На безымянной высоте - Юрий Черняков

Прохор и Михаил подбирались к высоте восемьдесят девять.

— Вот она, — тихо сказал Михаил. — Нас дожидается… Смотри, а здесь уже не противопехотная, а противотанковая. — Он ткнул пальцем в небольшой бугорок. И осторожно счистил пальцами песок, пока не выглянула головка взрывателя.

— Ты туда лучше посмотри, — ответил Прохор. И указал на смутные очертания длинных стволов орудий и танковые башни.

— Никак, «тигры»? — присвистнул Михаил. — Три, четыре, пять… шесть, семь…

Взмыла ракета, и они замерли, прижавшись к земле.

Ракета погасла. Разведчики снова поползли, еще дальше. Внимательно осматривали при свете луны и сполохах ракет немецкие позиции.

Прохор неожиданно остановился, увидев перед собой разбитый снарядом постамент обелиска на братской могиле.

— Видишь? — Он даже захрипел от волнения.

— Чего еще?

— Ну как же… Помнишь, Степан рассказывал, отец его тут воевал. Местечко Заболотье, братская могила русских воинов возле высотки, на которой дубы растут… Фамилии плохо видно…

— А ты попроси немцев, чтоб еще ракету повесили, — хмыкнул Михаил. — Чтоб лучше видеть.

— И попрошу!

Подняв небольшой камень, он бросил его в сторону немецких окопов.

— Ты что! — запоздало воскликнул Михаил и приник лицом к траве.

Сразу последовали автоматные очереди, взмывали, шипя, ракеты, и оба прижались к земле, стараясь с ней слиться.

Вот гаснет очередная ракета, но все же им удается разобрать остатки букв.

«Каморин… рядовой его высочест… гренадерск… полка».

— Точно! Надо Степану сказать!

…Вскоре на передовой все стихло, и свадьба продолжилась, но теперь уже без особого веселья, да и без уехавших уже жениха и невесты.

Постепенно, по одному возвращались гости. Некоторые со свежими повязками. Офицеры вполголоса докладывали обстановку Иноземцеву, который внимательно выслушивал их и негромко давал указания.

Все молча поглядывали на несколько табуреток, остававшихся пустыми. Их вскоре заняли те, кому сначала не досталось места. Все еще не было лейтенанта Малютина… Но садиться на его табурет рядом с Катей никто не решался.

Снова, чтобы снять напряжение, кто-то поставил пластинку. На этот раз это была Русланова. «Валенки, валенки…» — пела она любимую песню фронтовиков, но и Русланова сейчас ни у кого не снимала напряжения. Никто не танцевал. Ася решительно встала и остановила пластинку на середине.

Напряженность нарастала, что было особенно видно по лицу Кати, и все только переглядывались и перешептывались, глядя в ее сторону.

Наконец одним из последних вернулся лейтенант Малютин. Вместе с Николаем Малаховым. Увидев его, Катя непроизвольно вскочила и тут же снова села. Но тот сначала подошел к майору Иноземцеву и вполголоса доложил:

— Разведка боем. Немцы нервничают, товарищ майор.

— Это хорошо, что нервничают. Главное — нам не надо суетится. Иди, лейтенант, на свое место. Тебя уже заждались. Все разговоры потом…

Козырнув, лейтенант сел на свое место рядом с Катей, которая вспыхнула, потом отвернулась. Он успокоительно взял ее за руку:

— Ну ты чего так переживаешь?

— Я с ума сойду! — сказала она вполголоса.

Общее оцепенение, настороженность постепенно стали сходить на нет.

Когда стало понятно, что ждать больше некого, Иноземцев встал и поднял налитую кружку:

— Предлагаю третий тост. За Толю Дементьева, погибшего под Миллеровом.

— За Игоря Самохина — под Калачом… — откликнулся майор Самсонов.

— За Саида Хуснулова — под Барвенковом… — донеслось с другого конца стола.

— За Федю Тарасенко под Полоцком…

— За Толю Фролова под Бобруйском…

— За Егора Кузьмина и Карена Назаряна под Моло-дечно…

— За Сережу Сафронова, погибшего минуту назад…

При свете ракет Иван полз, добирался из последних сил до наших позиций с мертвым Степаном на спине.

— Хлопцы, санитаров, — прохрипел он.

Бойцы помогли ему спуститься в окоп. Иван без сил откинулся на спину. Потом беспокойно поднял голову.

— Хоть живой? — спросил он.

— Где там живой… Весь кровью истек.

Иван подполз к другу, приложился ухом к его груди. Закрыл ему глаза. Потом беззвучно, вытирая лицо, заплакал непривычными, редкими слезами.

Он спустился в землянку, нашел среди спящих бойцов Малахова и растолкал его.

— А… Что? — Тот вскочил, схватился за автомат.

— Идем, Коля, поможешь. Лопату прихвати.

Они вышли из землянки, и Малахов замер, увидев тело Степана на небольшом холме.

— Степан? — спросил он растерянно. — Степа?.. — И тоже заплакал. — Как же так… Быть того не может… Чтоб Степана…

— Может, Коля, все может… Начинай. А то у меня старые раны разболелись… Здесь место песчаное, сухое. Березки…

Малахов начал копать — сначала неторопливо, медленно, а потом с каким-то злобным остервенением…

А майор Иноземцев снова столкнулся с Катей Соловьевой в той же рощице. Будто случайно:

— Здравствуйте, Катя!

— Здравия желаю, товарищ майор.

— Знаете, я сейчас только понял, кого вы мне напоминаете, — сказал майор Иноземцев. — Помните картину художника Боттичелли «Весна»? Там такая же девушка, как вы, мечтательная, воздушная… Очень вы похожи на нее…

— Или она на меня? А вот мне, товарищ майор, вспомнился другой классик. Это художник Рембрандт. До войны я видела в Москве в Музее Пушкина его картину на библейскую тему. Там царь Давид посылает на верную смерть своего лучшего полководца Урию, чтобы забрать себе его жену Вирсавию…

— Я тоже помню эту картину, — кивнув, грустно усмехнулся Иноземцев. — Может, ты и Вирсавия. Только я уже никогда не буду царем. А вот твой лейтенант Малютин вполне может стать полководцем… А ты вспомни, как там было дальше. Вирсавия потом стала женой Давида, и они родили другого великого царя — Соломона.

Он взял ее за руку, но она сразу ее отдернула.

— Не нужно мне больше ничего говорить, Сергей Павлович, прошу вас. Ничего не нужно!

— Подожди, — сказал он в отчаянии. — Знаешь, я все вижу и понимаю… Надо мной уже смеются подчиненные, чего я, как командир полка, имевший несчастье влюбиться в девчонку-связистку, не имею права допустить. Ну так помоги мне, сделай что-нибудь, чтобы я перестал валять дурака, мучиться, видя, как ты меня избегаешь!

— Я не знаю, чем вам помочь, Сергей Павлович. Дайте пройти. Мне нужно сменить Асю.

Она быстро прошла мимо него, и он на этот раз смотрел ей вслед, уже не обращая внимания на зевак. Потом резко повернулся и направился к себе в штаб.