Посрамитель шайтана - Андрей Белянин

– Мы верные, – сипло выдавил кто-то, но в целом все, включая и сурового мужа, вжались спинами в стену. Просто так, на всякий случай, одержимые бывают разные…

– Ха, правоверные мусульмане знают: чтобы побить грешницу камнями, необходимо поймать её за ногу прямо во время самого прелюбодеяния, но для этого требуются минимум четыре свидетеля, а тут их всего трое. Муж – лицо пристрастное, а в меня вселился нечистый (я уже знаю, как это изобразить), и значит, моё свидетельство не имеет веса, так как наполнено лживостью величайшего врага человеческого!

– Вай дод, а чем докажешь? – на всякий случай уточнил кто-то из особо отважных.

Доказательство у домулло было, оно терзалось недостатком кислорода в соседнем саркофаге, и Ходжа не преминул им воспользоваться:

– По воле моей восстань из гроба страшный мертвец – высокий, как минарет, сильный, как зыбучий песок, голубоглазый, как вода, и белокурый, как падшая румийская женщина… Служи мне и мощи моей! Восстань! Восстань! Эй, Лёва-джан, у тебя проблемы, восстань, я кому говорю?!

В общем, герою народных анекдотов пришлось самому стаскивать каменную крышку с гроба и нахлёстывать по щекам почти задохнувшегося соучастника проекта. Выглядело это зрелищно – на глазах у заинтересованных самаркандцев ещё никто не оживлял «мертвеца» хлестаньем по щекам и активным взбалтыванием под мышки. Зато, когда Оболенский пришёл в норму, он показал себя во всей красе…

– Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца… Я встал, о мой кощунственный повелитель! Что мне сделать для тебя сегодня – залить этот склеп кровью неверных мужчин или сделать пальцами страшную козу этой симпатичной мусульманке? Цыпа, цыпа, цыпа…

– А… наоборот нельзя, почтеннейший? – нервно вскрикнул кто-то.

Окончательно обалдевшая Надилля бросилась под крыло законного мужа, но он сам спрятался за её узкую спину. Абсурдности ситуации недоставало лишь завершающего мазка, но кто кроме Ходжи смог бы нанести его более профессионально и красиво?

– Я вижу тень сомнения в ваших глазах, ибо думаете вы, что один воскресший мертвец выглядит слишком безобидно для доказательства моей истинной мощи?! Ныне же я спущу на вас страшное дитя порока! Он юн, он гол и возбуждён, как индийский слон при виде храмовой танцовщицы. Да будет он пошл и ужасен в бесстыдстве своём! И я сотворю возрождение этого грешника прямо из могильной плиты. Лёва-джан, прикрой подтанцовкой на две секунды…

Оболенский согласно кивнул, исполнив перед законсервированными зрителями восточный вариант «пляски робота», чем заслужил восторженное «вай дод!» и даже сорвал пару-тройку случайных аплодисментов.

Ходжа втихую подхватил один из тлеющих светильников, слил на ладонь горячее масло и, не слушая протестующего повизгивания, сунул руку за плиту, пачкая юноше лицо.

– Вот так, вполне, вполне… Снова все смотрим на меня! Властью своей вызываю голого мертвеца из надгробия! Выйди по слову моему, ибо я – шайтан!

Пугливый восточный любовник, храбрый лишь на поле постели, никуда не вылез. Насреддин повторил погромче, уже с завываниями – результат тот же. В публике зашевелились нездоровые подозрения в том, что её дурачат, и тут произошло чудо!

– Это я… э-э… шайтан! А ты – самозванец. – Кипящий от ревности нечистый с возбуждённо задранным хвостом появился на саркофаге.

Вот теперь уже поверили все…

– Смотри, как надо. – Козлоногий сунул рогатую мордочку прямо сквозь мраморную плиту. – А ну, вылезай, ты… э-э… сладострастно не одетый мертвец!

– Ва-а-ай! – взлетело под потолок, когда из-за плиты сбрендившим тушканчиком вылетел голый молодой человек, с причудливо перепачканным лицом.

