Посторонним В. - Наташа Апрелева

Поздно вечером Ше позвонил, принес официальные извинения за «безобразную сцену», я его успокоила, сказав, что согласно Штирлицовскому правилу запоминается нечто последнее, а после их безобидной перебранки нас посетили Цэ и подрались.

– Подрались? – обрадовался Ше. – Подрались? Расскажите!

– Н-ну, точнее, Цэ кинул в свою жену стаканом, не попал. Цэ просто просил ее не петь больше, а она пела.

– О господи, Вера. Как это: пела? Что, пришла, села и запела? – несказанно удивился Ше. Как будто здесь есть что-то необычное.

Многие наши гости приходят, садятся и поют. И ничего. Жена Цэ вот только немного переборщила. Конечно, ей следовало замолчать после второго-третьего мужниного замечания. Но она очень-очень хотела исполнить всю песню целиком, где-то нашла на Ю-тубе, что ли, формата «комические куплеты», поются на два голоса, мужской и женский. Жена Цэ так и пела, двумя голосами: «Уебище я, хорошая ты, мне так не хватает твоей доброты! – Хорошая я, уебище ты, мне так не хватает твоей красоты!.. Гори все огнем, ебись все конем, а мы непременно друг друга найдем!..» При этом она лицом изображала попеременно то мужчину, вытаращивая глаза и немного надувая щеки, то, очевидно, женщину – сладко улыбаясь и играя бровями.

Согласна, согласна, не очень-то подходящий репертуар для Светлого Христова Дня, ума не приложу, с чего это жену Цэ вообще повело на песнопения, но можно было бы и потерпеть, уверена, она и самостоятельно замолчала бы. Когда-нибудь.

Цэ был очень недоволен, и в результате мой стакан с райскими птичками, подарок тетки, полетел в жену Цэ, попал в стену, оказался разбит. Цэ пытался всунуть мне денег, типа за попорченное имущество, но я удачно напомнила ему, что он все-таки не в кабаке.

Жена Цэ после полета кружки присмирела, песен более не пела, стихла.

Зато три часа подряд скучливо рассказывала, как проходила техосмотр, уж лучше бы пела, подумала я.

00.25

В перерывах между домашними дружескими протуберанцами мы ездили в гости к тетке, это своего рода семейная традиция. Мама и тетка постятся, разговляются, все дела, и поочередно приглашают к себе на Пасху. В этом году была теткина очередь, что получилось не очень удачно – тетка была в состоянии войны с дядькой, и уже несколько дней они общались только записками и установили режим пользования кухней и санузлом. Сегодня тетка окопалась в спальне, где обнималась с кошкой Мотькой, а дядька – в гостиной, где обнимался с ноутбуком, смотря онлайн что-то спортивное.

Тетка громко жаловалась из своей комнаты, что дядька подворовывает ее еду из холодильника, третьего дня скушал грибы с картошкой и помидоры, а дядька в ответ не менее громко жаловался, что тетка крадет его сигареты из пачки, а он не нанимался в поставщики табака, и что перед смертью не надышишься.

Моя мама пыталась примирить воюющие стороны, осуществляя челночную дипломатию: сновала от дядьки к тетке, чем вызвала злобный дядьки выпад, он кричал, что мама – змея, и у него нет больше сестры. Он произносил: «сестре». Мои дети и дети кузена в это время молча схавали творожную пасху, сорока пальцами выгребая ее из деревянной формы. Ребенок Павлик с набитым ртом рассказывал, что наконец-то научился «нормально рисовать капли крови», а дочка кузена поделилась, что ей так надоел младший брат, что она планирует остаться жить в детском саду, с воспитательницей Оксаныванной и ее бойфрендом Джорджем.

Олаф помолчал и проникновенно сказал: «Кино и немцы». Иногда он очень банален.

01.00

Совсем поздно вечером позвонила тетка и основательно произнесла:

– Вера. Что я тебе скажу. Польские гости остановятся у тебя. Мы так решили.

В старших классах мне ужасно полюбилась одна рок-группа из города, который сейчас называют очень странным, слегка неприличным именем. Небритый брутальный певец, плотно прижимая к выразительному большому рту микрофон, рассказывал об опасностях прогулок в парке без дога, гороховых зернах и музыке, которая могла бы быть вечной. Все композиции я обожала, знала наизусть и распевала, как умела (плохо, но с сильным чувством). Одна-единственная песня мною не прослушивалась никогда, если я, понятно, была одна – в компаниях друзей переходного возраста невозможно скомандовать: раз-два-три, это дело перематываем. Одну-единственную песню я не слушаю никогда и сейчас, если вылавливаю ее случайно в эфирном мусоре.

Эта одна-единственная песня – очень известная, про пьяного врача, справку от пожарника и стекло, разламываемое в руках вместо шоколада. Наверное, я слишком хорошо представляла себе, как празднично звенит стеклянная плитка, как темно-красными ручейками рисуются на ладонях новые линии судьбы, а на запястьях – прячутся за густыми кляксами кольца десятилетий, но ведь шоколад обычно далее помещают в рот, вот какое может быть радикальное средство от кариеса и пародонтоза – изрезать стеклом не пальцы, как учил певец, а десны.

Десны и губы, пусть не улыбаются.

Не переживай, в моей правой руке чашка с чаем, там купается ломтик лимона и много сахару, в моей левой руке серебряный браслет, я сняла его и просто так наматываю на указательный палец, забавляюсь, ничего режущего, если не грохнуть, разумеется, о стол чашку, а я не грохну, такой мучительно грустный припев у этой самой одной-единственной песни, особенно когда знаешь, что это – просто самообман.

20 апреля

23.15

Ubi nil vales, ibi nil veils.[26]

Ужасный день, доктор. Ставлю безоговорочно на первое место хит-парад ужасных дней. Утром наорал Фединька, ему до сих пор не пришел ответ по электронной почте на какое-то важное письмо, а виновата оказалась неожиданно я. В раздражении швырнул мне на стол текст буклета по срубам, повелев «все переделать, чтобы ЭТО можно было бы как минимум читать».

Весь день занималась буклетом, после чего Фединька буркнул, чтобы оставила «все как было». С пользой поработала, в общем. Приятно.

Вечером поехали с Олафом в больницу, он напряженно молчал и нарушал правила движения, потом сердито проговорил, что пойдет со мной, поворачивая машину направо и еще направо.

На светофоре уставилась на девочку, переходящую дорогу. Это была Странная Девочка, восторг и ничего больше – ярко-рыжие волосы, остриженные клочковато и странно: на затылке они стояли ежом, на висках немного завивались, густая челка доходила до середины зрачков, вдобавок несколько длинных прядей, уплетенных в косички и дреды, порывисто взлетали от северного ветра и опускались на остренькие плечи. Все это великолепие было дополнено ленточками и бусинами, руки Странной Девочки, худые и сильные, вплоть до бледных локтей украшались браслетами из бисера, кожи, деревянными и просто цветными платками. Нехитрое пальто цвета сливочной помадки было расписано и расшито какими-то безумными то ли цветами, то ли птицами, очень красиво и отлично, грубые солдатские ботинки с высоким берцем, черные митенки и голубые драные джинсы, подвернутые почти по колено. Никакого макияжа, зато на виске маленькая татуировка – не смогла разглядеть, что, слепошарая курица, но не думаю, что якорь. Предположила дракончика. Странная Девочка была прекрасна, восхитительна, почему я никогда не наберусь смелости выглядеть так, как я хочу? Примерно так же, доктор. С дракончиком на виске.