Тотем. Проклятый - Дэвид Моррелл

— После войны большинство деревень оказалось в кошмарном состоянии, воспоминания о том, что в них произошло, казались людям невыносимыми, — объяснила Симона свои слова. — Потерявшие дом, родителей, знакомых, родственников, они решали начать жизнь сначала в другом месте. Вы американец и не поймете этого. Вам повезло: на вашей земле войн было раз-два и обчелся. Но здесь, во Франции, мир — довольно редкий гость. Война длилась целыми веками без перерыва. — Она замолчала; глаза ее были печальны. Это довольно трудно объяснить. Представьте себе вашу Гражданскую войну, Джорджию после нашествия войск Шермана. Не осталось ни единого поместья. Ни единой травиночки в поле не растет. Полный разгром. А теперь вообразите, что через тридцать семь лет вы приезжаете в эту самую Джорджию. И начинаете искать человека с совершенно обыкновенной фамилией, жившего в деревушке, находившейся на пути движения войск Шермана. Неужели вам не очевидна абсурдность этой затеи? Разве вам покажется странным то, что его никто не может вспомнить?

— И все-таки должно что-то проклюнуться.

— Неужели чувство долга настолько сильно? Вам так хочется его отблагодарить?

Хьюстон едва не рассказал ей об истинной причине своих поисков. Но внезапно что-то внутри него захлопнулось. Собственная неуверенность и нежелание делиться своими мыслями встревожила его. Самому себе он объяснил это как невозможность высказывать вслух свои воспоминания. Глубочайшие чувства, столько сдерживаемые внутри, были крайне болезненны.

— Тут, я думаю, дело в чести.

Симона озадаченно нахмурилась.

— Завтра можем сходить в полицию.

Джен удивленно уставилась на француженку.

— Зачем это?

— Раз уж вы так решительно настроены.

Хьюстон почувствовал огромную, опустошающую усталость. Он был благодарен Симоне за то, что она вывела их с узенькой, покрытой булыжником улочки на дорожку, находящуюся напротив парка. Тени исчезли. Закат был ослепительно, завораживающе красив. За тихим парком туман, поднимающийся над рекой, был пастельно-оранжевых тонов.

— Прямо, как у Сезанна, — проговорила Джен. «Зачем мальчишечьим горестям позволять портить настоящее? — думал Хьюстон. — Я здесь. Прекрасная страна. Вкусная пища, приветливые люди. Зачем позволять прошлому уничтожать спокойствие сердца? Здесь и сейчас — вот, что имеет значение. И вино — добавил он. — Да, еще вино».

— Давайте-ка выпьем, — сказал он. — Вы поужинаете с нами, Симона?

— Благодарю, но я нужна отцу. Меня чересчур долго не было. Может быть, как-нибудь в другой раз, перед вашим отъездом.

— Тогда завтра.

— А как же полиция?

— Я думаю, что не стоит туда ходить. Вряд ли они чем-нибудь смогут помочь. — Рука Джен все также лежала в его ладони. Он почувствовал, что напряжение постепенно покидает ее. — Я вам заплачу. Правда, расценок не знаю…

— Мне было необходимо попрактиковаться в английском. Все бесплатно.

Пит понял, что женщина надеется на то, что он не станет спорить. Усталость боролась с твердым намерением во что бы то ни стало отыскать могилу отца. «Но, в конце концов, — сказал Хьюстон самому себе, — я сделал все, что мог». Какая разница в том, что он проиграл? Никакой. Вообще. Поход на могилу сопровождался бы сплошными волнениями и переживаниями.

Зайдя в гостиницу, Пит повернулся к Симоне, намереваясь поблагодарить ее. Но не успел. Потому что безупречно одетый, с золотой цепочной, свисавшей из кармашка жилетки, отец Симоны как раз подходил к их небольшой компании. Подтянутый, аристократического вида, с умными и озорными глазами. Которые тотчас же стали круглыми от ужаса, когда Симона объяснила, где они были.

Мужчина побледнел.

— Коммент? — Он в полной панике повернулся к Хьюстону и прошептал: — Куи? — Голос его выдавал неподдельную тревогу.

— Пардон?

— Пьер де Сен-Лоран? — В глазах пожилого человека светился ужас.

— Уи.

Отец заговорил с Симоной. Резкие, отрывистые фразы сыпались с такой скоростью, что Хьюстон не мог понять ни единого слова. Симона нахмурилась.

— В чем дело?

— Отец сожалеет, что ничего не знал. Он говорит, что мог бы помочь, предупредить, сберечь вам уйму времени и оградить от неминуемых бед. Бед, которые должны в скором времени произойти. Слышите?

