Чего же ты хочешь? - Всеволод Анисимович Кочетов

лет испытывает робость перед грядущей неизвестностью и вполне способен принять идею высшего начала. Число верующих растет. Мне известно, например, что в такой просвещенной области, которая находится под боком и под прямым воздействием столицы, в Московской, по-церковному крестят каждого шестого новорожденного. До войны не крестили и пятидесятого.

Сабуров слушал с большим интересом. Полгода изучал он в Лондоне Советскую Россию, советскую действительность. Много в ней было для него неясного, противоречивого и вместе с тем интересного, привлекающего; Как ни говори — родина! И он готов слушать о ней все новые и новые рассказы, они не наскучивают, не надоедают.

— Второе — среднее поколение, — продолжала мисс Браун, — это так называемые взрослые. В последние годы они стали неплохо зарабатывать благодаря усилиям их правительства. У них завелись свободные деньги. Через все возможные каналы — через наше радио, через обменные иллюстрированные издания и особенно через кино с его картинами велико светской жизни, — мы пробуждаем в них тягу к комфорту, к приобретательству, всячески насаждаем культ вещей, покупок, накопительства. Мы убеждены, что так они отойдут от общественных проблем и интересов, утратят дух коллективизма, который делает их сильными, неуязвимыми. Их заработков им покажется мало, они захотят иметь больше и встанут на путь хищений. Это есть уже и сейчас. Вы читали их прессу, и вы видели на страницах их газет бесконечные сетования по поводу хищений. Хищники, хищники, хищники! Всюду хищники. А сколько примеров хищничества не попадает в печать. Я вижу, вы заслушались. Интересно?

— Да, очень. Прошу вас. Я только хотел бы, чтобы вы объяснили, почему этого не было раньше.

— Я же сказала вам, наша работа не пропадает напрасно.

— Нет, я хочу знать, почему не было вот этих безудержных хищений.

— Ну, во-первых, скажем, до войны, не было перед глазами таких соблазнительных примеров. Каждый живущий не по средствам вызывал по меньшей мере общественное недоумение. Во-вторых, многое держалось и на драконовских сталинских строгостях. Вы знаете, что за килограмм украденного в поле гороха могли судить и дать человеку десять лет тюрьмы.

— А если человек не крал этого килограмма, то его не судили и не давали ему десяти лет?

— Это их пропагандистский контрвопрос, синьор Карадонна. Я это уже слышала. Пойдем дальше. О молодежи, так сказать, о третьей и самой главной линии, по какой демонтируется их общество. Молодежь! Тут богатейшая почва для нашего посева. Молодой ум так уж устроен, что он протестует против всего, что ограничивает его порывы. И если его поманить возможностью полного освобождения от каких-либо ограничений, от каких-либо обязанностей, скажем, перед обществом, перед взрослыми, перед родителями, от какой-либо морали, он ваш, синьор Карадонна. Так поступил Гитлер, отбросив с дороги молодых мешавшие ему библейские заповеди, например: «Не убий». Так поступил Мао Цзэ-дун, дзинув толпы мальчишек на разгром партии китайских коммунистов, воодушевив ниспровергателей тем, что развенчал авторитеты взрослых, — и мальчишки, дескать, могут теперь плевать в лицо старикам. Такие возможности очень возбуждают и взвинчивают молодых. Кстати, так было и в вашей дорогой Италии, когда к власти шел Муссолини. Молодые парни, освобожденные от ответственности перед моралью, перед обществом, растоптали вашу демократию.

Сабуров согласно кивнул. Он хотел было добавить, что молодые парни в Италии снова бесчинствуют в больших городах. Но мисс Браун положила свою теплую ладонь на его руку — обождите, мол, дайте закончить — и продолжала:

— Хотя это и очень трудно и сфера нашего воздействия ограничивается главным образом Москвой, Ленинградом, еще двумя-тремя городами, но мы, синьор Карадонна, работаем, работаем и работаем. Кое-что удается. Брожение умов в университете, подпольные журналы, листовки. Полное сокрушение прежних кумиров и авторитетов. Доблесть — в дерзости. И эти вот дивы, которых мы видели в здешнем аэропорту, умеющие трясти бедрами на эстраде, — одно из наших оружий. Клауберг груб, но, по существу, он прав. Они сексуализируют атмосферу у русских, уводят молодых людей от общественных интересов в мир сугубо личный. альковный. А это и требуется. Так ослабнет комсомол, в формальность превратятся их собрания, их политическая учеба. Все будет только для видимости, для декорума, за которым пойдет личная, сексуальная, освобожденная от обязательств жизнь. А тогда в среде равнодушных, безразличных к общественному, которые не будут ничему мешать, возможным станет постепенное продвижение к руководству в различных ведущих организациях таких людей, которым больше по душе строй западный, а не советский, не коммунистический. Это процесс неторопливый, кропотливый, но пока единственно возможный. Имею в виду Россию. С некоторыми другими социалистическими странами будет, думаю, легче. Уже несколько лет в некоторых из них идет экспериментальная работа. Ближайшие годы покажут, что из нее получится. Если успех, то справимся и с Россией. О боже, скорее бы!

— Значит, то, что не удалось Западу в девятнадцатом-двадцатых годах, с опозданием на полвека, но будет осуществлено? Значит, это уже близко?

— О, нет, не так близко. Не обольщайтесь. Россия еще полна фанатиков. Это и старые, и средние, к сожалению, и молодые. Они ничего не уступят. Ни религией, ни накопительством, ничем этим их не взять. Возможно одно: компрометация таких в глазах широкого народа. Со многими удалось покончить тем, что их объявили сталинистами, взяв для этого термин, остроумно придуманный в свое время господином Троцким.

— А на самом-то деле они сталинисты или нет? И что это такое? И в чем тут криминал — быть сталинистом? Разве сам Сталин не был марксистом, революционером, большевиком? Во всей писанине по этому поводу я толком так и не разобрался.

— Какое это имеет значение, синьор Карадонна! Сталинист — не сталинист! Важно, что с помощью этого термина он скомпрометирован.

— Нет, нет. мне важно понять, мисс Браун. Вы специалист, кремленолог, вы должны знать. Что, у сталинистов своя, особая программа? Она противоречит общей программе большевиков?

— Чудак вы, честное слово. Это мы, мы их так назвали. Точнее, повторяю, господин Троцкий. И дело совсем не в сущности слова, а в возможности — в возможности бить их этим словом. Но сейчас сделавший свое дело термин почти не работает, он имел известный, и немалый, успех лишь поначалу, сгоряча. Пока они не полистали труды господина Троцкого. Теперь отыскиваем другое, другое. Очень хорошо действует, скажем, тер мин «прямолинейность». Их. идейных, убежденных людей, мы рекомендуем обвинять в прямолинейности. Не сразу человек поймет, что это такое, а термин тем временем на него воздействует. В наш просвещенный век, век кибернетики, таких умных-разумных физиков, и вдруг некто прямо линейный! Это же ужас! Можете считать, что с общественных счетов прямолинейщик уже сброшен. Хорошо звучит слово «догматик».