Загадки мироздания - Айзек Азимов

Вечность обладает волшебным свойством превращать в скуку все самое желанное и приятное. Избежать этого невозможно. Человек устает от всего.

Разумеется, на уровне конкретных личностей такая проблема, безусловно, имеет свое решение. Полное и абсолютное бессмертие все равно недостижимо — иными словами, никого нельзя удержать на этом свете силой.

Любой желающий покинуть общество бессмертных волен это сделать. В таком обществе сознательный уход из жизни будет даже культивироваться, как кульминация всего существования. Наверняка будут созданы специальные центры, где уходящие из жизни будут празднично отмечать эту веху с друзьями и любимыми — теми из них, кто сам не покинул сей мир раньше.

В конце праздника, под звуки музыки, среди машущих рук и воздушных поцелуев перед хозяином праздника закроются двери камеры, которая тут же наполнится нервно-паралитическим газом.

Так что, конечно, под «обрести бессмертие» подразумевается не «жить вечно», а «жить столько, сколько захочется». Сколько же это будет?

Естественно, дело тут сугубо личное. Сомерсет Моэм, умерший в возрасте 91 года, умолял смерть прийти поскорее — но он был стар, болен и слеп. От членов же общества бессмертных логично ожидать здоровья и бодрости на протяжении всего срока существования. Сколько времени потребуется здоровому молодому человеку, находящемуся в здравом уме, чтобы ему в буквальном смысле слова до смерти надоело жить?

Если ему повезет найти себе по-настоящему интересную задачу в жизни — например, управлять развитием человечества, или снимать покров с неизведанного, или обнажать красоту Вселенной — то вряд ли ему надоест быстро, и до прощального взмаха рукой может пройти очень долго.

Какой срок тут можно было бы назвать? Лет пятьсот в среднем?

В целом же получится, что многовековыми долгожителями окажутся именно перечисленные категории людей — политики, ученые, художники. И вот это как раз чрезвычайно опасно.

Самую большую ценность для человечества мозг каждого индивидуума представляет в возрасте до тридцати пяти лет. Если к этому возрасту у человека так и не обнаружилось ни гениальности, ни талантов, то, скорее всего, их не обнаружится уже никогда. Если же гениальность и была проявлена, то, скорее всего, остаток жизни этот человек проведет, развивая идеи своей молодости. Умри он в тридцать пять — и другие, менее способные люди, разовьют их не хуже.

Исааку Ньютону было 25 лет, когда он уже четко обрисовал себе основную линию своих последующих достижений. Альберту Эйнштейну было 26, когда он разработал теорию относительности. Чарлзу Дарвину было 22 года, когда он отправился в плавание на «Бигле» и произвел, собственно, те наблюдения, на основе которых и сложилась впоследствии его теория эволюции путем естественного отбора. И таких примеров — не счесть.

Нельзя сказать, что люди более старшего возраста совсем уж ни на что не годны — Уинстон Черчилль совершил главное дело своей жизни в 65 лет, а Джозеф Конрад начал писать только в 37. Но все же практически все революционные прорывы в представлениях за всю историю человечества совершались молодыми людьми.

И это естественно. Ум человека очень быстро теряет гибкость. И дело тут не в физическом старении мозга или ограничении его способностей, так что если даже удастся поддерживать мозги наших долгожителей в физиологически молодом состоянии, проблема останется нерешенной. Единожды разработав картину мышления, мозг в дальнейшем сворачивает все мыслительные процессы на привычные пути, и избежать вечного движения «по колее» можно только с помощью приложения колоссальных усилий.

Великий физик Макс Планк как-то раз сказал, что существует только один способ добиться признания наукой принципиально новой теории: надо, во-первых, разработать саму теорию, во-вторых, доказать ее истинность и полезность, а в-третьих — дождаться, пока вымрут все ученые предыдущего поколения.

Только молодой, свободный еще разум, не истоптанный вдоль и поперек уже сформировавшимися представлениями, может увидеть по-настоящему революционное решение. А через одно-два десятилетия этот юный революционер и сам станет ортодоксом собственной веры. Как часто это происходило уже и в политике, и в науке, и в искусстве!

Нужен ли нам мир, где все ключевые должности будут заняты не торопящимися освобождать их долгожителями?

