей песню народную, у девок услышанную, срочно записать и ей прислать. И в этом отношении Анна Иоанновна большую услугу русскому фольклору оказала — много русских народных песен ею было записано. Ее стараниями записана была такая вот народная русская песня:

У нас было в селе Поливанове,Боярин, от дурак, в решете пиво варил,Пойтить было молоденьким, поучить дурака,Возьми, дурак, котел, больше пива наваришь.А дворецкий, дурак, в сарафан пиво сливал.Возьми, дурак, бочку, больше пива насливаешь.А поп, дурак, косарем сено косил.Возьми, дурак, косу, больше сена накосишь.А попович, дурак, шилом сено подавал.Возьми, дурак, косу, больше сена напашешь.

Диковинки разные, русские и заморские, ужас как любила! Со всех концов света наказывала своим подданным ей их во дворец доставлять. Появились в моде китайские искусственные цветочки, на материал нашиваемые, Анна Иоанновна тут как тут — подавай их ей в первую очередь. По всем китайским аукционам самолично ходила и там, как купец какой, рьяно за низкую цену боролась наравне с прочей охочей до диковинок массой народной и всегда что-нибудь новенькое во дворец приносила. Издала такой вот указ, чтобы все придворные выискивали для ее личного, домашнего зверинца диковинных зверушек. И потекли в зверинец Анны Иоанновны разные обезьянки, крокодильчики и прочая животная нечисть. Всем место находилось. Вот только не знала она, что делать с девятью присланными из Египта верблюдами. Порешила Бирону на конюшню их поставить. Как они ужились там с четырехстами его лошадьми, трудно сказать. Бирон, поскольку из конюшенной семьи вышел (дед его был конюхом) и лошадок очень любил, и против верблюдов не возражал.

Верблюды были неговорящие. А Анна Иоанновна любила животину говорящую обыкновенным, русским человеческим языком. И вот тому же неутомимому в поисках диковинок Салтыкову летит в 1739 году такое вот письмо Анны Иоанновны: «Уведомились мы, что в Москве, на Петровском кружале стоит на окне скворец, который так хорошо говорит, что все люди, которые идут мимо, останавливаются и его слушают, того ради, имеете вы оного скворца купить и немедленно сюда доставить»[116].

А когда привезенный скворец-вундеркинд почему-то не желал толковать с государыней на русском языке, она ничего, не осерчала и смерти его не предала. Это вам не Иван Грозный, который хотел изрубить на мелкие кусочки присланного ему в подарок из Персии слона, не пожелавшего, вот дерзкий, стать перед ним на колени.

Следует отметить, дорогой читатель, что во все времена у царей ли, королей ли, императоров ли существовала неистребимая тяга к необыкновенным животным. Чтобы это было что-то диковинное. Так, Клавдий Тиберий снискал расположение своей последней жены Агриппины, которая потом все же не постеснялась его отравить, тем, что прислал ей в подарок белого соловья. Пел он не хуже своих сереньких сородичей, но окраску, конечно, имел необыкновенную. Друг Тиберия Нарцисс, зная склонность Агриппины к неведомым зверушкам, подарил ей говорящего дрозда, выговаривавшего слова так же чисто и понятно, как будто он был попугаем. Сам Тиберий имел любимого ящура. Сестра Клавдия Тиберия Ливия хвалилась необыкновенно злющей обезьяной-воровкой. У Германика была черная белка. У Августа был пес Тифон, а французский король Людовик XIV обязанности собеседника возложил на свою собачку, спаниеля Баловницу, которую бросал на колени своей возлюбленной Лавальер, говоря: «Этого общества вам должно хватить» — и уходил в соседнюю комнату не к такой скучной любовнице — Монтеспан. У Калигулы и Александра Македонского были свои любимые кони — Инцитат и Бациафан. Вообще в древней Македонии существовал какой-то особый культ зверей. Гадкие пресмыкающиеся в виде змей и ужей были там до такой степени приручены, что росли вместе с детьми, спали в одной с ними люльке и даже сосали вместе с детьми грудь матери. Олимпиада, жена Филиппа II, отца Александра Македонского, открыто спала вместе с огромным ужом, а когда ее муж решил посмотреть, что это они там такое вытворяют, заглянул в дверную щелочку и живо глаза своего лишился: Олимпиада утверждала, что она совокупляется с самим Богом.

Но ошеломила всех своей банальной оригинальностью мать Клавдия Тиберия, у которой был любимый карп Левитан. Приплывал он на ее зов из омута водяных лилий, позволял кормить себя и гладить по жабрам, в которые были вдеты дорогие бриллианты. Мать Тиберия уверяла, что может говорить с карпом обо всем, что тот хорошо ее понимает и сам открывает рот и говорит с ней. Словом, не «открывает щука рот, да не слышно, что поет», а открывает карп рот и… происходит приятная беседа.

Говоря о разной челяди во дворцах русских цариц, следовало бы упомянуть еще об одной, особо почитаемой части дворцового люда, которая почти совсем не описана в исторических материалах, хотя их роль в жизни цариц огромна. Это нищие — сирые, убогие и прочие разные попрошайки.

Сирых и убогих царицы жалели и привечали. И всегда щедрой милостыней их одаривали. Во-первых, «Домострой» им это наказывал, где черным по белому было написано: «Церковников и нищих, маломощных и бедных, и скорбных и странных пришельцев призывай в дом свой, и по силе накорми, и напой, и согрей, и милостыню давай от своих праведных трудов»[117].

А во-вторых, сердобольность русских женщин, в том числе и цариц, от Бога ли, от сердца ли, но всегда была им свойственна. И несмотря на отдельные случаи проявления дикой жестокости и садизма, в целом русские бабы убогими не брезговали и по мере своих сил помощь им оказывали. И не только копеечку подадут, но на задний двор, в кухню заведут, накормят и напоят. И нищих на русском дворе было несметное множество. Спали они в подклетях, хозяевам очи не мозолили, а когда позовут, сказки рассказывали, на картах гадали, молитвы читали. Размножилось их не только по дворцам царским, но и по всяким домам купеческим или помещичьим видимо-невидимо.

Екатерина I любила разных проходимцев, неизменно их деньгами самолично одаривала. В свою приемную выходила, вечно наполненную попрошайками, со специальным ридикюлем. Никому не отказывала: то приданое бедным девкам даст, то солдатам пенсии назначит, а то просто послушает сказок разных и судьбу свою разгадает по их картам.