К черту! Но если ты сделала все эти глупости… - Наталья Ручей

Прогулки, долгие разговоры, когда самое главное проскальзывало в пустяках — император шел к ее душе семимильными шагами, словно пытался нагнать те годы, что они не были знакомы. Вернее, годы, что она не знала его, потому что он знал все, обо всех и самым первым.

Чтение мыслей было маленькой толикой его способностей. Ну, действительно, этим талантом обладал едва не каждый демон, а что говорить о том, кому они подчинялись?

И Адэр. И Марбас. И Самаэль. И Аббадон. И Ризгор. И Дон, о котором император не хотел ничего даже слышать.

Он просил Виллу не думать о нем. Когда не вышло, просил не думать о Доне в его присутствии, когда снова не получилось, показал, как укрепить мысленный блок, который она только недавно научилась ставить.

Концентрация, и ничего больше.

Но радость, что урок усвоен, омрачилась осознанием, что ее могли научить много раньше Адэр или Дон, но им было удобней этого не делать.

Жизнь в городе текла размеренней, ленивей, чем в Наб, Анидат или ГЗЖ, несмотря на то, что Вилла очень мало времени проводила в замке. Зачем? Осматривать чужие комнаты? Прислушиваться к недовольному шепоту императрицы? Ловить на себе едкие взгляды новоиспеченного братца?

Уна и Лэйтон не слишком радовались, что незаконнорожденную дочь император разместил в противоположном крыле, но в одном замке с ними. Мачеха во время знакомства скукожилась, как прошлогодний мандарин, а Лэйтон рассыпался в лживых комплиментах.

— Я вижу, твое лицо приглянулось солнцу, — намек на противные веснушки. — Представляю, как ты похорошеешь в Ристет.

Демону ясно, во что она превратится в городе, где нет сумерек, ночи и сна: рыжую, вялую тряпку. Но благодаря заклятью Дуаны, Вилла ответила оченно деликатно, и голос-умница, не подвел, не выдал бурлящего внутри вулкана.

— Благодарю, императорское высочество. Мне действительно повезло. У нас с солнцем уговор: оно прикасается к моему лицу, но не затрагивает других частей тела, таких как… — принюхалась, сморщив носик, — подмышки или стопы?

Взгляд Лэйтона после ее слов и раскатистого смеха императора не обещал ничего приятного, а взгляд Уны был холоден, как у мертвой рыбы и маловероятно, если когда-либо хоть что-то выражал.

Что в ней нашел император?

После того спонтанного «папа», Вилла про себя и вслух называла его согласно титула, а не родства. Отчасти считая, что это не слишком уместно, когда рядом люди, гораздо ближе ему, чем она. Отчасти опасаясь сближения, которое он подгонял. Отчасти из солидарности с той девочкой, которая мечтала, чтобы именно он подарил на день рожденья разорванные мальчишками бусы. Отчасти из-за матери, которая так и не соединилась ни с кем, хотя все еще была хороша.

Их главный разговор, как дочери и отца, пока не состоялся. Иногда Вилле казалось, что не она отдаляет его, боясь получить ответы на нелегкие вопросы, а император. Но разве он мог чего-либо бояться?

Высокий, красивый, подтянутый, властный, вечно молодой и, выходит… вечный.

Да и город, избранный им как резиденция, существенно отличался от тех, в которых была Вилла. Без изгороди, как Наб или Анидат, без закрытых порталов и ограничений, как ГЗЖ, что указывало на доброжелательность ко всем или на уверенность, что нежеланный гость по какой-то причине обойдет стороной.

Она могла полюбить Ристет, стать горожанкой, а не гостьей, тем более что император закрепил синие покои за ней. Она могла полюбить императора, по-настоящему, как единственная дочь любит отца, но несмотря на шкаф, забитый нарядами и смирившихся мачеху и братца, ставила блок не только на мысли, но и чувства.

Семейные ужины тяготили, но она выбирала одно из шикарных платьев, купленных для нее императором, обувала мягкие кожаные туфельки в тон и спускалась в огромную столовую, в которой с легкостью мог поместиться их дом с матерью или два домика, как у Адэра.

Серебряные приборы глаза не пугали — пользовалась ножом и вилкой, с первым блюдом беспроигрышно выручала ложка, а если кто предпочитал разнообразие и посмеиваясь, считал ее недоразвитой, это его проблемы. Хотела бы она посмотреть, как долго сопротивлялись голоду Уна и Лэйтон, попади они в Город Забытых Желаний, прежде чем начать есть руками.

Жареная картошечка Чупа не могла конкурировать с императорскими яствами, но через день пребывания в Ристет, Вилла откровенно по ней скучала. И по кофе, найденному и приготовленному для нее — горьковатому, без сахара, но с любовью.

Две недели, о которых договаривались с императором, прошли, и Вилла подняла тему о возвращении в Анидат. Она погостила, пора и честь знать. Но ему эта тема не понравилась.

— Ты моя дочь, — сказал строго, — я ни к чему тебя не принуждаю, но дай своему старику еще неделю. Три недели за двадцать пять лет — не так много, как думаешь?

Вилла думала, что он отнюдь не старик, по человеческим мерками император выглядел лет на тридцать пять — тридцать, и еще думала, что если хотел видеться чаще, никто его не удерживал. Но он ничем ей, собственно, не обязан. Жена и наследник появились много раньше незаконнорожденной дочери, так что Вилла и ее мать — наверняка, случайность.

— Мама знает, что я у тебя?

— Естественно. И знает, что я прошу тебя задержаться.

— И что сказала?

— Сказала, что соскучилась, но ты достаточно взрослая, чтобы принимать решения. — Он улыбнулся. — Ты, действительно, у меня совсем взрослая, доча.

От этих слов Вилла едва не расплакалась, но запретила себе, не при нем, потому что тогда… Она с нежностью всматривалась в красивое лицо императора… Тогда он бы понял, как много и всегда для нее значил.

Она запретила себе так же вспоминать прошлое, упрекам не было места в новых, таких хрупких еще отношениях. Настоящее — максимум, что можно позволить, а будущее придет, не спрашивая, и рассудит, ни с кем не советуясь.

Еще неделя, согласилась, а потом в Анидат.

— Ты хочешь вернуться из-за матери? — император не слишком обрадовался такой настойчивости. — Или мне поговорить с Уной и Лэйтоном?

Она не хотела вражды с новыми родственниками, хватит, что из-за нее едва война не началась. Из-за матери, пояснила, и еще хочет попросить герцогиню сделать ее легал.

— Легал? — Брови императора недоверчиво сдвинулись на переносице. — Но зачем?

— Я давно мечтала о крыльях.

Он всматривался в ее лицо, не пытаясь, — Вилла чувствовала, — проникнуть в мысли. Он, самый сильный из всех, кого она знала, давал ей свободу, пространство, а те, кому верила, копались в ее голове, как в песочнице.

Отмахнулась от навязчивых мыслей о прошлом.

Настоящее, напомнила себе.

И будущее, которое выбрала.

— Хорошо, — император поднялся, показывая, что утренняя беседа окончена.