Красный терминатор, Дорога как судьба - Александр Логачев

Патрон шагнул к выходу из купе. В одной руке он уже держал пистолет, другой рукой взвел курок револьвера, заткнутого за пояс - он выдернет этот револьвер, когда потребуется стрелять. Стрелять Патрон умел и любил с двух рук одновременно. И кликуху свою получил именно из-за этого умения. Патрон готов был выйти в коридор.

- Постой, - остановил его "пахан". Киря сидел на том же месте, в той же позе, что и прежде. Казалось, его нисколько не взволновал непонятный вскрик. - Погоди, Патрон, обождем малость.

"Правая, рука" Кири сообразил, чего хочет пахан. Чтобы прежде кто-то из ребят выглянул в коридор. Тогда сразу станет ясно - ложный это шухер или нет. Ну, а первому вылезать за дверь при такой игре в закрытую - что стреляться на дуэли, когда первый выстрел отдан твоему противнику. Вот если он не попадет, то уж тогда... Нет, прав Киря, подождем. Ребятки затем в дело и взяты, чтобы первыми шустрить при шухерах, а их с паханом дело руководить...

Хотя был еще у Патрона к нежданному визитеру свой особый счет. Ведь именно солдат вчера вечером взял его в "Красном кабачке", набив морду. А этого Патрон никому не прощал. Как хорошо, что обидчик явился сюда сам...

* * *

Баркас толкнул купейную дверь.

Ленька-Баркас не думал о том, что ждет его в коридоре, ничего не просчитывал. Не в его это было правилах. Он всегда пер напролом. От страха перед любой опасностью его давно уже избавили тюрьмы и вся его лихая жизнь.

Баркас увидел на полу Кабаньи ноги, а чуть правее, у окна напротив стоящего на одном колене солдата. Целящегося в него солдата. Ленька не успевал поднять свой револьвер и выстрелил от живота.

От выстрела Баркаса разлетелось стекло над головой Назарова. От выстрела Назарова подвергся изничтожению Баркас.

Назаров уже бежал к распахнутому купе с трупом на пороге, когда раздался явственный щелчок запора соседней слева двери. На бегу, не замедляя движения, Федор выстрелил. Пуля пробила дверную обшивку над защелкой. Если в том купе никто не убит и не ранен, то по крайней мере должен поднапугаться и на какое-то время остаться внутри. Пока этого достаточно.

Три шага до открытой двери. Огонь керосинки выхватывает человеческую фигуру, прыгающую из глубины купе к порогу, к распростершемуся на входе уголовнику...

...Беня-Шмык не нашел свой "вальтер" под подушкой. Видимо, тот соскользнул с матраса в щель между полкой и стеной вагона. Беня не успел выудить его оттуда до того, как прогрохотали выстрелы и Баркас, крутанувшись юлой на месте, рухнул замертво на пороге. Беня секунды две осознавал весь ужас происшедшего. А через две секунды он увидел солдата.

Федор Иванович Назаров, на миг застыв, произвел выстрел и снова бросился вперед.

- Мама моя, мне ж никогда не быть до Одессы, - выдавили губы умирающего Бени, а тускнеющий взгляд ухватил промелькнувшие над головой солдатские сапоги. И эта было последнее, что увидел в этой жизни уроженец Молдаванки...

* * *

Если бы не заевшая дверная защелка, все могло бы сложиться и не так. Но жизнь, к сожалению для Патрона, сплошняком состоит из этих "если бы да кабы". И, отмыкая дверной запор, стоя при этом рядом с дверью, Патрон схватил пулю, прилетевшую из коридора и вошедшую ему чуть повыше пупка.

Патрон, убивший за свою жизнь ножом и пулей более десятка человек, главным образом в то время, когда расчищал для Кири путь к воровскому княжению, никак не думал, что умирать - это так больно. Он убивал без всякого удовольствия, вообще без всяких эмоций, выполняя грязную, но необходимую работу, вроде чистки сапог. И никогда не задумывался, каково приходится убиваемым. Сейчас он это узнал.

Киря смотрел на корчащегося на полу кореша, на его судороги, слушал его стоны и плач и думал о том, что теряет преданного ему по-собачьи и толкового самого по себе кента, замену которому вряд ли удастся найти. Но Кире надо было еще думать о деле и о себе. Он уже сжимал рукоять шпалера - хотя вообще-то предпочитал ножи и бритвы - и ждал, что сейчас произойдет. Если солдат - или кто там вломился в их вагон - полезет в его купе, тогда ясно стрелять. Если - в соседнее купе, тогда надо немедля выскакивать в коридор и действовать там... Бабахнул еще один выстрел. Кажется, от дверей купе соседнего. Ну, откуда будет следующий?

* * *

Назаров влетел в купе, перепрыгнув через второго подстреленного им уголовника, и одновременно с прыжком дважды выстрелил: прострелил правую верхнюю полку и правую нижнюю. Ноги толкнули тело Федора на правую нижнюю полку. Если бы он, прежде чем что-то сделать, рассуждал логически, то приходил бы к выводу о необходимости поступить так, как он поступал, полностью положившись на интуицию. И не зря положился. Хотя бы потому, что едва он метнулся вправо и вниз, как то место, которое только что занимала его бренная телесная оболочка, прошил свинец. А следом за пулей сверху свалился тот, кто ее выпустил. Свалился мертвым, потому что назаровская пуля, прострелившая правую верхнюю полку, прострелила и его. Свалившегося знали в воровских кругах под кличкой Студент. Последний из живых обитателей купе Коготь находился под купейным столиком, заваленным всяким мусором...

* * *

В соседнем купе разразилась настоящая перестрелка. "Сейчас будет в масть", - решил Киря. Судя по нехитрой пальбе, напавший один, и сейчас ему можно зайти в спину и пристрелить, как бешеного пса, если ребята не сделают этого раньше. Но полагаться на фарт и на ребят нельзя.

Киря встал, шагнул к двери и - "вот же сука подлая!" - был ухвачен за ногу ползающим по полу в луже крови Патроном.

- Киря, не могу!!! Подыхаю! Киря! - вырывались хриплые крики из перекошенного, пенного рта.

Патрона жаль, но он мешает, и Киря, размахнувшись, обрушил рукоять пистолета на голову кореша. Но то ли удар пришелся вскользь, то ли предсмертные муки Патрона сделали того невосприимчивым ко всему остальному, однако он удержался в сознании, а руки его продолжали цепляться за голенище сапога пахана.

Киря рассвирепел и, в тот миг люто ненавидя бывшего дружка, из-за которого недолго подохнуть и самому, всадил две пули в голову и спину Патрона...

* * *

Та самая проклятая бутылка водки, что стояла сейчас на замусоренном столике, в конце концов и решила все. Из-за нее поднялся хай, из-за нее он, Коготь, натянул нервы до состояния струны, готовой вот-вот лопнуть, из-за нее лишился уверенности и дал трусости растечься по телу. Конечно, только из-за нее. Иначе и не объяснить, почему он, Коготь, даже не попытался достать пистолет из кобуры, висевшей вместе с ремнем на крюке над его полкой. Вместо этого он, как парашная гнида, залез под стол и затихарился там, сотрясаемый позорной дрожью. И ничего не в силах был предпринять. Так и смотрел из-под стола, как пришили двух подельников. А потом появился и сам мокрушник. И пристрелил Студента. Тело Студента, задев в падении стол, упало и осталось на полке Шмыка. Убитого Шмыка. И лишь пистолет Студента провалился ниже, на пол.