– Ва-а-ай! – дружно поддержали почти все участники этой мелодрамы, толпой ринувшись на выход. Столько приключений за одну ночь не выдержит ни одно здоровое сердце правоверного мусульманина… Спустя четверть минуты в старой мастерской остались лишь Лев, Ходжа да шайтан.

– На этот раз… э-э… я сам вас насрамил! Вы… э-э… проиграли, да?

– Мы проиграли, Лёва-джан? – безмятежно улыбнулся домулло.

– Мы спасли от развала брак, напугали мужа-агрессора, зацикленного на побиваниях, дали урок его соседям – не лезть в семейные дела, напомнили грешнице о том, что шайтан всё-таки есть, а у её любовника надолго отбили охоту чмокать чужих жён. Думаю, скорее это хорошие поступки, Аллах будет нами доволен. Ну и тебе спасибо, так сказать, поспособствовал!

Нечистый затравленно переводил взгляд с одной довольной рожи на другую, потом, поняв детали, плюнул: «так… э-э… нечестно!» и исчез, провалившись сквозь утрамбованный земляной пол…

– Мы так ни у кого и не спросили, где караван-сарай?

– Прости, почтеннейший, найдём сами, а теперь давай выбираться отсюда… Вай мэ, какая поучительная история получилась, а?!

– А знаешь, я тут нашёл кошелёк мужа этой Надилли…

– Где нашёл?

– У него за пазухой.

– Ты неисправим, друг мой, но в караван-сарае за всё надо платить…

– И я о том же…

Глава 46

Я не буду убивать своих героев в угоду эстетствующим извращенцам!

…Утро началось с традиционного пения муэдзинов. Чистейшее голубое небо раскинуло свои объятия над безмятежными площадями и базарами, первые солнечные лучи золотили блистающие головы минаретов; в тон им отсвечивали, пуская весёлых солнечных зайчиков, кривые полумесяцы на мечетях; а денёк обещал выдаться на редкость ласковым и приятным…

Люди просыпались, вознося молитвы Аллаху, подарившему им спокойную ночь и защитившему их от происков шайтана. Открывались лавки, базар заполнялся торговым людом, щебетали птицы, смеялись дети. И лишь какой-то безумец, нарушая общую идиллию, бился лбом в ворота падишахского дворца, осипшим голосом вереща, что в город проник Багдадский вор…

– …Убей его!

Я вздрогнул, вскинувшись над ноутбуком, неужели уснул?! Напротив меня на кухонном табурете сидел писатель Соловьёв, закинув ногу на ногу, пил пенный кумыс из консервной банки и, словно бы сам с собою, рассуждал вслух:

– Нет, в самом деле, почему бы тебе в конце романа не убить этого Оболенского? Читатель любит такие вещи, а ты ещё ни в одной своей книге не убил главного героя. Возвысь душу читателя трагедией! Заставь его плакать, сопереживать, искать смысл жизни, вспоминать о бренности земного… Дай ему почувствовать этот холод смерти, неумолимую близость черты, за которой пустота и куда рано или поздно падают даже самые любимые герои! Это же реализм! Ну, не хочешь крови, ладно… Тогда пусть он постареет и ведёт свои рассказы старым, обрюзгшим, лысым – на этом контрасте ты завоюешь читателя новизной! Вспомни, ведь в «Очарованном принце» я легко написал, как красавица Гюлюджан стала толстой, крикливой матроной, а сам Ходжа – добропорядочным, упитанным семьянином по кличке Филин. Взгляни вокруг – разве в реальности бывает не так? Разве твоя Джамиля так и будет всё время оставаться нежной и желанной, а твой Лев – молодым и жизнерадостным?! Состарь их, внеси правду жизни и… убей! Нет, пусть они сами умрут – он в своём мире, она – в своём, но в один день! А если до этого ещё умрёт ослик Рабинович – все девушки будут плакать! Это так свежо и так литературно, послушайся доброго совета и…