Ключ - Саймон Тойн

— Ступай за мной, так велено, — произнес монах в красном.

— Куда идти-то?

— В лазарет. Брат Сименон приказал мне найти тебя. Сказал, что это срочно.

Из глубин горы снова послышался стон, от которого кровь стыла в жилах.

— Хорошо, — ответил Афанасиус посланцу. — Я было собрался подняться по этой лестнице в пещеру приношений, там нужно поменять расписание дежурств. Думаю, с этим можно подождать.

Габриель вжался в дверной косяк и наблюдал, как монах в красной сутане уводит Афанасиуса по коридору, а вместе с ними удаляется и слабенький огонек масляной лампы. В наступившей полной темноте он еще прислушивался к удаляющимся шагам, пока те не затихли окончательно, потом шагнул в коридор и двинулся тем же путем, которым они шли с Афанасиусом. Вынул из кармана свой фонарик и включил, прикрывая свет ладонью. Впереди показался поворот, а затем лестница, ведущая наверх, — надо надеяться, та самая, на которую туманно намекнул Афанасиус.

Несколько минут подъема по лестнице — и Габриель почувствовал слева приток свежего воздуха, идя навстречу которому он благополучно добрался до нужной пещеры. Снял монашеское одеяние, аккуратно свернул и положил на низкую полку, после чего подошел к краю люка. Веревку колокола он закрепил длинной доской — здесь был целый штабель таких. Руки Габриеля по-прежнему были слабыми, но мысль о том, что сила тяжести на этот раз будет работать на него, успокаивала. Он снова надел рукавицы и потянул веревку.

Сюда он поднимался в надежде отыскать карту, которая приведет их в древний священный край. Покидал же Цитадель он с пустыми руками, питая очень и очень слабую надежду на то, что Афанасиусу удастся где-то в архивах напасть на давно остывший след. Габриель посмотрел на светившую в небе луну и подумал о Лив, которая сейчас, должно быть, уже где-то неподалеку. Он ведь обещал, что она может на него положиться, но все же подвел ее. Не сумел защитить ее, не сумел найти ту единственную вещь, которая только и могла освободить Лив от последствий мрачного пророчества, опутавшего девушку по рукам и ногам. Эти мысли угнетали его, когда он обмотал веревку вокруг ноги и шагнул на платформу, а затем соскользнул с нее как человек, которого подвергают медленному повешению.

78

К тому времени, когда Афанасиус добрался до лестницы, ведущей в лазарет, звук, который он уже слышал в верхней части горы, превратился в целый хор стенающих грешных душ. С каждым шагом эти стоны звучали все отчетливее, и ему потребовалось напрячь всю свою волю, чтобы продолжить путь. В общем шуме теперь можно было различить обрывки слов. То были жалобы и причитания, среди которых чаще всего повторялось «прости мне грехи мои».

Внизу, у лестницы, его встретил страж в белой маске, резко выделявшейся на фоне красной сутаны, с надвинутым на лицо капюшоном. Еще один страж стоял у дверей главной палаты — той самой, из которой доносились вопли и стоны. Когда Афанасиус подошел ближе, страж протянул ему маску и молча наблюдал, как монах ее надевает. Лишь после этого Афанасиус смог подойти к двери и постучать громко, чтобы перекрыть царивший внутри страшный шум. Послышался стук отодвигаемого засова, и дверь отворилась.

В палате глазам Афанасиуса предстала наглядная картина адских мук. Восемь коек, которые он уже видел, стояли в совершенном беспорядке, перегораживая всю палату. Их сдвинули со своих мест беспокойные больные, которые яростно метались из стороны в сторону. Все монахи были раздеты, на них остались лишь набедренные повязки; несчастных привязали к койкам, как раньше был привязан брат Садовник. И симптомы у них были те же самые: густая сыпь нарывов, покрывших почти всю кожу; глубокие раны в тех местах, где они до крови расчесывали и сдирали кожу, пока их не связали; не смолкающие ни на минуту жалобные стоны и причитания, вызванные нестерпимыми муками.

Громче всех вопил монах на ближайшей к двери койке — он сумел как-то освободиться от пут и теперь свободной рукой расчесывал кожу, глубоко вонзая в нее ногти. Под его ногтями нарывы лопались и кровоточили, заставляя несчастного вопить сразу и от боли, и от облегчения. Два брата-лекаря пытались заново связать его, их перчатки скользили по телу, покрытому липкой коричневой жидкостью, сочившейся из лопнувших нарывов. Третий нацелился шприцем на плечо дергающейся руки, приноравливаясь к ее движениям, пока не попал наконец в цель. Успокаивающее средство быстро подействовало, искаженное страданием лицо больного расслабилось, и Афанасиус узнал того молоденького испуганного монашка, которого заметил в свое первое посещение палаты.

