За землю отчую. - Юрий Галинский

Никитке и Алешке вернули оружие, подвели лошадей. Лесовики звали их к костру перекусить перед дорогой, но те отказались. Уже садились на лошадей, когда к ним подошел атаман.

Слышьте, молодцы,— надо бы мне князя вашего повидать.

Князя?..— Никитка с подозрением уставился на Гордея.— А на что он тебе?

Вельми надо, молодцы,— виновато промолвил он и, не желая еще раз испытывать упрямый характер парня, торопливо добавил: — Задумали мы дело знатное: русских людей из ордынского полона в дворцовом селе освободить. Вот и хочу переговорить с ним, чтобы помог, а то опасаюсь: одни не управимся. Чай, много татар в селе?

Много! — подтвердил Никитка.

Тогда поехали с нами! — предложил Алешка.— Только ночь на дворе...— замялся он.

А что — и в ночи сыщем княжий стан,— уверенно сказал Никитка.

Добре! — бросил атаман и обратился к Васильку и Федору: — Вы тож со мной... Только и впрямь ночью ехать не стоит, поедем завтра с рассветом. Ранним утром, едва взошло солнце, пятеро всадников тронулись в путь. Впереди, показывая дорогу, ехали Никитка и Алешка. Все молчали, лишь молодые воины изредка перебрасывались между собой словом-другим. В лесу по-осеннему негромко перекликались птицы, шелестели листвой деревья, где-то в отдалении трубил лось. Узкую дорожку, протоптанную зверьем к водопою, по которой ехали конники, безбоязненно пересекали зайцы, косули, олени. С обеих сторон тропы глухой стеной тянулись кусты орешника-лещины и волчьего лыка, по обочине буйно разрослись белые, желтые, голубые, красные цветы. Лошади шли гуськом, широким, резвым шагом, то поднимаясь, то опускаясь по петлявшей на холмистой равнине дороге. День выдался теплым, солнечным, тускло синело небо, плыли серебристые нити паутины, воздух был напоен пряным духом листьев и трав. Вокруг было спокойно, тихо, и если бы не насторожливые, сосредоточенные лица людей, со стороны могло бы показаться, что они правятся куда-то по своим обычным, житейским делам.

На одной из лесных прогалин Гордей, ехавший следом за Никиткой и Алешкой, остановив коня, подождал, пока поравняются Федор и Василько. Не в пример вчерашнему, он, казалось, был обеспокоен и даже встревожен, от его оживления не осталось и следа. Василько, взглянув на него, не удержался, спросил:

Ты с чего, Гордей, такой невеселый? Аль во сне привиделось что?

Привиделось, не привиделось...в ответ буркнул тот.— Ничего не привиделось! — И, понизив голос, чтобы не услышали молодые воины, которые, с удивлением поглядывая на лесовиков, тоже остановились, угрюмо сказал: — По совести ежели молвить, засомневался я что-то, молодцы. Может, понапрасну затеяли мы сие. Завсегда не лежала у меня душа к князям и боярам. Вот и ныне не по себе. Думал я, думал всю дорогу... Вишь, как он, Владимир, учинил: увел дружину из сечи, ополченье — горожан и сирот — один на один с бессчетной ордой оставил, без жали под конские копыта и татарские сабли кинул!.. А что, ежели и с нами такое сделает? Как мыслите, а?

Федор, насупившись, молчал, но Василько, не соглашаясь, резко затряс головой.

Владимир поможет, не подведет,— поспешил он успокоить лесного атамана.— Не знаю, как там в сече было, да видать, не мог он иначе. Не думаю, чтобы убоялся, не из таких. Не в пример сродникам своим — отцу и братьям, душевный он, нет в нем гордыни.

А ты что скажешь, Федор?

Скажу: поздно об том рядить,— произнес сквирчанин и добавил: — Да и выхода у нас нет иного — не управимся, коли много ордынцев в селе.

Гордей махнул рукой:

Ладно, поглядим на месте.— И тронул коня.

Когда атаман и порубежники добрались наконец до княжьего стана, там уже все было готово к походу. Кони оседланы, воины в шлемах и кольчугах. Дружина ждала наказа к выступлению, но Владимир медлил, не торопился (* 1о давать, надеялся, что Никитка и Алешка вернутся. Он привязался к молодым воинам, которые первые пошли за ним, хотел сделать их своими стремянными, да и каждый меч в его небольшом отряде был на счету. Князь в полном боевом облачении, нетерпеливо прохаживался по лесной поляне, бросал по сторонам хмурые взгляды, ожидая парией... «Может, в ночи сбились с дороги!..» — с надеждой вначале думал он. Но время шло, и тревожная мысль, что с Никиткой и Алешкой что-то случилось, все больше овладевала им. «Эх, надо было не сих юнцов, а кого постарше да поумелей послать!..»

Князь Владимир уже смирился с тем, что ждать парней нечего, и готов был отдать наказ к выступлению, как вдруг на другом конце стана послышались громкие, возбужденные голоса.

«Что там случилось — неужто пригнали все ж?!.» — Владимир сразу повеселел, поспешил туда. Заметив бежавшего навстречу ему десятника княжеской дружины, крикнул:

Эй, Гаврила, что там?

И в ответ услышал радостное:

Приехали наконец, черти окаянные! Да не одни, с ними еще трое!

Кто такие?

Одного признали: начальный над порубежниками был, когда Ольгу Федоровну от татар вызволяли. Других двух ранее никто не видел, но, должно, тоже вой — в шлемах, при мечах.

Князь ускорил шаги, за ним едва поспевал десятник. Дружинники, завидев Владимира, расступились. Не обращая внимания на остальных, он подошел к Никитке и Алешке, нахмурившись, грозно спросил:

Где вас нечистая носила? Почему не вернулись вовремя?!.— И, обращаясь к десятнику, приказал: — Всыпать им, Гаврила, кнутов!

Парни побледнели, потупили головы. Гордей, зло сверкнув глазами, молча переглянулся с Васильком и Федором, но лицо сквирчанина оставалось бесстрастным, а тарусский порубежник лишь покачал головой. Атаман, чтобы погасить свой гнев, крепко, до боли в руке, сжал рукоятку меча, отвернулся. Но, когда по знаку десятника к молодым воинам подошли дружинники, не сдержался, воскликнул:

Погоди, княже! Ты поначалу выслушай их, а наказать всегда успеешь.

Князь с изумлением смотрел на чернобородого пришельца, осмелившегося поучать его. Голубые глаза его потемнели. Еще недолго — и быть беде!..

Василько бросился к Владимиру, шепнул ему что-то. Князь теперь уже с любопытством взглянул на чернобородого и приказал отпустить парней.

Говори! — кивнул он Никитке.

Но тот, мрачный, взволнованный, молчал — его приязнь и расположение к молодому князю куда и делись. Тогда заговорил незлобивый, отходчивый Алешка. В нескольких словах поведал о том, что с ними произошло.

Взгляд Владимира смягчился. Ненадолго наступило молчание. Но вот тарусец снова повернулся к Гордею, строго прищурившись, спросил:

А ты зачем сюда пожаловал? Кто таков, какого роду- племени?

Атаман выдержал его взгляд, ответил твердо:

Из лесных людей я!..— И, помолчав, произнес уже поспокойнее: — А пришел за помощью, звать тебя вместе с нами люд русский из ордынской неволи освободить!..