Цветы для Элджернона - Дэниел Киз

– Как в песне?

– Не смейся надо мной, Чарли.

– Я не смеюсь. Просто я не могу позволить себе тратить время на кого-то другого. Мне его и самому не хватает.

– Я не верю, что ты так страстно желаешь одиночества.

– Именно этого мне хочется больше всего.

– Мы так мало были вместе… Нам было о чем поговорить и было, чем заняться. Пусть и недолго, но наше время было! Ведь мы же знали, что может случиться, это ни для кого не было секретом. Чарли, я не отвергла тебя, я просто ждала. Хоть теперь-то мы на одном уровне?

Я метался по квартире.

– Но это же безумие! У нас нет никакого будущего! Я не осмеливаюсь загадывать вперед, я вспоминаю только прошлое! Через несколько месяцев, недель, дней – кто знает! – я отправлюсь в Уоррен. Ты же не пойдешь туда за мной?

– Нет, – согласилась Алиса. – И навещать тебя я скорее всего тоже не буду. Я постараюсь забыть тебя и не хочу притворяться, что поступлю иначе. Но пока ты здесь, нет причин терпеть одиночество.

Она поцеловала меня прежде, чем я успел что-нибудь сказать. Мы сели рядом на диван. Я ждал, но паника не приходила. Да, Алиса – женщина, но, может быть Чарли понял наконец, что она ему не мать и не сестра.

Я вздохнул с облегчением, как выздоравливающий после тяжелой болезни, потому что теперь ничто не могло остановить меня. Не время для страха и притворства – так у меня не могло получиться больше ни с кем на свете. Все барьеры рухнули. Я размотал нить, которую вручила мне Алиса, выбрался из лабиринта, а у выхода ждала меня она. Я люблю ее.

Не буду притворяться, будто знаю, что такое любовь, но то, что произошло, было больше, чем секс. Меня словно подняло над землей, выше всяких страхов и пыток, я стал частью чего-то большего, чем я сам. Меня вытащили из темницы собственного разума, и я стал частью другого существа. Пронзенная лучом света растаяла окутывавшая мой мозг серая пелена. Как странно, что свет может ослеплять…

Мы любили друг друга. Ночь постепенно превратилась в тихий день. Я лежал рядом с Алисой и размышлял о том, как важна физическая любовь, как необходимо было для нас оказаться в объятиях друг друга, получая и отдавая. Вселенная расширяется – каждая частичка удаляется от другой, швыряя нас в темное и полное одиночества пространство, отрывая нас: ребенка от матери, друга – от друга, направляя каждого по собственной тропе к единственной цели – смерти в одиночестве.

Любовь – противовес этому ужасу, любовь – акт единения и сохранения. Как люди во время шторма держатся за руки, чтобы их не оторвало друг от друга и не смыло в море, так и соединение наших тел стало звеном в цепи, удерживающей нас от движения в пустоту.

Прежде чем заснуть, я вспомнил интрижку с Фэй, и улыбнулся про себя. Как там все было просто! Да и не удивительно…

Я приподнялся на локте и поцеловал закрытые глаза Алисы.

Теперь она знает обо мне все, в том числе и то, что вместе мы пробудем недолго. Она согласна уйти в тот момент, когда я попрошу ее. Думать об этом тяжело, но то, что мы обрели, – это больше того, чем большинство человечества владеет за всю свою жизнь.

14 октября

Я просыпаюсь по утрам, долго не могу понять, где я и что тут делаю, потом вижу Алису и вспоминаю. Она чувствует, что со мной не все в порядке, и старается производить как можно меньше шума, занимаясь обыденными делами, – готовит завтрак, заправляет постель. Иногда она уходит и оставляет меня одного.

Вечером мы пошли на концерт, но мне стало скучно, и мы ушли, не дождавшись конца. Не могу сосредоточиться на музыке.

Вообще-то я пошел только потому, что когда-то мне нравился Стравинский, но на этот раз у меня просто не хватило терпения.

Теперь, когда Алиса рядом, я чувствую, что просто обязан бороться с этим. Мне хочется остановить время, заморозить себя на одном уровне и никуда не отпускать любимую.

17 октября

Почему я ничего не помню? Алиса говорит, что я целыми днями лежу в постели и ей кажется, что я не понимаю, кто я такой. Потом сознание возвращается, я узнаю ее и вспоминаю, что происходит. Первые ростки тотальной амнезии. Симптомы второго детства – как его называют? – маразм? Он надвигается.

В этом есть жесточайшая, неумолимая логика. Результат искусственного ускорения происходящих в мозгу процессов. Я быстро постиг многое и столь же быстро деградирую. А что, если я не поддамся? Если начну бороться за себя? Мне вспоминаются пациенты лечебницы в Уоррене – бессмысленные улыбки, пустые глаза…

Маленький Чарли Гордон смотрит на меня из окна. Он ждет. Господи, только не это!

18 октября

Начал забывать то, что узнал совсем недавно. Классический образец – недавнее забывается легче всего.

Перечитал свою статью «Эффект Элджернона – Гордона». Знаю, что написал ее именно я, но все равно кажется, что это был кто-то другой. Я в ней почти ничего не понял.

Но почему я стал таким раздражительным? Особенно когда Алиса рядом? Она поддерживает в квартире чистоту и порядок, всегда убирает мои вещи, моет тарелки и скребет полы. Нельзя было так кричать на нее утром. Она плакала, а мне этого совсем не хочется. Она не имела права убирать разбитые пластинки, ноты и книги, не имела права аккуратно складывать их в ящик. Я разозлился не на шутку. Не хочу, чтобы кто-то прикасался к ним. Желаю видеть их всегда перед собой, как напоминание о том, что оставляю позади. Я перевернул ящик, раскидал все обрывки по полу и запретил Алисе прикасаться к ним.

Глупо. Для этого нет никакой причины. Думается, взорвался я потому, что знал, что она думает, что глупо хранить все это барахло, и не сказала мне ни слова. Она притворилась, что все совершенно нормально. Она ублажает меня. Увидев этот ящик, я вспомнил того парня в Уоррене, сделанную им дурацкую лампу и как мы все говорили, что лампа просто замечательная. Ублажали его.

Вот что она делает со мной, а этого я вынести уже не могу.

Когда она ушла в спальню и заплакала, мне стало совсем плохо. Я сказал, что это я один виноват, что не заслуживаю ее. Ну почему я не могу контролировать себя хоть настолько, чтобы продолжать любить Алису? Хоть настолько…

19 октября

Координация движений никуда не годится. Все время спотыкаюсь и роняю вещи. Сначала мне казалось, что это Алиса виновата переставляет все подряд. То мне под ноги попадется корзина для мусора, то кресло…

Нет, дело во мне самом… Передвигаться приходится все медленнее, печатать на машинке все труднее. Алиса не виновата, но почему она не спорит со мной? Написанная на ее лице жалость раздражает меня еще больше. Единственное развлечение теперь – телевизор. Я сижу перед ним сутками напролет и смотрю все подряд – старые вестерны, мыльные оперы и даже мультики. Я просто не могу заставить себя выключить его. Поздно вечером начинаются мелодрамы, потом – фильмы ужасов, потом – передачи для тех, кто не спит и кто совсем не спит. Перед тем как канал со вздохом закрывается на ночь, – маленькая проповедь, потом – гимн на фоне развевающегося звездно-полосатого флага… И наконец – сетка, глядящая на меня сквозь маленькое квадратное окошко…