Стоит ли спасаться от смерти каждого через старение организма, от массовых смертей в ядерном огне ради того, чтобы получить медленную всеобщую смерть от тления?

Смерть — это та цена, которую мы платим за осмысленность жизни. Смерть расчищает дорогу. Смерть заставляет старых и усталых пропустить молодых и талантливых. Смерть расчищает путь к новым достижениям.

Но как может индивидуум отказаться от личного бессмертия ради абстрактных интересов всего человечества? Наверное, может. Ведь ни у кого не вызывает удивления, когда кто-то погибает ради спасения своей семьи или своей страны. Почему тогда странно было бы погибать ради спасения человечества? Никто из нас не живет в пустоте. Жизнь каждого человека — это следствие жизней миллионов других людей, живущих ныне и живших в прошлом. Человек получает свою жизнь только благодаря существованию биологического вида, так что не стоит удивляться, что он должен этому виду свою жизнь.

Конечно, можно возразить на это, что науке следует достичь таких высот, чтобы вместо самоубийства человек устранял бы преграду для развития в своем лице путем искусственного очищения собственного мозга от всего накопленного. Тогда он мог бы снова взглянуть на Вселенную свежими глазами и все начать сначала — как гурия мусульманского рая каждый раз оказывается вновь девственницей.

Но в чем тогда разница? Стирание всей памяти о прошлой жизни — разве оно отличается от смерти? Если воспоминаний не существует, то их обладателя вполне можно счесть мертвым.

Ну тогда давайте ограничимся полумерами — пусть человеку останутся основные личные воспоминания, достаточные для непрерывного ощущения себя единой личностью. Оставим ему и начальное образование, чтобы не собирать эти знания каждый раз с нуля. Уберем только лишнее.

К сожалению, уже начальное образование показывает путь дальнейшего познания; уже само существование сложившейся личности направляет мысль, не давая ей отклониться сильнее дозволенного. Наш «обновленный» человек никогда не достигнет ничего нового — он обречен будет каждый раз повторять себя прежнего.

Более того, даже полное стирание воспоминаний, то есть убийство психической личности при сохранении лишь телесного бессмертия, не спасет человечество. Существует принципиальная разница между старым человеком, чей мозг постоянно очищается, и совершенно новым человеком. «Обновленная» личность происходит от своего «предшественника» в том же теле, то есть — от одного человека, а новая — от своих родителей, то есть — от двух людей.

При рождении каждый ребенок получает половину генов от одного родителя и половину — от другого. В результате основное химическое вещество его организма отличается как от материнского, так и от отцовского, да и от химической основы любого другого человека на Земле (за исключением разве что случая однояйцовых близнецов). Мозг новорожденного человека — это не просто «чистый» мозг; это, в первую очередь, принципиально новый мозг.

Мы умираем в одиночку, но рождаемся от двух людей. Секс — это не только развлечение, это миллиардами лет отработанный эффективнейший способ поддерживать гибкость и приспособляемость живых существ к изменяющимся условиям внешней среды. Человечество, как биологический вид, нуждается в действительно новых особях, а не в «выстиранных и выглаженных» старых.

Однако, даже признавая, что бессмертие отдельных особей — путь к медленной смерти всего вида от скуки и загнивания, мы можем привести на это фаталистическое возражение о том, что и биологический вид — смертен, так что стоит ли приносить личное бессмертие каждого человека в жертву существованию человечества, которое все равно обречено в конце концов исчезнуть? Ведь тысячи биологических видов уже вымерли, несмотря и на половое размножение, и на смертность своих представителей.

Дело в том, что если биологический вид вымирает за счет остановки в эволюционном развитии, вызванной достижением индивидуального бессмертия, то эта смерть абсолютна. Если же до самого конца будут продолжаться и индивидуальная смертность, и половое размножение, то вполне возможно, что homo sapiens вымрет только после того, как даст начало какому-то другому, новому виду живых существ, превосходящему нас.

Законы природы таковы, что биологический вид должен вымереть лишь после того, как оставит после себя другой, более приспособленный вид, который более эффективно продолжит вечную борьбу с тьмой и достигнет немыслимых побед в ней. Так что даже смерть биологического вида следует рассматривать не как смерть, а как неизбежную плату за единственный вид бессмертия, который имеет смысл, — бессмертие жизни и разума во Вселенной.