Афанасиус обернулся и встретился глазами с братом Сименоном. Медик смотрел на него в щель между маской и капюшоном сутаны.

— Так ты говоришь, пострадали все деревья?

— Все, — кивнув, подтвердил Афанасиус.

— А вернулась ли в сад болезнь?

— Не вернулась. — Афанасиус отрицательно покачал головой. — Во всяком случае, когда его осматривали в последний раз.

— Значит, ты согласен с тем, что ограничительные меры помогли? — продолжал расспрашивать Сименон. Афанасиус снова кивнул. — Тогда ты, конечно, не будешь спорить, что и люди, подвергшиеся заражению, должны быть изолированы, дабы не допустить возможного распространения заболевания?

Несмотря на стоявшую в помещении жару, Афанасиус почувствовал, как по спине поползли холодные мурашки. Он понял, для чего его вызвали сюда.

— Ты полагаешь, что меня следует поместить в карантин?

— Не одного тебя. До сих пор заболели только те, кто провел некоторое время на пораженных болезнью участках сада и находился в непосредственном контакте с инфицированным материалом. Там побывали и вы, главы четырех монашеских разрядов. Вы все были в саду, рассматривали больные ветви, а возможно, брали их в руки, пока решали, чем и как бороться с болезнью.

Афанасиус вспомнил тех двух стражей, которых встретил в коридоре. Сначала он решил было, что их задача — никого не допускать сюда. Теперь же до него дошла правда — они поставлены, чтобы никого не выпускать отсюда.

— Но ведь если бы я заразился, то уже успели бы появиться симптомы?

— Необязательно. Ты находился там недолго, поэтому у тебя болезнь может дольше развиваться в скрытой форме. Эти люди находились там достаточно долго, контакт с источником инфекции у них был прямой. А при остром микозе количественные показатели играют важнейшую роль. Если бы можно было поступить как-то иначе, я бы тебе так и сказал, но допустить, чтобы болезнь превратилась в эпидемию, мы не имеем права. Все, кто мог подвергнуться заражению, должны провести в изоляторе по меньшей мере четверо суток под постоянным наблюдением. При условии, что за это время никаких симптомов не появится, мы вполне можем считать, что распространение инфекции удалось приостановить. В противном же случае… — Он оставил фразу незаконченной. — Если тебя это утешит, могу сказать, что и я, и все мои сотрудники тоже останемся здесь до окончания карантина.

Афанасиус не мог не согласиться с логикой лекаря, но тогда перед ним вставала серьезная проблема. Карантин — это четыре потерянных дня, и лишь после этого он сможет проверить архивные записи, о чем просил Габриель. И это еще при условии, что Афанасиуса в итоге не привяжут к койке, — в лучшем случае. Вслед за этой мыслью закономерно возникла другая, и Афанасиус, уже страшась ответа, все же вынужден был задать вопрос:

— А как себя чувствует брат Садовник?

— Увы, брат Садовник скончался вскоре после того, как ты видел его в прошлый раз. Вследствие острой интоксикации у него отказали внутренние органы. Те нарывы, что ты видишь на коже больных, появляются и внутри. От напряженной физической деятельности они лопаются и наводняют организм токсинами. Когда те превышают определенный уровень, внутренние органы просто перестают функционировать.

Афанасиус еще раз посмотрел на корчащиеся тела, привязанные к койкам, и представил себе, как нарывы покрывают их изнутри — те самые нарывы, которые в эту минуту могли образовываться и в его собственном теле.

— Куда же нас определят? Здесь уже нет места, да и смысл карантина ведь не в том, чтобы контактировать с уже заболевшими.

— Этим вопросом занимаются сейчас стражи. Я и мои сотрудники займем оставшиеся пещеры-изоляторы. Не сомневаюсь, что стражи подыщут что-нибудь подходящее.

В голове Афанасиуса закружились мысли о том, как лучше использовать неизбежную изоляцию.

— Можно внести предложение? Здесь поблизости библиотека, до нее легко добраться, минуя наиболее оживленные участки обители. Можно превратить во временный изолятор один из читальных залов, это никому не повредит. Сейчас библиотека все равно закрыта, а ее полная отгороженность и система искусственного климата гарантируют, что выдыхаемый нами воздух не заразит никого из братьев.