Русское сопротивление. Война с антихристом - Олег Анатольевич Платонов

«Явреев», с которыми они сталкивались в 20-е годы, бабушки жалели за злобу и зацикленность на выгоде. Было в этой жалости что-то эпическое в тональности отношения Ильи Муромца или Дробрыни Никитича к Жидовину. По Северной Двине в 20-е годы разъезжали целые отряды «жидов», закрывавшие церкви и увозившие лучших мужчин в тюрьму. Среди этих «жидов», по рассказам бабушек, были и китайцы, и латыши. Но самыми жадными были «явреи».

С бабушками из Святой Руси мы подолгу разговаривали, пили чай, останавливались у них на ночлег. В их двухэтажных деревянных домах не было мужчин, но было очень чисто. Даже оставаясь одни, бабушки не переставали драить свои деревянные полы, мыть окна, ухаживать за огородом. Они сами кололи дрова, топили печь, чаще всего, были искренне рады нам, пришедшим из другой жизни. Их мужчины в большинстве своем упокоились далеко от родных мест – кто во время репрессий 20—30-х годов, а большинство в Великую Отечественную войну. Русский Север, большую часть которого занимала Архангельская область, начинавшаяся с буквы «А», и его мужчины в числе первых были мобилизованы на фронт, где в большинстве своем погибли при наступлении немцев. Даже в заброшенных деревнях сохранялись литые бетонные полосы с длинным списком мужчин, погибших на фронте. Чаще всего то было перечисление трех или четырех одних и тех же фамилий с разными инициалами, но каждая фамилия перечислялась множество раз.

Все эти бабушки были православными, но с 20—30-х годов, «когда явреи закрыли храмы», потеряли возможность посещать службы. На огромных пространствах, порой на 500 и более километров служила только одна церковь, в которую по большим праздникам невозможно было попасть из-за столпотворения верующих. Так, на весь Каргопольский край действовала только одна церковь. То же самое было на весь Мезенский край и на Печоре. Каждый из этих краев по территории был не меньше крупных европейских государств.

При бездорожье и почти полном отсутствии автомобильных дорог в бассейнах рек Пинеги, Мезени и Печоры сообщения между отдельными районами велись с помощью маленьких самолетов и вертолетов. Лететь на них было страшновато, каждый раз казалось, что они вот-вот развалятся, но, к радости пассажиров, они благополучно касались земли. Летали они низко. Из иллюминаторов открывались бескрайние, эпические просторы с полноводным реками, несущими свои воды на Север.

Для большинства бабушек из Святой Руси передвижение самолетом или вертолетом на пенсию в 18 рублей в месяц было не по карману, и поэтому они вынуждены были молиться либо дома, либо в тайных скитах, обитатели которых жестоко преследовались советской властью, хотя в отдельных случаях на них закрывали глаза. Из-за отсутствия церквей службу вели возле закрытых часовен или крестов. Одна из авторитетных старушек читала Евангелие, все молились и крестились. На Пасху собирались ночью со свечами и в 12 часов ночи совершали крестный ход вокруг креста. Детей крестили сами старушки: прочитают молитву «Верую», приложат крест к устам младенца и все. Одно из таких крещений в лесу у остатков почитаемой, давно закрытой церкви, я видел сам.

Многие годы при большевиках большинство мужчин и женщин после окончания сельхозработ, с октября по апрель, направляли на лесозаготовки. Жили в лесу в одном бараке, мужчины и женщины, в том числе семейные пары. Даже в православные праздники никого не отпускали на службу. Каждый был обязан заготовить не менее 40 кубометров древесины. Работали ручными пилами. За кубометр платили 80 коп, за сезон зарабатывали 40–50 рублей. Отказаться от такого труда было невозможно под угрозой тюрьмы. Что важно отметить. Многие десятки жителей северных мест, рассказывавшие мне одну и ту же историю лесозаготовок, которые по своей сути были посуровей египетского рабства, не проклинали своих мучителей, а относились к этим «трудам в лесу», как к испытанию, данному свыше, души их не озлобились и не ожесточились.

Почти каждый день новое место ночевки. Сколько их было! Названия пройденных деревень звучат, как народная музыка – Пустозеро, Холмогоры, Архангельск, Чухчурьма, Куроостров, Сия, Матигорье, Ненокса, Сумский погост, Рикасово, Лявля, Лешуконское, Палащелье, Коинос, Чучепала, Нисогорье, Юрома, Титлява, Кимжа, Мезень, Тимощелье, Лампожня, Долгощелье, Пинега, Вонга, Кулой, Веркола, Шардомень, Лавелы, Кеврола, Едома, Немнюга, Каргополье, Ратонаволок, Зачачье, Тойма, Красноборск, Белая Слуда, Цывозеро, Кулига Дракованова, Пермогорье, Уфтюга, Шоломля и многие, многие другие.

На родину св. Иоанна Кронштадтского в село Суру на берегу реки Пинеги мы пришли с рюкзаками за спиной. Договорились со старушкой о ночлеге, положили вещи и сразу же направились к месту, где родился великий русский святой. В 1899 году еще при жизни на средства праведного был возведен Иоанно-Богословский монастырь, построены школа, дома для крестьян. При нашем посещении в селе и окрестностях жили потомки Иоанна Кронштадтского по его сестре Дарье. Один из них, Николай Александрович Малкин, был бригадиром на лесозаготовительном участке. Нам рассказывали, что все потомки святого были трудолюбивы и честны.

От монастыря остались только фрагменты, но главный собор, законченный строительством в 1914 уже после смерти святого, уменьшенная копия собора, в котором праведный служил в Кронштадте, был заложен в присутствии самого Иоанна, который, по преданию, сказал: «Освятить я его вам освящу, а служить в нем вы не будете». Так и получилось. Жители рассказывают, что при закрытии монастыря не обошлось без «явреев», которые с особой ненавистью относились к памяти святого. Собор перестроили, организовали там клуб с танцами. У крестьян отнимали книги, подаренные Иоанном Кронштадтским, его изображения. «Явреи» специально приезжали из Пинеги и распускали о нем гнусные слухи, о его якобы корыстолюбии и «распутной жизни». Но крестьяне не верили им, молились святому. Паломники со всех концов России постоянно еще до 1917 шли на место рождения святого. Не прекратилось это и при большевиках, в 20—30-е годы.

Двоих странников к Иоанну Кронштадтскому встретил и я в начале 80-х годов. Они были из окрестных мест. На полном серьезе рассказывали, что Иоанн Кронштадтский был захоронен не в Петербурге, а здесь, в Суре, на территории монастыря. Якобы гроб его привезли ночью на пароходе и спрятали в подвале монастыря (!).

В окрестностях Суры на реке стояла часовня Николая Чудотворца, построенная по обету и почитаемая всеми окрестными крестьянами. Власти несколько раз жгли ее, но крестьяне восстанавливали. Когда я там был, часовня представляла собой небольшой срубчик и крест, к которым были привязаны разные платки и одежды, принесенные сюда по обету.

Уже стемнело, когда мы пришли к бабушке Александре Николаевне, у которой остановились