Книги крови V—VI: Дети Вавилона - Клайв Баркер

Переговорив с бригадиром, вернулся Кэвенаг.

— Так и есть, внизу склеп, — сказал он. — Но его еще не вскрывали.

— О-о…

Они все еще там, под ногами, подумала она Прах и кости.

— По-видимому, рабочие пока не могут проникнуть внутрь. Все входы тщательно закрыты. Поэтому сейчас копают вокруг фундамента. Ищут вход.

— Склепы всегда столь тщательно закрывают?

— Но не так, как этот.

— Может быть, там вообще нет входа? — предположила она.

Кэвенаг воспринял это замечание очень серьезно.

— Может быть, — сказал он.

— Они оставят вам что-нибудь из камней?

Он покачал головой.

— Они говорят, это не их дело. Они — исполнители. Очевидно, есть специальная бригада, чтобы проникнуть внутрь и перенести останки к новому месту захоронения. С соблюдением всех церемоний.

— Больше, чем им теперь нужно, — проговорила Элейн, глядя на камни под ногами.

— Да, пожалуй, — отозвался Кэвенаг. — Все это кажется несоответствующим реальности. Или мы, выходит, совсем перестали бояться Бога.

— Возможно.

— Как бы то ни было, мне предложили прийти через пару дней и поговорить с перевозчиками.

Элейн рассмеялась при мысли о переезде мертвецов: она представила, как они упаковывают свои пожитки. Кэвенаг был доволен своей шуткой, пусть и непроизвольной. На волне успеха он предложил:

— Может быть, выпьете со мной?

— Боюсь, что не смогу составить вам компанию, — откликнулась она. — Я очень устала.

— Мы могли бы встретиться позже, — сказал он.

Она отвела взгляд от его загоревшегося желанием лица. Что ж, он довольно мил, хоть и простоват. Элейн понравились его зеленый галстук — как насмешка на фоне общей непритязательности — и его серьезность. Но она не могла представить себя рядом с ним; во всяком случае, сегодня. Она извинилась и объяснила, что еще не оправилась после болезни.

— Тогда, может быть, завтра? — поинтересовался он вежливо.

Отсутствие нажима в его предложении казалось убедительным, и Элейн ответила:

— Да, с удовольствием. Спасибо.

Перед тем как расстаться, они обменялись телефонами. Он, казалось, уже предвкушал предстоящее свидание, и это было приятно: несмотря на все свои беды, Элейн почувствовала, что остается женщиной.

Вернувшись домой, она обнаружила посылку от Митча и голодную кошку у порога. Накормив страждущее животное, она приготовила кофе и вскрыла посылку. Там, упакованный в бумагу, лежал шарф — как раз по ее вкусу. Невероятная интуиция и на этот раз не подвела Митча. В записке значилось: «Это твой цвет. Я люблю тебя. Митч». Она хотела тут же схватить телефон и позвонить ему, но вдруг возможность услышать его голос показалась Элейн опасной. Митч обязательно спросит, как она себя чувствует, а она ответит, что все в порядке. Он будет настаивать: ну а все-таки? Тогда она скажет: я пуста, они вытащили из меня половину внутренностей, черт побери, и у меня никогда уже не будет ребенка ни от тебя, ни от кого другого, понял? От одной мысли о таком разговоре ее начали душить слезы; в порыве необъяснимого гнева она затолкала шарф в шелестящую бумагу и сунула в самый глубокий ящик комода. Проклятье — теперь он старается и делает подарки, а раньше, когда Элейн так нуждалась в нем, он твердил лишь о своем отцовстве и о том, что ее опухоли отказывают ему в этом.

Вечер был ясным, холодная кожа неба растянулась от края до края. Не хотелось опускать шторы в передней, потому что сгущающаяся синева была слишком прекрасна. Элейн сидела у окна и смотрела на сумерки. Лишь когда угас последний луч, она задернула темное полотно.

У нее не было аппетита, но она заставила себя немного поесть и с тарелкой села к телевизору. Еда все не кончалась, она убрала поднос и дремала, глядя на экран лишь урывками. Она уже прочла обо всем утром: заголовки новостей не изменились.

Впрочем, одно сообщение привлекло ее внимание: интервью с яхтсменом-одиночкой Майклом Мэйбери, которого подобрали после недельного дрейфа в Тихом океане. Сюжет передавали из Австралии, и качество передачи было плохим, бородатое и сожженное солнцем лицо Мэйбери то и дело исчезало с экрана. Изображение пропадало, и рассказ о неудавшемся плавании воспринимался на слух, в том числе и о событии, которое, похоже, глубоко потрясло путешественника. Он попал в штиль, и, поскольку судно не имело мотора, ему пришлось ждать ветра. Но ветра все не было. Прошла целая неделя, а он не сдвинулся ни на километр. Океан оставался безразличным к его судьбе, ничто — ни птица, ни проходящее судно — не нарушало безмолвия. С каждым часом он все сильнее чувствовал клаустрофобию, и на восьмой день его охватила паника. Обвязав себя тросом, он отплыл от яхты, чтобы вырваться из тесного пространства палубы. Но, отплыв от яхты и наслаждаясь теплым спокойствием воды, он не захотел возвращаться. А что, если развязать узел, подумал он, и уплыть совсем?

— Почему у вас возникла эта странная мысль? — спросил репортер.

Мэйбери нахмурился. Он достиг кульминации в своем рассказе, но явно не желал продолжать. Репортер повторил вопрос.

Наконец, запинаясь, Мэйбери заговорил.

— Я оглянулся на яхту, — сказал он, — и увидел, что кто-то стоит на палубе.

Репортер не поверил своим ушам и переспросил:

— Кто-то стоит на палубе?

— Да, это так, — сказал Мэйбери. — Там кто-то был. Я видел фигуру совершенно отчетливо: она передвигалась по палубе.

— Вы… Вы разглядели, кем был этот безбилетный пассажир? — последовал вопрос.

Мэйбери помрачнел, понимая, что его словам не доверяют.

— Так кто же там был? — не унимался репортер.

— Не знаю, — ответил Мэйбери — Наверное, Смерть.

— Но вы в конце концов вернулись на яхту.

— Конечно.

— И никаких следов?

Мэйбери посмотрел на репортера, и выражение презрения мелькнуло на его лице.

— Но ведь я выжил, не так ли?

Репортер пробормотал, что не вполне понимает его.

— Я не тонул, — сказал Мэйбери. — Я мог бы умереть, если бы захотел Отвязал бы трос и пошел на дно.

— Но вы этого не сделали. А на следующий день…

— На следующий день поднялся ветер.

— Это необыкновенная история, — заявил репортер, довольный, что самая «цепляющая» часть интервью благополучно осталась позади. — Вы, должно быть, уже предвкушаете встречу со своей семьей, как раз под Рождество…

Элейн не слышала заключительного обмена остротами. Мысленно она была привязана тонким тросом к своей комнате, ее пальцы перебирали узел. Если Смерть способна найти лодку в пустыне Тихого океана, почему она не может найти ее? Сидеть рядом с ней, когда она спит. Подстерегать ее, когда она предается горю. Элейн встала и выключила телевизор. Квартира мгновенно погрузилась в безмолвие. Срывающимся голосом она крикнула в тишину, но никто не ответил. Вслушиваясь, она ощутила соленый вкус во рту — океан, без сомнений.