Город каменных демонов - Андрей Ерпылев

В самом общем приближении над могилами горожан возвышалось не менее нескольких сотен памятников в полный рост. Любой из них можно было бы принять за творение фон Виллендорфа — его стиль прослеживался даже в мелочах, но имена и особенно даты смерти на надгробных плитах говорили… нет, кричали об обратном. 1955, 1976, 1992… даже 2002, 2005.

Постепенно выходя из-под гипноза небывалого паноптикума, Князев начинал выявлять закономерности. Например, старые памятники, самый ранний из которых оказался датированным 1954 годом, имели серый цвет, характерный для виллендорфовских работ, но чем ближе к современности, тем чернее они становились, напоминая окраской скол пропавшего обломка статуэтки. Неужто кто-то продолжал дело покойного скульптора? Невозможно! Какой феноменальной работоспособностью нужно обладать! И неужели у горожан хватало денег и здравого смысла, чтобы продавать квартиры, машины, залезать в долги, но увековечивать в камне своего родственника? Ведь скульптура такого уровня должна стоить сотни тысяч, если не миллионы! И не это ли имел в виду градоначальник, приглашая Женю на должность штатного скульптора?

— Смотри, какая прелесть!

Вера указывала на смеющуюся девочку в развевающемся платьице, скачущую через прыгалку. Если бы не тускло-черный цвет, местами покрытый, будто плесенью, цементно-серым налетом, можно было принять ее за живую. Неведомый скульптор так точно уловил миг, когда сандалики на стройных ножках коснулись земли, что казалось — еще миг, и она вопреки всем законам природы взовьется ввысь снова, уже ни на что не опираясь. Женя прикоснулся пальцем к упругому на вид полуэллипсу взметнувшейся вверх скакалки и понял, что тоненький шнур, не толще пяти миллиметров, тоже выполнен из камня! Не из стального прута, крашенного «под камень», а из самого настоящего гранита.

— «Савельева Снежанна, 15.09.1976 — 23.06.1989. Прости нас, доченька»… — прочла девушка, присев на корточки над покрытым грязью и голубиным пометом надгробьем, утонувшим в траве. Некоторые буквы прочитать было просто невозможно.

— Лариска моя с ней дружила, — послышался голос Татьяны Михайловны за спинами молодых людей. — В одном классе учились, за одной партой сидели… Перед самой демократией погибла. Купаться они пошли всей компанией, и утопла Жанночка, только через неделю нашли… Лариска так убивалась, так убивалась… Чуть ли не каждый день сюда бегала… А Савельевы так и не оправились после ее смерти. Одна она у них росла, а сами-то уже в годах, постарше нас с Валерой были. Продали все и укатили куда-то. За гроши продали, потому как сыпалось уже все, деньги дешевле бумаги стали. Говорят, где-то на Украине осели…

— А они что, богато жили? — осторожно спросил Женя.

— С чего вы взяли? Как все, от зарплаты до зарплаты. Сам Савельев, уж не припомню, как звали его, на «Литейщике» работал, слесарем, кажется. А Полина, мама Жанночкина, — в поликлинике, терапевтом. Так что богатства у них никакого не было. Все на машину копили, лишнего куска себе позволить не могли.

— А как же они тогда памятник такой смогли заказать?

— Памятник? А… Это самое… — смешалась добрая женщина, видимо, сообразив, что сморозила что-то не то. — Пойдемте, я вам Валерочку моего покажу, — вывернулась она, сменив скользкую тему.

— Здрасьте, Татьяна Михайловна! — раздалось откуда-то сбоку, и из-за оградок выскользнул знакомый старлей. — На экскурсию постояльцев ведете?

— Да вот, Рома, хочу могилку Валеры своего показать. Да и убраться там нужно — с самой родительской не была…

— Я украду Евгения Григорьевича на пару минут? А, барышня? Не возражаете?

И, не слушая ответа, милиционер потащил Князева куда-то за разросшиеся кусты сирени.

— Ты это, Рома! — запоздало всполошилась женщина. — Чтобы без глупостей мне! Я тебя знаю!

— Бу спок, Татьяна Михайловна! — сверкнул белыми зубами «похититель». — Я ж не хулиган какой!..

Но улыбка тут же слетела с его лица, лишь только молодые люди оказались один на один.

— Ты чего, не понял?! — зашипел милиционер, схватив Евгения за отвороты куртки. — Вали отсюда с кралей своей! Сколько раз повторять тебе! На кладбище еще приперся!.. Исследователь хренов!

— А чего, собственно… — искусствовед решительно отцепил руки старшего лейтенанта от куртки.

Он был на добрых полголовы выше милиционера, шире того в плечах и на верных двадцать кило тяжелее. К тому же тот сегодня был явно не при исполнении, о чем свидетельствовал изрядный водочный фон. В душе шевельнулось глухое раздражение.

«Какого черта я боюсь этого хлыща? Да таких, как он, полста на фунт сушеных дают!»

Действительно, ничего криминального он за собой не чувствовал. С чего слушать этого параноика в погонах? Даже без погон сейчас…

Милиционер внезапно сник.

— Значит, не уедешь? — как-то жалко спросил он.

— С какой стати? Да и Сальский вон просил…

— Нас…ть на твоего Сальского! — взъярился старлей Рома. — Чего тебе тут нужно? Что ты узнать хочешь?

— Все, — твердо ответил Женя, прочитав в зеленоватых с рыжиной глазах собеседника, что тот ЗНАЕТ. — И уеду лишь тогда, когда узнаю все.

— Хочу все знать, выходит… А унесешь такое знание, а?

— Унесу. И брось меня пугать, я пуганый, — на всякий случай надавил он.

— Ага… Выше нас только горы, круче нас только яйца… — ухмыльнулся Роман. — А когда узнаешь — сроешь отсюда?

— Срою. Вот, — Князев припомнил ритуал мальчишеской клятвы и, щелкнув себя по переднему зубу ногтем, чиркнул им поперек горла. — Век воли не видать!

— Век воли ты и так не увидишь… Не зарекайся. Ладно, поехали.

— Куда?

— На кудыкину гору… — Он высунулся из-за куста. — Татьяна Михайловна, мы тут с вашим гостем смотаемся кое-куда на полчасика, а? Вы уж развлеките его девушку, а? Я его потом к вам домой завезу.

— Рома, ты же выпил! Тебе за руль нельзя!

— Ну и что? Я ж не по правилам, а по дорогам езжу! — расхохотался тот. — К тому же волчара волчаре глаз не вырвет! Привет, мамзель!

— Жень, будь осторожен! — побледнела Вера, подавшись к любимому всем телом…

Тот как мог мужественнее улыбнулся, но милиционер уже увлекал его за собой.

— Да не переживайте так, сказал же на полчаса — не боле!..

— Я просто не знаю, с чего начать, Иоганн…

Экспрессивный химик Альфред Момзен в очередной раз взмахнул зажатой в руке пустой пробиркой, будто дирижерской палочкой. За эту привычку жестикулировать сослуживцы прозвали его Итальянцем.

— Мы идем ощупью. Все секретится напропалую. Ты, например, веришь во всю эту оккультную белиберду, слухи о которой так усиленно распускаются?