Румынские сказки - Ион Крянгэ

— Ох, старче, ох! Болезни-то царские нашего здоровья здоровей! А вот королевичей и царевичей жалко мне; сердце разрывается, когда подумаю, как мучаются и горюют матери ихние! Хорошо, что наш сынок говорить не умеет и до всех этих страхов ему и дела нет.

— Это, конечно, неплохо, баба. Но ещё лучше тому, чей сын тот мост построит и царскую дочку в жёны получит: уж он-то с нуждой распрощается и славу большую добудет.

Пока старики меж собой толковали, поросёнок лежал на подстилке под печкой, задрав рыльце кверху и не сводил с них глаз; слушал и только пофыркивал. Посудачили они ещё, как вдруг из-под печки доносится:

— Отец, мать, я мост сделаю…

Баба от радости языка лишилась. А дед подумал, что это нечистая сила, испугался и стал оглядываться — ищет, откуда тот голос. Никого не увидев, пришёл он немножко в себя, а свинёнок снова кричит:

— Не бойся, отец, это я… Успокой мать и ступай к царю, скажи, что я ему мост сделаю.

— А сумеешь ли сделать, дитятко милое? — пролепетал дед.

— Положись на меня, отец. Ступай и скажи царю, как я тебе велел.

Старуха, очнувшись, стала сынка целовать, уговаривать:

— Сыночек, милый, родной! Не лезь под топор! На кого ты нас покинешь? Останемся мы одни средь чужих людей, с разбитым сердцем, без опоры на старости лет.

— Не печалься, мать, не тревожься нисколечко. Коли будем живы и не помрём, увидишь, кто я таков.

Что было старику делать? Расчесал он бороду, волосок к волоску, посох свой стариковский взял и пошёл. Как прибыл в город, не мешкая во дворец явился. Один из стражников, увидев его, спрашивает:

— Чего тебе, дед, надобно?

— Да вот, дело у меня к царю. Сын мой берётся мост ему соорудить.

Стражник, зная царское повеление, без долгих слов доставляет деда к царю. Спрашивает тот старика:

— Зачем, дед, ко мне пожаловал?

— Долгие годы жить тебе в счастье, великий и пресветлый государь! Сын мой прослышал, что дочка у тебя на выданье, вот и отправил меня к твоему царскому величеству доложить, что может он тот мост соорудить.

— Если может, пусть делает, дед. Достанется ему тогда дочь моя и полцарства в придачу. А не сможет, пускай на себя пеняет… Слыхал ведь, что с другими сталось, познатнее его? Так вот, если с руки тебе, то ступай, приводи сына. А нет, уходи подобру-поздорову, дурь из головы выкинь.

Выслушал дед слова царские, поклонился до земли и пошёл домой к сыну. Поведал ему всё, что сказал царь. Обрадовался поросёнок, стал играть и резвиться, под лаицами бегать, рыльцем горшок-другой перевернул, говорит:

— Пойдём, отец, я царю покажусь!

Заохала баба, запричитала:

— Видно, нет у меня счастья в жизни! Столько натерпелась пока сына вырастила, выходила. А теперь? Чует моё сердце, что лишусь я его.

И со страху и горя чувств лишилась.

А старик, не долго думая, шапку на уши нахлобучил, взял свой посох и говорит:

— Пойдём, сынок, матери невестку добудем!

Поросёнок на радостях снова под лаицами пробежался и за дедом следом. Бежит, хрюкает, землю нюхает и роет, свинья-свиньёй. Добрались они до дворцовых ворот, а стражники, как завидели их, меж собой переглядываются, со смеху покатываются.

— Это что же такое, дед? — спрашивает один из них.

— А это сынок мой, что берётся для царя мост соорудить.

— Господи-боже, — говорит один из стражников, постарше, — не горазд же ты, старик, умом. Или жизнь тебе надоела?

— Да уж что суждено человеку, то на лбу у него написано. Двум смертям не бывать, одной не миновать.

— Ты, старик, видать, беды себе ищешь днём с огнём, — говорят стражники.

— До этого вам дела нет, — ответил дед. — Держите-ка лучше язык за зубами и царю о нас доложите.

Снова переглянулись стражники между собой, пожали плечами, а один отправился к царю доложить о старике и его поросёнке. Вызывает их царь к себе. Дед, как вошёл, в ноги поклонился, смирнёхонько стал у двери. А поросёнок по коврам затрусил, хрюкает, весь дом обнюхивает.

Стало царю от такой дерзости вроде бы смешно, но тут же разгневался он и сказал:

— Ладно, дед, когда пришёл ты в тот раз, вроде был в своём уме, а теперь, видать, совсем рехнулся, свиней сюда приводишь. Кто, скажи, тебя надоумил над самим царём шутки шутить?

— Упаси господь, великий государь, и подумать мне, старику, об этаком! Уж ты не прогневайся, великий государь, но только это сынок мой, который, ежели помнить изволишь, прислал меня намедни к тебе.