8

Пришлось подождать. Несмотря на то, что отец Симоны был невероятно возбужден и безумно хотел все им объяснить, он не мог пренебречь своими обязанностями гостиничного управляющего и должен был проследить за тем, как сервирован ужин. С невероятной неохотой он отошел от Джен и Хьюстона.

— Попозже, — сказал старик по-французски, — поговорим об этом попозже. — Он пошел было прочь, но тут же раздосадованно и встревоженно вернулся. — Долго, — сказал он и повторил, — лонгемент. Потому что вам придется многое понять.

Огромный холл напомнил Питу, насколько он сам мелок. Кожа начала чесаться. Он почувствовал спиной чей-то взгляд. Это уходила Симона.

— Подождите, — попросил Питер.

— Я должна помочь отцу.

И вот Пит и Дженис остались в одиночестве. Приглушенные звуки, доносящиеся из столовой, казалось, издавались привидениями. Хьюстон почувствовал себя в пустоте, в полной изоляции и от людей, и от окружающей обстановки, ощущая себя в ином, ирреальном мире.

Загудел лифт. Клеть опустилась и металлическую панель кто-то отодвинул. Постоялец в черном галстуке и костюме прошествовал мимо Пита и Джен, направляясь в обеденный зал. Он прошел достаточно близко от Хьюстона, так что тот смог учуять запах талька — он был лилейным. В то же самое время Пит видел человека будто бы издалека, словно смотрел на него в широкий глаз телескопа.

«Нереально», — подумал он.

— Что тут происходит? — обратился Пит к Дженис.

— Петер Лорре.

— Чего?

— Агент в бюро путешествий не упомянул о международном заговоре, когда продавал нам билеты.

— Судя по всему, мы всколыхнули какое-то болото. Может быть, старинный скандальчик?

— Мы кое-что всколыхнули, это точно. И что нам теперь делать?

Посмотрев на джинсы, в которые и тот и другой были одеты, супруги поняли, что переодеваться им хочется ничуть не больше, чем ужинать.

Но они заставили себя подняться наверх и надеть что-то более строгое и официальное, затем снова спустились в столовую. Квиш был превосходен, но Хьюстон даже не мог оценить его по достоинству. Желудок свело от нетерпения, словно он ждал нужный телефонный звонок, который постоянно откладывается. Занятые своими мыслями, они задумчиво пили кофе, но управляющего так и не было нигде видно.

Симона тоже куда-то исчезла. Пит с Джен вышли прогуляться и двигались под желтыми фонарями, вдыхая поднимающийся с реки мозглый туман. Созвездия холодными кристаллами повисли над их головами.

Вернувшись в гостиницу, они увидели поджидавших их у конторки Симону и ее отца. Они были взволнованы и очень напряжены, Хьюстон с женой подошли к французам. До сего момента отношения между управляющим и Хьюстоном складывались крайне просто: хозяин и уважаемый гость. Теперь же отец Симоны стал доверенным лицом, приятелем.

— Жак Монсар, — представила его Симона. Имя, столь обыкновенное, казалось, совершенно не подходит небольшому стареющему человеку столь аристократической наружности. Хьюстон тряхнул его руку и был приглашен — крайне вежливо, но почему-то очень уж мрачно — выпить в кабинете или в принадлежащей управляющему квартире, бренди.

На первом этаже ближе к черному ходу там, где была надпись, что проход категорически воспрещен, находились две комнаты. Хьюстону не удалось увидеть ту комнату, которая, по его предположению, являлась спальней. Зато гостиная оказалась просторной и хорошо обставленной, — несколько отлично подобранных антикварных вещей: стулья, столы и лампы. Просто, элегантно и очень дорого. Наибольшее впечатление на Хьюстона произвела общая атмосфера комнаты, — неяркое освещение, легкие полутени и обивка мягких нежных тонов.

Бренди оказалось лучшим из всего, что он когда-то пробовал. Пока он смаковал напиток, налитый в хрупкий бокал, часы пробили сначала десять, затем половину одиннадцатого.

— …Он был дьяволом. — Голос Монсара завораживал. Говорил он по-французски, Симона переводила. — Поймите, это крайне важно, — продолжил управляющий. — Ни один мужчина, настоящий мужчина, не стал бы вести себя так, как он. Он был мальчиком двадцати одного года. Но его действия простить нельзя. Он был дьяволом. — Монсар формулировал свои мысли крайне осторожно. — Тысяча девятьсот сорок четвертый год. Вы слишком юны, чтобы это помнить. — Он употребил местоимение «вы» не только как форму вежливости, но еще и для того, чтобы ‘включить в категорию слушателей Симону и Дженис. — И не можете представить себе, как это могу сделать я, какие тогда были времена. Эта гостиница была командным пунктом для наци. В этой самой комнате немецкий генерал собирал совещания для разработки тактических маневров и планирования боевых действий против союзников.