Изгнанники Зеннона - Алина Брюс

Тем более та кой ценой? Ты ведь больше никогда не сможешь вернуться до мой, к своим… близким.

Я хотела ответить, но он перебил меня:

– Дорога на Альвион опасна! Как только Волки поймут, что мы выжили, они устроят погоню и не успокоятся, пока не найдут нас, а вдвоем мы не сможем двигаться быстро. Но главное: если со мной что-то случится, что ты будешь делать одна, без дара?

Кинн помолчал и тихо добавил:

– Я не могу взять на себя такую ответственность, Вира.

Я не знала, что на это ответить, только почувствовала, как на глаза навернулись слезы. И, словно чувствуя мою тоску, Тени злорадно взвыли.

– Жаль, что Боза забрал у тебя часы. Псы наверняка выйдут с рассветом. А здесь даже окна нет…

Кинн хмуро оглядел входную дверь, из-под которой пробивался яркий свет щита, а я вздохнула. Терять мне больше было нечего.

– После изгнания я начала слышать, как кричат Тени. Так что можешь не переживать. Я услышу, когда они уйдут.

Бросив на Кинна взгляд, я почти порадовалась его ошеломленному виду. Наверное, он надеялся, что это такая шутка, поэтому я продолжила:

– Это и есть моя вторая тайна. Дома, в Зенноне, я этих криков никогда не слышала. И понятия не имею, откуда у меня такая способность.

– Тени кричат… И ты это слышишь… А сейчас?

– Сейчас тоже. Я слышу их от заката и до самого рассвета.

– И… каково это?

– Ужасно. Но не переживай, – сказала я, заметив сочувственное выражение его лица, – я почти привыкла. Так что можешь поспать, я тебя разбужу.

Кинн задумчиво уставился в противоположную стену, сжимая и разжимая в руке мешочек с эрендином. Потом резко обернулся, и на его лице показалась неожиданно лукавая улыбка, от которой у меня ёкнуло сердце:

– Вира Линд, ты умеешь удивлять. Ты уверена, что у тебя нет еще какой-нибудь тайны?

Есть, и она сидит прямо передо мной.

Но я только прикусила губу и покачала головой.

Когда Кинн вернулся на свой помост и лег спать, я обхватила колени руками. Резкие крики Теней вдруг зазвучали очень отчетливо, и я вздрогнула.

Какой это был мучительный, бесконечный, невероятный день – словно в него уместилась целая неделя. Безобразная сцена в музыкальной гостиной, Волки, Кинн, речка, Олеа, Тени, игний, украденные эрендины…

Я смотрела, как мирно вздымается и опускается грудь спящего Кинна, и вдруг поняла, что плачу.

Он так близко и так далеко. Зачем я рассказала ему про отсутствие дара? Это только всё испортило. Встретиться, чтобы снова расстаться, – какая пытка может быть хуже?..

Через пару часов, обессилев, я заснула сидя. Из неровного сна меня вырвали особенно громкие, остервенелые крики Теней. Сердце зашлось в диком биении, и больше я глаз не сомкнула.

Когда Тени начали затихать, я разбудила Кинна. Он отозвался сразу, словно и не спал. Мы переоделись – одежда была еще влажной и сильно пахла речной водой. Я посмотрела на левое предплечье Кинна: судя по всему, рана оказалась действительно неглубокой – кожа вокруг нее покраснела, а кровь запеклась тонкой полоской.

Перед тем как снять щит, Кинн взглянул на меня:

– Ты уверена?

Голоса Теней отдалялись и с каждым мгновением звучали всё тише и тише. Я кивнула. Тогда Кинн усыпил камни, аккурат но убрал их в кожаный мешочек и первым вышел за дверь. И тут же не громко выругался. Выглянув из-за его плеча, я замерла.

Щит вокруг дома Псов не горел.

– Давай поторопимся. Они, наверное, собираются выйти, если еще не вышли.

Стараясь неслышно ступать по предательски шуршащим голубиным камням, мы обогнули дом, по пути заглядывая в окна, но ни в кухне, ни в столовой, ни в гостиной никого не было.

Кинн беспокойно огляделся.

– Мне всё это очень не нравится. Как они нас опередили? Никто же, кроме тебя, Теней не слышит.

Во влажной одежде на прохладном воздухе меня охватил озноб.

– Они, скорее всего, и не ложились спать. Тарина наверняка рассказала им про Волков, про то, что я их привела… Да Псы бы и сами их заметили… Давай зайдем проверим!

– Вира, я не уверен…

Не слушая его, я двинулась к входной двери, и после секундного замешательства Кинн последовал за мной. Настороженно прислушиваясь, мы вышли из узкой передней в коридор, где тускло горели люминарии.

Дом встретил нас тишиной.

Шепотом спросив, где находятся камни для щита, Кинн заглянул в кабинет.

– Камни на месте. Значит, и Псы еще здесь.

Меня охватило нехорошее предчувствие. Что, если это ловушка и Тарина что-то задумала? Может, это она погасила щит и Волки появятся здесь с минуты на минуту?

Видимо, Кинну пришла в голову та же мысль.

– Надо уходить.

Но я не смогла заставить себя сдвинуться с места. Что-то было не так.

– Давай проверим наверху?

Кинн нетерпеливо цокнул языком.

– Давай, только быстро.

Я указала ему, где скрипят ступеньки, и друг за другом мы поднялись на второй этаж. Все двери были закрыты. Тишина забралась под кожу, вызывая мурашки.

Не выдержав, я легонько постучалась в комнату Нери.

Нет ответа.

Тогда Кинн одним движением открыл дверь – и замер на пороге. Из-за его плеча я ничего не видела, но заметила, как изменилось его лицо – даже синяки побледнели. Я оттеснила Кинна, и он даже не стал сопротивляться.

Вместо Нери на заправленной кровати, нелепо сложив рукава, лежало ее платье – словно прилегло отдохнуть.

Я попыталась вдохнуть – и не смогла.

Зачем Нери так странно положила свое платье? Где она сама?

Я задышала так часто, что начала задыхаться. Голова закружилась, и едва я успела отвернуться, как меня вырвало. Глотку обожгло желчью.

Ботинки Кинна громко простучали по коридору, послышался скрип двери. Потом еще одной и еще – Кинн проверял комнаты. Когда он подошел ко мне, я уже сидела, обхватив себя за плечи. Меня била крупная дрожь.

– В других комнатах то же самое. Только одежда.

Нет, нет, неправда!

– Тени прорвали щит… – голос у Кинна пресекся.

НЕТ!

Они не могли прорвать щит, они не могли всех поглотить!

И Нери. И Олеа. И Ланду. И Вэльда. И Тарину.

Кинн коснулся моего плеча.

– Надо уходить. Волки скоро снимут свой щит. Я провожу тебя до Зеннона.

Голос у него был сдавленный, осипший.

Мне хотелось взвыть, подобно Теням, так, чтобы даже Волки услышали, но я лишь выдавила из себя:

– Я не пойду в Зеннон.

– Вира…

Говорить было больно, и слова выходили плоскими, померкшими:

– Кинн, за меня теперь некому поручиться. У меня нет знака