— Уже не он ли мне мост построит?

— Так мы надеемся, великий государь.

— Тогда бери свинью свою и вон отсюда! А если до завтрашнего утра мост не будет готов, то быть твоей голове там, где сейчас твои пятки. Понял?

— Милостив бог, великий государь. Зато ежели выполним повеление твоё, государь, то уж не прогневайся, дочь свою шли к нам домой.

С этими словами поклонился старик низко, забрал поросёнка и пошёл домой. А к нему несколько солдат приставили, ибо повелел царь взять его под стражу до утра, разузнать, как да что?.. Потому что смех, да толки, да расспросы пошли по дворцу и повсюду про такое неслыханное охальство.

К вечеру явился дед с поросёнком домой, а старуха так и затряслась со страху, заохала, застонала:

— Ой, старче, старче, что за беду ты мне в дом привёл?! Солдат мне тут не хватало!

— Ты ещё смеешь шуметь, старуха? Твоих это рук дело. Послушался я глупой твоей головы, пошёл по оврагам приёмыша тебе добывать. Вот и в беду попали! Потому не я привёл солдат, а они меня привели. И голове моей, видать, лишь до утра суждено на плечах быть.

Между тем поросёнок по хате бегает, ищет, чем поживиться, и никакого дела ему нет до всего, что натворил. Спорят старики меж собой, спорят, а под утро, как ни озабочены были, уснули. Поросёнок тогда на лаицу тихонько взобрался, бычий пузырь, что в окошке, выбил, дохнул — и словно два огненных клуба потянулись от лачуги до самых царских палат. В один миг чудо-мост был готов со всем, что ему полагалось. Лачуга же дедова превратилась во дворец, куда лучше и краше царского. Вскинулись старик со старухой — а на них одежды царские пурпурные, и все сокровища мира во дворце у них. А поросёнок играет себе да резвится, да на мягких коврах нежится.

По всему царству разнёсся слух про великое чудо. Сам царь и советники царские до смерти перепугались. Созвал царь совет и, решив дочь свою за старикова сына выдать, тут же и отослал её. Потому что хоть и был он царём, а про всё на свете забыл, кроме страха!

Свадьбу не справили, ибо с кем было справить? Царевне, когда к жениху приехала, по душе пришлись и дворец, и родители мужнины. Зато как жениха увидела — сама не своя стала. А потом повела плечами и подумала:

— Если так рассудили родители мои и господь бог, пусть так и будет!

И стала она хозяйничать в новом доме.

День-деньской поросёнок, как и раньше, по дому рыскал, а к ночи свиную кожу с себя сбрасывал и становился прекрасным царевичем. Вскоре привыкла к нему молодая жена, и ю так уж ей было тоскливо, как прежде.

Через неделю-другую соскучилась она по родителям и решила навестить их, а мужа дома оставила — не показываться же с ним на людях! Обрадовались ей отец с матерью, стали о хозяйстве, о муже расспрашивать, и рассказала она им всё как есть. Тогда отец ей такой совет дал:

— Дочь моя милая! Упаси тебя бог мужу вред какой причинить, а то навлечёшь на себя беду! Кто бы он ни был, а силу имеет большую, непостижимую, коли сумел дела совершить превыше человеческих возможностей.

Немного спустя вышли обе царицы в сад на прогулку, и тут-то и научила старая царица молодую совсем другому:

— Доченька милая! Никакой у тебя жизни не будет, если не сможешь с мужем на людях бывать. Вот тебе мой совет: прикажи повседневно огонь большой в печи разводить, и когда муж уснёт, возьми ту кожу свиную и швырни в огонь, чтобы раз навсегда от неё избавиться!

— Верно говоришь, маменька! А мне вот и в голову не пришло…

И лишь только вернулась домой, сразу велела большой огонь в печи развести. Когда же уснул молодой супруг крепким сном, схватила она свиную кожу и швырнула в огонь. Затрещала щетина, зашипела шкура, искарёжилась, в золу превратилась. И таким страшным смрадом наполнился дом, что сразу же пробудился молодой муж, вскочил в испуге. Бросился к печи, горестно заглянул в неё и, увидев, какая стряслась беда, прослезился и сказал:

— Эх, ты, неразумная женщина! Что ты наделала?! Если кто надоумил тебя, плохую он тебе сослужил службу; а если по своей голове поступила, мало проку в такой голове!

И вдруг железный обруч стянул стан царицы, а муж продолжал:

— Когда прикоснусь я к стану твоему правой рукой, рассыплется этот обруч, и тогда только родишь ты младенца, ибо послушалась ты дурного совета, обездолила и несчастных стариков моих, и меня, и себя заодно. Если же когда-либо будет нужда во мне, знай, что зовут меня Фэт-Фрумос и искать меня будешь в Ладан-монастыре.