Игра навылет - Анна и Петр Владимирские

Вера увидела этот пожар.

Он запылал сразу со всех сторон. Оранжевые столбы подпрыгнули, вытянулись жадно, поглотили ветви и стволы. Послышался гул. Поднялся ветер и радостно раздул огонь. Гул усилился.

Кольцом вокруг базы бушевало пламя. Трещали кусты и деревья на всем острове. Взбесившиеся алые языки поднялись уже до неба и закрыли его. Они выли, ревели и закручивались спиралью. Берегитесь, птицы и звери! Бегите, люди! От такого пожара нет спасения. Он наступает, и ничто его не остановит…

Яремчук подскочил к окну. Вдалеке он заметил огненную стену, услышал шум, треск. Завизжала от страха Романова. Один Чепурной ползал под столом в поисках своего мобильного телефона и ни на что не обращал внимания.

Валерий кинулся к Лученко, чтобы сказать, сообщить о страшном бедствии. Она полулежала на диване с закрытыми глазами, губы ее шевелились, лицо осунулось.

— Вера!..

— Они сейчас придут… Приготовьтесь… Это наш шанс… — едва слышно прошептала она.

Перепуганный охранник ничего не понял. Но на всякий случай сжал в руке пистолет.

Хромченко успел дойти лишь до ворот в сопровождении троих самых верных охранников. Остальные ждали снаружи: все они должны были сесть на яхту и отплыть. Тут за оградой базы взметнулось пламя, и Хромченко остановился. Что такое? Откуда? А в следующее мгновение стена огня выросла уже выше забора, клубы дыма заслонили небо. Жар вцепился в лица людей. Они отшатнулись. А пожар наступал, протиснулся сквозь заграждение, гнул его прутья, и прутья стонали.

Они оглянулись.

Слева и справа ревела стихия. Прорваться сквозь эту стену к воде уже не смогли бы даже птицы: живые столбы извивались высоко над кронами деревьев, и пожираемые огнем ветви мотались, словно длинные волосы эпилептика. Дикий жар охватил Хромченко и его людей, они закрыли лица руками, но ожоги кусали тела.

Кольцо огня сжималось. В его центре находился только что покинутый ими дом. Тогда они развернулись и побежали назад. Паника не рассуждает, а летит, спасается. Хотя, может, они рассчитывали укрыться в подвале, кто знает? Во всяком случае, люди Хромченко и он сам ворвались в здание, к своим пленникам, уже с обожженной кожей.

Дверь распахнулась, захлопнулась за ними.

И сразу начали щелкать выстрелы.

Странно звучали они в помещении. Странно и страшно для уха людей, которые слышали их только в кино. Лиза Романова уже совсем ничего не соображала. Инстинкт швырнул ее к сыну, она крепко обхватила его, повалила в мягкое кресло и закрыла своим телом.

Первым выстрелил Яремчук: предупрежденный Верой, он был готов. Его противники, наоборот, ни к чему не были готовы… Яремчук целился в Хромченко и попал. Раненого всесильного «директора острова» отбросило к подоконнику. Один из охранников с завидной скоростью достал свое оружие и ранил Валерия в плечо…

Ошибкой было палить сначала в Хромченко: ведь не он был вооружен, а его люди. Но рукой Валерия двигала ненависть. Это он, урод, убил хозяина. Это он перечеркнул все надежды на нормальную обеспеченную жизнь. Так получай!..

Двое других оказались не так ловки, как первый. Они тоже открыли беспорядочную стрельбу, но Яремчук легко уложил их. Однако получил вторую пулю в шею от первого и боком, опрокидывая стулья, рухнул к столу… Тот продолжал нажимать на курок, пока не выпустил всю обойму, затем бросился на упавшего.

Яремчук, истекая кровью, успел длинной ногой ударить по лодыжке своего противника. Они начали бороться на полу. Из-под стола, как медведь из пещеры, на них с ужасом и любопытством смотрел Чепурной.

Истощенная досуха, обессиленная наведением образа пожара Вера ничего этого четко не фиксировала, только слышала пальбу и возню на полу. Падали стулья, рухнул светильник. Перед глазами у Веры продолжали плясать язычки пламени, они уменьшались, гасли. Сквозь них она смутно различала что-то белеющее у окна.

Раненный в бок Хромченко испугался до холода в щеках, но сильной боли не чувствовал. Только ныли ребра и почему-то рука. Он посмотрел на свой бок, крови было немного. Пуля задела его по касательной и прошила мягкие ткани, не повредив, видимо, никаких важных органов. А рукой просто о подоконник шмякнулся… Повезло… Тогда он перевел взгляд в окно, на этот так не вовремя вспыхнувший пожар.

