Поиск-80: Приключения. Фантастика - Сергей Абрамов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— …Значит, программу ты не написал. — В его голосе ни осуждения, ни удивления. Только констатация факта. — А экипаж? Где список экипажа?
— Найдем врача и тогда будем комплектовать. Надо же проверить на психологическую совместимость.
Хлебников опять стал искать решение.
— А ты как себя чувствуешь? — спросил он, внимательно оглядев мое лицо, а потом все остальное: с головы до ног. Я, естественно, удивился: с чего бы это? Никогда не проявлял такой трогательной заботы, а тут вдруг…
— Нормально. Жаловаться не на что. Здоров, как бык. Достаточно характеристик?
Если бы рядом была Тая — непременно одернула бы: чего задираешься?
Хлебников кивнул: хорошо. И сказал своим обычным, невозмутимо безапелляционным тоном:
— Пойдем. У нас мало времени.
В моей комнате он говорить не пожелал.
Мы шли по длинному сумрачному коридору — кабинет начальника отдела размещался в другом конце. Обычно в это время в коридоре пусто и тихо — все сидят по лабораториям. Но сегодня, к моему удивлению, многие двери с яркими эмблемами-символами, заменяющими таблички с названиями, распахнуты, тут и там группы «белых халатов». «Доброе утро, Григорий Васильевич! Здравствуйте, Александр Валерьевич!..» А во взглядах ожидание, вопрос. В чем дело? Неужели уже знают об эксперименте? До решения ученого совета? Непостижимо.
Но что, собственно, в этом удивительного? Пять лет мы занимались опытами. Да, знали, все знали, для чего предназначены наши эксперименты — какой бы частностью, каким бы узким вопросом ни занимался каждый из нас, — все равно все знали, в чем наша генеральная задача (как обожает Хлебников эти слова — «генеральная», «директивная», «специальная»). Почти шесть тысяч часов провели испытуемые в гермокамерах, многие из них торчат сейчас в ожидании, в коридоре, на нашем пути, шесть тысяч часов провели они в углекислой атмосфере, в тесноте, в одиночестве, отлично зная, что это лишь поиск, подступы к главному. «Здравствуйте, Григорий Васильевич! Доброе утро, Александр Валерьевич!..» Знают, конечно. Не скрывали, что надоело экспериментировать, ждали, когда наконец в гермокамеру войдут не испытуемые, а испытатели. И не один, а экипаж. На техническом языке это называется «имитация космического полета».
И вдруг я испытываю чувство стыда: чего, собственно, ударился во фрондерство? Он ведь ждал готовую программу, он и в мыслях не мог допустить, что я явлюсь в институт с пятнадцатиминутным опозданием — в такой день! А вместо нормальной, железно аргументированной программы с полным списком медико-биологической аппаратуры, которая у нас в наличии далеко не полностью и которую ему, начальнику отдела и руководителю программы, придется выколачивать из медснаба и прочих организаций правдами и неправдами, вместо списка двух-трех вариантов экипажей и всех остальных документов, без чего немыслимо выходить на ученый совет института, — конечно, он и в мыслях не мог допустить, что вместо всего этого я ему вручу филькину грамоту…
У двери в приемную Хлебников задержался. Подумал, уставившись в дверное, матовое, единственное в этом коридоре стекло без эмблемы и табличек с фамилиями, и спросил:
— Сонина вышла на работу?
Я бы мог и не отвечать: откуда мне знать, если Сонина была в отпуске, если я ее не вызывал, если я…
— Вышла.
Опять окинул меня быстрым, оценивающим взглядом и открыл дверь.
Секретарша увидела его, схватила со стола какую-то бумагу.
— Потом, — отодвинул он ее руку с бумагой в сторону.
Кабинет у Хлебникова аскетически великолепен: зеркально-полированный стол — совершенно пустой, если не считать чернильного прибора — плитка из черного обсидиана с торчащей из нее в виде стрелы шариковой ручкой; такой же, вдоль окон, зеркально-полированный стол для заседаний; шкафы у стен, плотно заставленные книгами; еще один столик, в углу, с телефонами и селектором; телевизор «Норма», подключенный к видеоканалу гермокамеры; мягкие зеленые стулья, такая же зеленая дорожка-ковер, портреты Ленина и Гагарина… Все. Кабинет директора, надо признать, обставлен гораздо скромнее. Хотя мебели и вещей в нем раза в два больше.
— Вот, — вынул Хлебников из стола пачку бумаг. — Садись и корректируй.
Это была программа и прочие документы по варианту «А»… В чем дело?
— Мы решили использовать культиватор варианта «А», — бесстрастно объяснил Хлебников.
— Вариант «А»? Но…
И тут я понял: вариант «А» — один процент углекислоты. Зависимость между концентрацией углекислоты и эффективностью культиватора примерно пропорциональная: один процент — один человек, три процента — три человека. Вот, значит, откуда взялся вариант «Д»! Та же аппаратура…
— Что «но»? Никаких «но» на ученом совете быть не может. — Голос Хлебникова теперь звучал жестко. — Если у тебя есть сомнения — выкладывай!
— Есть. Это чисто формальный подход к эксперименту, который по сути дела представляет собой уже испытания основных систем корабля с неограниченным сроком полета. А мы пользуемся для отработки не только старыми данными, но и старой конструкции культиватором!
— Тебе разве не известны последние исследования наших коллег?
— То, что ты вчера давал читать? Но это же…
— Не только, — перебил он меня. Открыл один из ящиков стола, порылся и выбросил передо мной листок, опечатанный на ротаторе.
Я пробежал взглядом.
«Экспресс-информация. «О влиянии на физиологическое состояние человека повышенных концентраций углекислого газа…» 31 доброволец, мужчины в возрасте от 20 до 23 лет… 70 экспериментов… Содержание углекислого газа в атмосфере (в процентах): 3, 5, 6, 7, 8 и 9… Выводы: «Дыхание газовой смесью, содержащей 4 % CO2, в течение 2-х часов вполне переносимо для здорового человека даже при выполнении легкой работы».
Об этих экспериментах я не знал — листок экспресс-информации до меня еще не дошел.
— Ну и что? Два часа — не два месяца, ты сам знаешь. Два часа зрители выносят в кинозале три-четыре процента углекислого газа без последствий. А через месяц, ты знаешь, какими могут выйти из гермокамеры испытуемые? И почему все же такая спешка — скажи? Нас дублируют?
— Пока нет.
— Тогда в чем дело?
— Пожар на «Аполлоне» помнишь? — вместо ответа спросил Хлебников.
— Это когда во время испытаний погибло трое астронавтов? Ну, читал… Но это ж еще до первой высадки на Луну! И какое имеет отношение к нам?
Он выдвинул еще один ящик стола, а может, тот самый, откуда извлек листок экспресс-информации, и перебросил мне через стол пачку бумаг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});