Око Судии - Р. Скотт Бэккер

«Я снова видел ее во сне, Сорва…»

Ночью молодой король мог просто закрыть глаза и забыть обо всем. Сокровенное утешение сирот: уметь верить в то, что хочется, а не в окружающий мир — во все что угодно, только бы заглушить боль потери.

«Мне тоже ее не хватает, отец… И тебя не хватает».

На следующее утро за ним послали раба, немолодого темнокожего человека, смешно кутающегося от весеннего холодка. Сорвил заметил пораженные взгляды, которыми обменялись его придворные — в Сакарпе ненавидели рабство, — но не стал изображать гнева и возмущения. Хотя носильщиков было не найти, чужеземец, отчаянно размахивая руками, донес до него сквозь все языковые препоны настоятельную просьбу отправиться немедленно. Сорвил уступил не споря, втайне испытав облегчение от того, что ему не придется возглавить процессию, уходящую из города — и можно сделать вид, что это простая прогулка, а не отречение от престола, как могло показаться.

Не только стены рухнули с приходом аспект-императора.

Пока они ехали по городу, раб не проронил ни слова. Сорвил следовал за ним, глядя прямо перед собой, скорее, чтобы избежать вопросительных взглядов соплеменников, чем разглядывая нечто определенное — за исключением разве что разрушенных сверху Пастушьих ворот, которые то возникали, то пропадали из виду. Сорвил подумал о наивной уверенности своего народа в незыблемости их древних укреплений — в конце концов, кто такой аспект-император по сравнению с Мог-Фарау?

Он думал о крови отца, впитавшейся в камень.

Лагерь айнрити лежал неподалеку от выщербленных и почерневших стен. Его уставленная шатрами территория расползлась по полю и пастбищу на многие мили. Здесь было сочетание обыденного и героического: кочевой город из дерева, веревок и ткани, где каждый вздох затрудняла вонь отхожих мест и большого скопления людей, и вместе с тем это была огромная колесница, мощи которой хватало, чтобы везти непомерный груз истории. Люди Ордалии бродили по лагерю, ели у костров, катали доспехи в бочонках с песком, ухаживали за упряжью и лошадьми или просто сидели у входа в свой шатер, устремив взгляд вдаль и глубоко погрузившись в разговор. Они едва обращали внимание на Сорвила и его провожатого, пробиравшихся по широким улицам и узким переулкам лагеря.

Старый раб вел его без задержек. Все заторы — потасовки, застрявшие по ось в грязи повозки, два вставших каравана мулов — он преодолевал со спокойной уверенностью благородного и сворачивал на узкие грязные тропинки только когда марширующие отряды полностью перекрывали проход. Не произнося ни слова, он заводил Сорвила все глубже и глубже внутрь лагеря. Мрачные взгляды туньеров сменились экзотическими навесами нильнамешцев, а те — шумными перепалками Сиронжа. Каждый поворот выводил их к новому удаленному уголку мира.

До встречи с аспект-императором Сорвил подумал бы, что один человек не в состоянии превратить в свое орудие столько несхожих характерами людей. Сакарпцы были немногочисленным народом. Но даже при малом их количестве, учитывая, что у них был общий язык и традиции, королю Харвилу было непросто преодолевать их взаимное недовольство и обиды. Чем больше Сорвил размышлял, тем загадочнее казалось, что все народы Трех Морей, с их несходными языками и издревле существовавшей неприязнью, смогли найти общую цель.

Оно было видно отовсюду, лениво повисшее в безветренном утреннем воздухе: Кругораспятие.

Не это ли доказательство чуда? Не об этом ли говорят священники?

Покачиваясь в такт галопу лошади, Сорвил вдруг понял, что смотрит в каждое лицо, каждую секунду видя нового незнакомца, и находит печальное утешение в беззаботности, с какой их взгляды проносятся мимо него. В сутолоке лагеря Священного Воинства чувствовалась некая своеобразная безопасность. При таком скоплении людей легко затеряться в толпе. Похоже, у него осталось единственное настоящее желание: затеряться.

Вдруг, со странным чувством, которое возникает, когда из потока неизвестных людей внезапно выступают знакомые лица, он увидел Тасвира, сына лорда Остарута, одного из старших дружинников отца. Тасвир пошатывался, его вели два конрийских рыцаря, каждый из которых держал в руках цепь, прикованную к ошейнику на содранной в кровь шее пленника. Запястья у него были крепко связаны, и в сгибы вывернутых назад локтей пропущена деревянная палка. Взгляд был такой же растрепанный, как и волосы, а «парм», традиционный подбитый ватой мундир сакарпского дворянина, весь рваный и в пятнах, без ремня свободно болтался над голыми коленями.

От одного вида пленного у Сорвила перехватило дыхание в горле, он мысленно вернулся под хлещущий дождь на бастионы, где он последний раз видел Тасвира — и своего отца. Даже зазвучали в ушах пронзительные горны…

Юноша не узнал Сорвила, только рассеянно таращился в никуда, как человек, которого побои заставили уйти глубоко в себя. К своему стыду, Сорвил отвернулся — как он себе объяснил, посмотреть на горизонт, какая будет погода. Да, конечно, погода. Казалось, что у лошади под ним вместо ног тонкие тростинки, она словно расплывалась в колышущемся от летней жары воздухе. Мир пах грязью, запекшейся на утреннем солнце.

— Т-ты? — проскрипел снизу голос.

Юный король не смог заставить себя посмотреть на него.

— Сорвил?

Вынужденный опустить глаза, он увидел Тасвира, который смотрел на него снизу вверх, и его некогда открытое лицо выглядело изумленным, испуганным, даже обрадованным, но на самом деле ни то, ни другое и ни третье. Пленник, покачнувшись, остановился и прищурился.

— Сорвил, — повторил он.

Конрийский конвой выругался, угрожающе дернул цепями.

— Нет! — закричал пленник, навалившись на цепи. Упрямый и беспомощный возглас. — Не-е-ет! — Его швырнули на колени прямо в грязь. — Сорвил! С-с-сорвил! Бейся с ними! Т-ты должен! Перережь им ночью глотку! Сорвил! Сор…

Один из рыцарей с квадратной бородой наотмашь ударил его в челюсть, и он покатился на землю, почти теряя сознание.

Как это случалось не раз со времени падения города, Сорвил почувствовал, что его разрывает пополам, на двоих людей, одного реального, а другого — бесплотного. В мыслях он соскользнул с седла, шлепнув башмаками в чавкающую грязь, и пошел, плечом отодвигая конрийцев. Он помог Тасвиру привстать на колени, поддерживая его под голову. Из ноздрей пленника толчками пульсировала кровь, пачкая грубую растительность на подбородке.

— Ты его видел? — закричал Сорвил в разбитое лицо. — Тасвир! Ты видел, что случилось с моим отцом?

Но настоящий Сорвил, от холода белый, как фарфор, лишь двинулся дальше вслед за своим провожатым.