В спокойном безветрии ровно стояли цветы его аккуратного английского садика. У дома расстилался подстриженный, ежедневно тщательно поливаемый газон. Вдалеке густела зелень ив и дубов. Нигде никакого огня. И даже следов его никаких.

Но как же… Ведь лоб и щеки до сих пор саднят!..

Он повернулся к Лученко, взглянул на нее и все понял.

Это она.

Все-таки перехитрила!

Нельзя этого так оставлять! Надо ее наказать. Он шагнул к дивану, не зная толком, что с ней сотворит. Но, наверное, что-то ужасное: его лицо исказилось ненавистью.

Вера видела приближающегося Хромченко, который тянул к ней свои сильные руки. Она уже ничего не могла сделать. Только сидеть и смотреть.

Он подошел совсем близко.

И тут бабахнули еще два выстрела, один за другим. Это Валерий ухитрился, на мгновение оттолкнув от себя противника, попасть в него. А потом перевел ствол на директора и вновь нажал на спусковой крючок.

Пуля пробила грудь всесильного человека ровно посередине, навылет. Он упал на колени. И все еще пытался доползти до Веры.

Но он уже не замечал ее. И ненависть ушла из груди вместе с пробившей ее пулей.

Не было ни дома, ни острова. Ничего не было.

А был заросший двор, кирпичная стена и серый деревянный сарай для угля.

Было лето, и были мальчишки, и была игра в квача на вылет.

Он всегда ждал, когда придут из школы мальчишки и начнется игра.

Потому что он лучший игрок.

Напрасно мама кричит из окна, чтобы он шел домой обедать. Какой тут обед, когда у него так здорово получается! Так ловко он уклоняется от запущенного в него мяча. Тот пролетает мимо, его подхватывают с другой стороны и вновь запускают в него.

И он снова уворачивается шутя.

Он всегда успевает отскочить вправо или влево, и противники никогда не в состоянии угадать, куда он отпрыгнет. Они не выбьют его. Он не вылетит из игры. Пусть теперь ждут, пока он сам устанет. Ждут своей очереди, чтобы встать на его место.

Никто не может в него попасть. Он всесилен и непобедим.

И вдруг пущенный сильной рукой мяч больно бьет его в грудь.

Он успевает удивиться — как же так, я же увернулся — и падает, падает, бесконечно падает куда-то вниз в бесконечную яму… И никогда не достигает дна.

ЭПИЛОГ

Долгожданная прохлада этим летом в Киеве все-таки наступила.

Пролились спасительные дожди, установилась пасмурная, но приятная погода. Можно выходить на улицу без шляп и бейсболок, свободно дышать, можно передвигаться по городу без непременной в последние недели зажатой в руке бутылки с водой.

Только зачем куда-то идти, если и дома хорошо. Если догуливаешь последние дни отпуска, отсыпаешься и отъедаешься. И даже телевизор смотреть не обязательно. Все самое интересное происходит у тебя в комнате. Потому что вместо одной собаки у тебя появилось две: собака Пай и собачища Алеша Романов.

Они гоняются друг за другом под столом и отнимают друг у друга резиновую игрушечную гантельку. С визгом катаются по дивану, разбрасывая подушки. Потом строят из них крепость и сурово, настороженно ходят вокруг нее дозором.

Правда, Алеша не все время находится в образе собаки, за что ему большое спасибо. Время от времени он моментально, непринужденно перестает быть щенком. Все-таки он Вожак Стаи, старший пес, а значит, у него есть обязанности. Выводить младшего на прогулки три раза в день. Отпускать с поводка, только если во дворе нет других серьезных псов. А лучше уходить на собачью горку, туда, между высотных домов, на почему-то до сих пор не застроенный пустырь. И уже там свободно рыскать и оглядывать горизонт: нет ли какой опасности для нас, четвероногих. И еще отгонять Пая от валяющихся костей, от зачерствевших, брошенных для голубей горбушек хлеба.

А кормить два раза — утром сразу после прогулки, вечером, наоборот, за пару часов до нее? Это же надо заранее вскипятить чайник, бросить в миску овсяных хлопьев и нарезанного кубиками вареного куриного филе! И не забыть насыпать половину чайной ложки витаминов… Сложно, прямо скажем, непросто быть старшим. Зато удовольствия море.

— Пай, ко мне!

Песик подбежал к мальчику, виляя хвостом-метелкой и улыбаясь во весь рот с розовым языком.

— Дай лапу! Молодец, хороший.

Пай с готовностью протянул лапу и теперь склонил голову набок: а где же угощение? Неужели даже завалящего сухарика не дашь за то, что я такой умный? Не дал. А я-то тебя вывожу, выпасаю неразумного… Ну, тогда в сторону кухни прогуляемся. Авось какая крошка где обнаружится…