Ночь накануне - Уэнди Уокер

столько событий уложилось всего в полночи? Мне кажется, будто я была знакома с Джонатаном Филдингом всю свою жизнь.

Он развивает свою новую теорию относительно доктора Броуди, а меня тошнит от того, что мне приходится это слушать. Если Кевин оказался подлецом, на мне действительно пора ставить крест. Он признался мне в своих чувствах и сделал это, зная каждый мой недостаток — все фрагменты разломанной пирамидки, непонятным образом сцепленные в груде обломков. Он даже начал расставлять их по местам, укрепляя и излечивая меня. Цифры на табло моих попыток исправить сломленных типов переворачиваются.

— Не знаю, — признаюсь я. — В таком случае он был бы изрядным безумцем.

Джонатану явно нравится собственная концепция.

— Все люди чокнутые, — изрекает он. — Неужели ты этого не поняла? Никто не является тем, кем кажется.

Я уставилась на него. Что он хочет этим сказать? Я вспоминаю страшный голос Джонатана, шепчущий, как ему хочется снова отыметь меня. Я думаю о его нежных руках, вспоминаю стоны, когда мы перекатывались по постели. Пусть это длилось и недолго, зато было нежным и страстным.

Или я ошибаюсь? И Джонатан совсем не такой?

Не лгал ли доктор Броуди, признаваясь мне в любви?

Джонатан смотрит на сумочку.

— Когда ты в последний раз туда заглядывала? — уточняет он.

Какое-то время я молчу, потому что не поспеваю за ходом его мыслей. Он перескакивал от одной гипотезы к другой, разглагольствовал об испорченности человеческой природы, а теперь переключился на игру в вопросы-ответы в духе Шерлока Холмса.

— Э-э… — запинаюсь я. — Дома. Это сумочка Роузи. Сестра мне ее одолжила.

Он потирает подбородок, думает. И затем:

— Там было пусто, когда сестра отдала тебе ее?

Какого черта ты делаешь, Джонатан Филдинг, лжец?

— Кажется, да, — бормочу я, хотя в действительности ни в чем не уверена.

— Ты сама взяла сумку или тебе дала ее сестра?

Дерьмо. Теперь и мне придется обдумывать вместе с ним самые невероятные и глупые предположения. Пытаюсь вспомнить точную последовательность событий до моего ухода в платье Роузи и с вишневой помадой, которую я бросила в злосчастную сумочку… Я помню, она лежала на кухонном столе. Роузи и Джо готовили. Полуголый Мейсон радостно носился у них под ногами. Гейб ушел чуть раньше, когда я начала собираться. Мне запомнилась шутка… В следующий раз ты всегда можешь совершить набег на дом престарелых… Ха-ха, верно, Джонатану сорок. Кто это сказал, Гейб или Джо? Полагаю, второй. Скорее, это в его духе так дразнить меня.

Теперь я вспомнила: Роузи принесла сумочку и положила на стол. Я не брала ее наверх, потому что мне нечего было туда положить, кроме, разве что, помады, которую, спускаясь обратно, держала в руке.

Я открывала ее дважды, бросая туда всякую всячину: помаду на кухне, а потом бумажник и прочий мусор из старой сумки, оставленной в машине. Я бы увидела записку или нащупала ее.

Или записка ускользнула от моего внимания?

— Когда я взяла ее, она была совершенно пустой, — заверяю я, хотя не могу в этом поклясться.

— Ты уверена? — тотчас откликается гениальный сыщик, будто в очередной раз прочел мои мысли.

Я не собираюсь размышлять на подобную тему. Ни Роузи, ни Джо, ни Гейб не могли оставить эту записку.

Как же хитро он поступил, заставив меня сомневаться в самых близких людях. Как жестоко. Мои глаза сужаются, когда я смотрю на него.

— Как тебе другая версия: я оставила сумочку в твоей машине, когда побежала в парк. Помнишь?

Мы с Джонатаном играем в гляделки: кто кого пересмотрит. Молчание.

Он не выдерживает первый:

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что, когда я уходила из дома, никаких записок там не было. Я оставляла ее без присмотра. Сначала в твоей машине… а затем здесь, — только сейчас я это поняла. — Она все время была на столе.

— Значит, ты решила, что это я писал их? Да это же бред! До прошлого вечера мы даже не встречались. По твоим словам, их было три, верно? Я заметил тебя на сайте неделю назад — гораздо позже, чем ты нашла первую на лобовом стекле. Господи! По-моему, наши отношения только что рухнули в бездну.

Он принимается наводить чистоту. Коробка с пиццей отправляется в холодильник. Использованные стаканы — в раковину.

— Невероятно, как у тебя только язык повернулся. — Он избегает встречаться со мной взглядом.

И я сама вдруг не верю, что могла сказать такую глупость.

Слышу громкий голос у себя в голове: Вот почему тебя никто не любит. Ты испорчена и сломлена, и ни один порядочный парень никогда…

Говорила же я доктору Броуди, что та маленькая девочка, тянущая за рукав, меня не послушает. Тоскующая по любви малышка до сих пор живет внутри меня. В ответ Кевин уверял меня, будто я ошибаюсь и теперь, после открытия правды о моем детстве, все изменится к лучшему.

Но он много что говорил.

И последние слова были самыми ужасными.

Я сохранила сообщение на телефоне, чтобы не забыть никогда. Сообщение, которое положило всему конец.

Я не люблю тебя. Я вернулся к жене. Пожалуйста, больше не пытайся связаться со мной.

Я готова сделать то, что требует голодная малышка, — вернуть расположение лучшего из мужчин — Джонатана Филдинга. Теперь ее голос заглушает все остальные и звучит громко и безнадежно. Начинаю продумывать план, как заставить Джонатана поверить, что я его достойна. Хитростью привести к мысли, что я не такая, какой кажусь, пусть даже только что обвинила его в чем-то ужасном.

— Прости, пожалуйста… — начинаю я, но звонок в дверь не дает мне продолжить.

Он поднимает взгляд и смотрит мимо меня на дверь. Он зол и раздражен, когда несется на всех парах в тесную прихожую.

— Скорее всего, мой сосед, — говорит он. — Мы слишком расшумелись.

Он идет к двери так привычно, будто ему уже приходилось объясняться, почему он вместе с какой-то женщиной так шумят посреди ночи. Пока он поворачивает замки, его губы уже скривились в извиняющейся улыбке.

И вдруг входная дверь под напором снаружи обрушивается на него с небывалой силой. Оглоушенного беднягу прибило спиной к стене, и когда, сползая, он начинает крениться вперед, дверь хлопает во второй раз, и Джонатан падает на пол. Она бьет снова — тяжелым металлическим углом прямо в лоб.

Я неподвижно уставилась на Джонатана Филдинга и его кровоточащую голову. Смотрела, как растекается лужа у его лица.

Со мной такое уже было. Я уже это видела.

Я смотрю на дверь.

— Лора!

На пороге стоит мужчина. Сначала я не узнаю его из-за длинного козырька бейсболки