Оружие победы (иллюстрации оригинала) - Василий Грабин

На следующий день предстояли испытания по преодолению различных препятствий на марше. Вечером приехал инспектор артиллерии. Он собирался принять участие в этих испытаниях. Много было подготовлено искусственных препятствий, но много оказалось и естественных: кюветы, рвы, пригорки. Пушка либо ползет станинами по земле, а колеса — в воздухе, либо колеса в котловане, а дышло торчит кверху. Вот подошли к одноколейному железнодорожному полотну. Первой преодолевала это препятствие батарея пушек образца 1933 года. Конная упряжка головного орудия перешла через насыпь, за ними спустился с насыпи передок, а колеса пушки еще не поднялись на железнодорожное полотно.

Вдруг упряжка остановилась. Ездовые понукали лошадей, но стронуть орудие с места не могли. Попытались еще раз, но безрезультатно; одна лошадь даже сорвала подкову.

Почему шесть коней не могли стронуть с места пушку? Оказалось, внизу у пушки был большой крюк, который зацепился за рельс.

Роговский, наблюдавший эту картину, приказал снять с испытаний пушку образца 1933 года, как не выдержавшую его. Мне было непонятно такое решение, потому что 122-миллиметровая гаубица, лафет которой был использован для этой пушки, успешно прошла войну (впоследствии и Великую Отечественную), и этот крюк ей не помешал. Но хозяином положения был инспектор артиллерии. Остальные три пушки образца 1933 года уже не пустили на железнодорожное полотно. Брать это препятствие приказали нашей батарее. Все четыре пушки перешли через него хорошо. Осталось последнее препятствие — тупик деревни шириной восемь метров. Въехав в тупик, нужно снять пушку с передка, развернуть ее на 180 градусов и выйти из тупика. Казалось бы, все просто. Вот головное орудие вошло в тупик. А как быть дальше? Длина пушки на походе восемь с половиной метров — на полметра больше ширины тупика. По условиям испытаний, если пушка не преодолевала хотя бы одного из препятствий, она браковалась, как это было сделано с пушкой образца 1933 года.

Жуткое было состояние у меня. Подумать только: все прошло благополучно, а тут в тупике — тупик нашей пушке. Хотя я и докладывал на заседании в Кремле, что требования Роговского увеличить угол вертикального наведения приводят к увеличению длины и веса орудия, но то было заседание, а здесь испытания, выбор пушки для вооружения армии, когда военных уже не интересуют наши доводы против их требований, высказанных на заседании.

Въехав в тупик, командир батареи обратился к инспектору за разрешением выезжать. Роговский, отлично зная длину пушки на походе, задал мне вопрос:

— Какая длина вашей пушки?

— От дульного среза до шворневой лапы восемь с половиной метров.

Инспектор выдержал паузу.

— Так что, будем выезжать?

Я повернулся к пушке спиной, чтобы не видеть позорного провала, и ответил:

— Будем.

Роговский засмеялся и дал разрешение выезжать. Затем опять обратился ко мне:

— Что же вы отвернулись и не смотрите, как ваша пушка будет преодолевать это препятствие?

Мне было обидно и горько — ведь такой длиной мы были обязаны ему, его предложению, но все же повернулся к пушке и увидел интересную картину: командир батареи приказал орудийному расчету откинуть балку крепления по-походному и придать стволу предельный угол возвышения. Это сократило длину пушки, и орудийный расчет без труда развернул ее и выехал из тупика. Я был поражен находчивостью командира батареи, готов был расцеловать его. Тут же подошел к нему и горячо поблагодарил. Да, молодец, знает службу и знает нашу пушку, а мне и в голову не пришло использовать угол возвышения! Так жизнь учила меня, бывшего строевого командира, столь быстро забывшего строевую службу.

После испытаний на преодоление препятствий предстоял большой переход: 25–30 километров. На это, по нормам тех лет, требовался целый день с большим привалом. Назавтра батарея выступила по заранее намеченному и проверенному разведкой маршруту. Дорога была на редкость тяжелой: грязи по уши и вдобавок косогоры, рытвины, крутые подъемы и спуски. Кони были в мыле, ездовые в поту, измучились и орудийные расчеты, сидевшие на передках и зарядных ящиках. Хорошо, хоть дождя не было. Иногда было страшно смотреть, как пушку то бросало, то разворачивало в одну сторону, а передок в другую; того и гляди, шворневая лапа лопнет, и тогда передок уйдет, а пушка останется на месте. Или вдруг глазам предстает такая картина: пушка на косогоре стоит одним колесом на земле, а второе в воздухе. Вот-вот перевернется. Был такой момент, когда пушка уже закачалась на одном колесе, кто-то даже вскрикнул. Но она благополучно опустилась на второе колесо и пошла нормально.

Это тяжкое испытание тоже прошло удачно, хотя все измучились — кто от тяжелой дороги, кто от душевных переживаний.

Наконец отгремели последние выстрелы, кончились последние километры обкатки, в том числе механической тягой — тракторами разных конструкций. Программа испытаний вся выполнена. Оценки за решения задач почти все отличные. Присутствие на испытаниях конструкторов и слесарей принесло тем и другим громадную пользу. Это была суровая школа, но очень нужная. Сыграли свою положительную роль и деловые замечания членов комиссии.

Подводя итоги испытаний и последующих обмеров основных деталей и узлов пушек, комиссия записала: «76-миллиметровая дивизионная пушка Ф-22 испытания выдержала и рекомендуется на вооружение Красной Армии». Решение комиссии было для нас очень радостным, оно сняло с наших плеч тяжелый груз, но мы хорошо понимали, что это не все. Нужно еще решение правительства, а затем начнется новый этап — постановка пушки на валовое производство. Теперь я с особой силой ощутил, что зря сняли дульный тормоз и заменили новую камору, которую мы применили при решении конструктивной схемы первого опытного образца Ф-22. Да, новую пушку затяжелили, удлинили и затруднили ее модернизацию, то есть повышение мощности. Это горько жгло душу и обостряло желание создать все-таки дивизионную пушку именно такую, о какой мы мечтали в 1934 году.

3

Вернувшись на завод я собрал коллектив КБ. Но и теперь ни словом не обмолвился насчет той дивизионной пушки, о которой мечтал, которую почти все мы вынашивали в своих мыслях еще в 1934 году. До поры до времени решил сохранять это в тайне. Считаю, что каждый руководитель имеет право и даже обязан держать в тайне такие свои замыслы, которые могут отвлечь коллектив от сегодняшних задач, расхолодить его.

А сегодня самым важным было доработать Ф-22 и поставить ее на валовое производство. С удовлетворением узнал я, что большая часть чертежей уже доработана, осталось лишь несколько деталей и узлов, о которых я писал в своих последних письмах с войсковых испытаний. Еще более теплое чувство вызвало у меня то, что товарищи поняли: надо изменить наш метод проектирования и конструирования, чтобы не повторять ошибок, совершенных на пушке Ф-22. В первую очередь укрепить связь с техническим отделом завода, чтобы технологи вместе с конструкторами участвовали в разработке узлов и агрегатов пушки, обеспечивая их технологичность. КБ расписало по календарю, когда и какие именно чертежи и расчеты передает оно техническому отделу, чтобы тот мог разрабатывать для производственников технологический процесс и оснастку к нему.