Леди-бомж - Дарья Истомина

Авиагенерал с багровым от холода лицом сипло объяснял, какая это уникальная, способная исполнять уже и ночные полеты и напичканная электроникой замечательная фигня, показывающая немыслимую дальность и мощь, но, на мой взгляд, это был просто нелепый урод, похожий не то на тощую рыбу, не то на сушеного саранчука. Кабина была двухместная, и оба пилота в шлемах и в теплой одежде постукивали унтами и прыгали, чтобы согреться.

Я тоже мерзла в своей укороченной полушубейке и ругала себя за то, что решила форсануть и обулась в ботинки, а не теплые сапоги и нахлобучила на макушку меховую берегку, хотя у меня и был теплый оренбургский платок.

Деловые люди, в отличие от меня, были оснащены шубами, пальтуганами до пят и пыжиковыми ушанками. Они ползали вокруг вертолета молча и деловито.

Здесь, конечно, были не первые банковские и фирменные персоны, но Вадим кое-кого знал и нашептывал мне:

— Вон тот хмырь — господин Алюминий! Тетка — синьора Клизма! В общем, фармацевтика, аспирин и прочее… Толстяк — мистер Газ! Ну, эти два молодых сперматозоида — «Бета-банк»! А вон те — консервщики из Хабаровска! В общем, сплошные «Амурские волны»! А вот этого запомни, видишь, бородатого. похожего на козла… Сэр Никель… Только знаешь, чем это кончится? Ни хрена они не дадут! В ладоши похлопают, водочки на халяву тяпнут — и с концами!

В общем, так и вышло. Пилоты влезли в кабину, вертолет заревел турбинами, раскрутил ротор и рванул в небеса красиво, без пробежки. Минут двадцать кувыркался, замирал, летал чуть ли не задом наперед. И ничего уродливого в нем, летающем, уже не было. Даже наоборот.

Потом сел точно туда же, где и стоял. Все вежливо похлопали и потянулись в ангар. В ангаре было пусто и так же холодно, как и снаружи, а на железных столах стояла водка и лежали сиротские бутербродики с докторской колбаской и селедкой. Водку пили из картонных стаканчиков. Мне стало жутко жалко нашу армию.

— Слушай, а мы не можем отстегнуть им сколько-нибудь миллионов?.. — сказала я Вадиму. — Она ж все ж таки летает, эта хреновина?

— Ты что, опупела? — сказал он. — Кто ж ее купит? Ее еще сертифицировать надо, на рынок выводить… А эмираты уже и так нашими вертушками и стрелялками затарились…

— На вас обращают внимание, — тихо сказал мой телохран из-за плеча.

А я это уже я сама замшила. Возле Кена стояли какие-то люди и что-то спрашивали, показывая на меня глазами. А он вежливо отвечал. Авиагенерал что-то громыхал про обороноспособность, но его не особенно слушали, и едва он кончил толкать речугу, как все эти приглашенные кавалькадой двинулись в мою сторону. И оказалось, что — «Матильда в центре всех событий!» — они все жаждут увидеть меня, познакомиться и обменяться визитками. Я растерялась, а Кен только покуривал и загадочно ухмылялся. Получалось так, что я если и не Туманская, то представляю семью, и все просто растекались в счастии меня лицезреть к выражали надежда что это — лишь начало… Долговременного знакомства и вероятного сотрудничества.

А фармацевтическая леди, так та просто обдала меня какими-то жуткими духами и защебетала о том, что по средам у нее в доме приемы — концерты древнеславянской музыки, исполняемой на рогах, бубнах и свирелях, и она будет просто счастлива…

Я ни фига не понимала.

И только позже сообразила, что навел на меня внимание всех этих типов именно Кен. Который и сказал мне:

— Презентация вертолетов их мало волновала. Их уже давно интересуете вы. Москва, знаете ли, в общем, большая деревня. Слухи, сплетни, подковырки… Никто не знает, куда исчез Семен, никто не знает, кто в действительности берет в руки дело… Я просто оказал вам услугу, Лизавета Юрьевна! Это был удобный момент. Нужный им человек в нужное время и в нужном месте.

Я не знала, что делать: обругать его или поблагодарить.

Но когда дозвонилась до Сим-Сима и рассказала ему, что случилось, он долго молчал и только потом зло сказал:

— Кто его просил? С ума он сошел, что ли? Рано, слишком рано.. — Что — рано?

— Все — рано! — заорал он и отключился.

Думаю, все, что произошло потом, было как-то связано с моим вертолетным спектаклем, на котором я впервые засветилась на публике.

В два часа ночи из-за города Клецов пригнал за мной «мере» Сим-Сима. Он разбудил меня в моем номерке, и я испугалась, не случилось ли чего с Гришкой. Оказалось, что с Гришкой все в порядке. Но Сим-Сим приказал доставить меня к нему немедленно. Когда я осведомилась, здоров ли Сим-Сим, Петюня ухмыльнулся:

— А что с ним сделается? Его даже гранатомет не берет! А про все остальное — у богатеньких свои причуды!

