Французов ручей - Дафна дю Морье

Так все и получилось, только вместо корабля в наши сети попал сам капитан.

Он рассмеялся и потрепал собаку по спине.

– Теперь этот негодяй поплатится за все свои злодеяния. Мы вздернем его на первом суку, и местные жители наконец-то вздохнут спокойно, верно, Герцогиня?

Дона, словно издалека, услышала свой холодный, бесстрастный голос, отчетливо проговоривший:

– Прости, я не поняла: он что же, ранен?

– Ранен? Какое там – ни единой царапины! Так, в целости и сохранности, и отправится на виселицу. Они слишком задержались в Нэвроне – он и трое других бандитов – и не успели сесть на корабль. Капитан, очевидно, велел команде заранее приготовить его к отплытию, пока он будет орудовать в доме.

Не знаю уж, как им это удалось, но они его приготовили. И когда Юстик со своими людьми прибыл на оговоренное место, судно было уже на середине реки, а трое матросов вплавь добирались до него. Капитан остался на берегу, прикрывая их отступление. Он стоял у воды, спокойный и невозмутимый, как сам дьявол, и отбивался одновременно от двух наших часовых, то и дело оборачиваясь к плывущим и посылая им вдогонку какие-то команды на своем тарабарском наречии. Несколько лодок тут же пустились за ними в погоню, как было задумано, но и корабль и разбойники успели удрать. Судно летело на всех парусах, подгоняемое сильным отливом и крепким попутным ветром, а капитан смотрел им вслед и, по словам Юстика, хохотал во все горло.

Дона слушала Гарри и представляла устье реки, расширяющееся при впадении в море, свист ветра в мачтах "Ла Муэтт", точь-в-точь такой же, как в тот раз, когда она стояла на его палубе. Да и все остальное было таким же, все матросы были на месте: и Пьер Блан, и Эдмон Вакье, и другие члены команды… Только капитана не было с ними. Он остался на берегу, а они уплывали в море, потому что таков был его приказ. Именно этот приказ он и прокричал им вслед, отбиваясь от наседающих врагов. Он спас команду и корабль, а сам оказался в плену, но она знала, что, в какую бы темницу его ни заточили, какую бы охрану к нему ни приставили, его живой и деятельный ум обязательно найдет выход и поможет ему вырваться на свободу. И чем больше она об этом думала, тем дальше отступал ее страх, тем смелей и уверенней она становилась.

– Где он сейчас? – спросила она, поднимаясь и роняя на землю плед, которым укутал ее Гарри.

– Пока у Джорджа Годолфина, – ответил он. – Джордж заточил его в башню и приставил надежных часовых. А через двое суток, когда прибудет конвой, мы отправим его в Экзетер или Бристоль.

– Зачем?

– Чтобы повесить, разумеется. Хотя не исключено, что Джордж и Юстик захотят облегчить работу слугам его величества и вздернут его в ближайшее воскресенье на радость местным жителям.

Они вошли в дом. Дона остановилась у балконной двери, той самой, перед которой несколько дней назад прощалась с французом, и спросила:

– Но ведь это незаконно?

– Конечно, незаконно, но я уверен, что его величество посмотрит на это сквозь пальцы.

"Итак, времени осталось совсем мало, – подумала она, – а дел еще непочатый край". Ей вспомнились слова француза: "Чем рискованней предприятие, тем больше шансов на успех". Ну что ж, этот совет, пришелся сейчас очень кстати: более рискованной и безрассудной затеи, чем его освобождение, трудно было себе представить.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – озабоченно спросил Гарри. – У тебя такой странный вид. Наверное, ты расстроилась из-за Роки? Мне кажется, его смерть сильно потрясла тебя.

– Возможно, – ответила она. – Не знаю… Да и не все ли равно… Я чувствую себя совершенно нормально. Ты напрасно беспокоишься.

– Я забочусь о твоем здоровье, дорогая, – ответил он. – Я хочу, черт возьми, чтобы ты была счастлива.

Он посмотрел на нее робким, влюбленным взглядом и неловко схватил за руку.

– Ведь ты поедешь со мной в Хэмпшир, правда?

– Да, – ответила она, – да, Гарри, я поеду с тобой в Хэмпшир.

Она села на низкую скамеечку у камина, в котором с самой весны не разжигали огня, и задумалась, глядя в то место, где когда-то танцевали языки пламени. Гарри, позабыв, что в доме траур, завопил во все горло:

– Герцог! Герцогиня! Вы слышали? Ваша хозяйка согласилась поехать со мной в Хэмпшир! А ну-ка, собачки, вперед бегом, кто быстрей?

"Прежде всего нужно повидаться с Годолфином, – думала Дона, – и добиться, чтобы он разрешил мне пройти в башню. Надеюсь, что это будет нетрудно – Годолфин туп как пробка. Надо постараться отвлечь его внимание и передать французу какое-нибудь оружие: нож или, если удастся раздобыть, пистолет. Все остальное – время и условия побега – – он должен выбрать сам".

Ужинали они вдвоем, сидя у раскрытого окна гостиной. После ужина Дона, сославшись на усталость, поднялась к себе. У Гарри, слава Богу, хватило такта не задавать лишних вопросов.

Она разделась и легла, снова и снова прокручивая в голове детали предстоящей беседы с Годолфином. Неожиданно в дверь постучали. Сердце у нее упало. Неужели Гарри? Нет, не может быть, он так искренне сокрушался, так трогательно жалел ее… Боже мой, только не сегодня! Она притаилась, надеясь, что, не получив ответа, он уйдет. Стук повторился. Затем ручка медленно повернулась, и в комнату вошла Пру, в ночной рубашке и со свечой в руке. Глаза у нее были красные и распухшие от слез.

– Что случилось? – вскакивая, проговорила Дона. – Джеймс заболел?

– Нет-нет, миледи, – прошептала Пру. – Дети спят. Я… я хотела поговорить с вами.

И снова принялась плакать, вытирая глаза рукой.

– Заходи и закрой дверь, – сказала Дона. – Вот так. А теперь спокойно объясни, что случилось. Ты что-нибудь разбила? Не бойся, я не буду тебя ругать.

Девушка продолжала плакать, испуганно оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что Гарри находится где-то поблизости. И наконец прошептала сквозь слезы:

– Это касается Уильяма, миледи. Я так виновата перед вами, так виновата!

"О Господи! – подумала Дона. – Только этого не хватало. Наверное, Уильям соблазнил ее, пока я была на ``Ла Муэтт''. А теперь он исчез, и она боится, что у нее будет ребенок и я ее прогоню".

– Ну-ну, Пру, – ласково проговорила она, – успокойся, я на тебя не сержусь. Что ты хотела мне рассказать? Говори, я слушаю.

– Ах, миледи, Уильям был такой добрый, – начала Пру, – он так хорошо относился ко мне и к детям, пока вы болели, – заботился о нас, старался во всем угождать. А когда дети засыпали и я садилась за шитье, он приходил и рассказывал мне о разных странах, в которых он побывал. Ах, миледи, он так хорошо рассказывал!

– Да-да, Пру, я понимаю, – сказала Дона. – Я тоже с удовольствием послушала бы его рассказы.