Димка-телохран был в отлучке до утра, так что ехали мы вдвоем с Клецовым.

Я хотела сесть рядом с ним, но он ощерился и сказал:

— Назад! Прошу в салон… Рядом с водилой вам не положено по чину, мадам!

— Ты только не лопни от злости, Петюня. — ласково сказала я. — Забрызгаешь своим дерьмецом экипаж, потом отмывай его…

— Прошу занять положенное место! — не поворачивая головы, заявил он.

Я заняла.

Он гнал «мерс», согнувшись над баранкой и оскалившись как дикий кот. Всю дорогу промолчали.

Я поглядывала на его отражение в зеркале заднего вида — он подсох, исхудал еще больше, и седины в его ежистой прическе прибавилось, видно, он недавно постригся, и она торчала вразнобой иголками, как щетка. В общем, мы с ним были все время рядом, но я не сталкивалась с ним давно и не без удивления отметила, что я, кажется, умудрилась забыть о том, что он существует. На этот раз на его безукоризненной форменке галстука не было, вместо него горло в распахе рубашки прикрывал мягкий пестрый шарфик, явно не мужского типа, в оранжевых цветочках, и я вдруг подумала, что, наверное, у Клецова появилась девица и это — ее подарок. И сама удивилась, что мысль об этом почему-то больно кольнула. Выходит, мало мне Сим-Сима и обязательно должен быть еще и Петро? Ощущение было дурацкое, как будто кто-то без спросу воспользовался моей личной зубной щеткой или натянул мои любимые чулки.

Клецов гнал автомобиль как безумный, шипованная резина свистела, пожирая трассу, деревья размазывались за окнами серыми и черными полосами, встречные машины проносились, взрываясь гулом, как снаряды. В машине было темно, и лишь огоньки от приборов на панели управления то красными, то зелеными точками отражались в его оцепеневших зрачках, и иногда мне казалось, что он не видит дороги, будто ослеп.

Когда «мерс» взвизгнул покрышками по наледи, вильнул и обошел какой-то трактор с прицепом, я вскрикнула:

— Ты что, псих? Угробить меня хочешь?

— Давно пора, — заметил он, головы не повернув. И на этом наша дискуссия завершилась.

Мы влетели на территорию через час десять минут после того, как отчалили с Ордынки, и, по-моему, это было рекордом.

— На метле ты прилетела, что ли? — лениво удивился Сим-Сим.

Я нашла его на кухне. Он сидел в домашнем халате, в тапочках на босу ногу, к его загривку была приспособлена черпая косынка, в которой он держал на весу все еще побаливавшую правую руку. Он играл с Цоем в шахматы. Вернее, делал вид, что играет. Кореец тоже делал вид. Его сверхузкие гляделки закрылись совсем, как у крота. А в кармане белой куртки на груди торчала нечищеная морковка. Оба были пьяны до изумления. То есть в дымину.

Кроме шахматной доски, на которой вместо пешек стояли рюмочки, на столе между ними стояло блюдо со здоровенным судаком в маринаде, частично уже слопанном. По-моему, они путали доску с блюдом, потому что в пасти судака торчал чей-то ферзь. Впрочем, кое-какие фигуры были и в кастрюле с квашеной капустой, в которую они время от времени запускали лапы.

Трескали они не водку, а что-то совершенно чудовищное — цвета детского поноса, полупрозрачное, из опорожненной наполовину трехлитровой бутыли, оклеенной красными флажками с желтыми иероглифами. Но самое гнусное — в бутыли плавала небольшая гадючка с развратным голым пузом и плоской головкой.

— О, господи! Что это такое?! — завопила я.

— Это? — Сим-Сим задумчиво уставился на бутыль и пояснил:

— Эта штука называется «Поцелуй удава»! Ис-сключительно для членов Политбюро где-то там у них, в священном городе Тяньаньмынь… Или Пхеньян. В общем, это не важно! Эту штуку даже императору раз в год давали! По спецталонам! Сто травок, тридцать три корня и одно пресмыкающееся… Специальное! Там, внутри… Не бойся, оно не кусается!

— Я, кажется, сама сейчас кусаться буду… — сказала я. — С чего это вас повело?

— У нас мальчишник! — твердо заявил Сим-Сим. — Я — мальчик. Цой — мальчик. Цой — ты мальчик?

Повар встал, вскинул руку, как эсэсовец на параде, и заорал что-то совершенно непонятное. По-моему, это было по-китайски. А может быть, по-корейски. Звучало это так, будто по куче тарелок проехал трактор.

— Что он орет? — спросила я.

— По-моему, это тост! За мое здоровье! — сказал Сим-Сим. — А может быть, за твое? Знаешь, он тебя любит! Я, кажется, тоже… А впрочем, не уверен! Тяпнешь?