Комендантский час (сборник) - Эдуард Хруцкий

Первое московское утро началось для Мишки неспокойно. Он нервничал, почти не мог есть. За стол сели все: кроме него еще Зоя и два оперативника. Мишка только чай выпил, а до картошки с консервами даже не дотронулся.

– Это ты зря, Михаил, – сказал рассудительный Самохин, – есть надо. Иначе перегоришь, на одних нервах тебе не продержаться.

Мишка кивнул, молча взял вилку, поковырял в тарелке и положил.

– Не хочется, – вздохнул он, – это пройдет. У меня и раньше так было, когда в разведку ходил, потом пообвык.

– А ты считай, что опять в разведку идешь, – сказала Зоя.

– Не могу, там враги…

– А здесь друзья, выходит? – прищурился Самохин.

– Нет, Самохин, тоже враги. Только на фронте самим собой остаешься, а здесь врагом становиться надо.

– Это ты прав. Противно. Потерпи уж, Миша, пожалуйста.

– Ну, заканчивайте, – сказала Зоя, – мне еще посуду помыть надо.

– Мы скоро. – Самохин глотнул горячего чая и тут же, открыв широко рот, начал судорожно втягивать в себя воздух.

– Не торопись, не торопись, – засмеялась Зоя.

Все просто. Женщина торопится на работу, а ей еще по хозяйству управиться надо. Просто, обыденно. И именно эта обыденность понемногу успокоила Мишку. А что, в самом деле, особенного? Начинается для него, старшего сержанта Кострова, новое дело. Да не такое уж оно новое. Когда в сорок первом он внедрился в банду Широкова, тогда оно действительно новым было. А теперь ходи по рынку, строй из себя удачливого урку да смотри в оба. Если что – он сам не прост. На ремне у него наган в кобуре, а в кармане галифе браунинг. Восемь патронов в обойме, а в них восемь никелированных пуль. Ну, попробуй подойди. А стрелять он научился. Еще как! Разведрота не такому научит. Ну а на самый крайний случай есть у него нож. Нажмешь медную кнопку на ручке, и выбросит пружина жало стилета. Нож этот Мишка у убитого шарфюрера из диверсионной группы СС взял. Сначала завалил его в лесу под Рогачевом, а потом взял. Дважды пользовался он им, и всегда наверняка. Мишка вдруг почувствовал, что хочет есть. Это было удивительно, и он пошел на кухню. Зоя из чайника обмывала тарелки, сложенные в раковину.

– Ты чего? – повернулась она к Кострову.

– Ты уж меня прости, понимаешь, есть захотел.

Зоя поглядела на Мишку и по-доброму улыбнулась:

– Ну, слава богу, успокоился.

– Вроде того.

– Садись, я как знала – отложила тебе. Погреть?

– Не надо.

Мишка уселся за кухонный стол и прямо из сковородки начал есть необыкновенно вкусную картошку и застывшие мясные консервы. Потом он допил остывший сладкий чай и вынул папиросу.

– Ну вот, теперь полный порядок, – сказал он довольно.

С утра он дозванивался до майора Королева: сначала тот был у руководства, потом сам проводил совещание, затем его опять вызвали к руководству.

– Вы передайте, пожалуйста, Виктору Кузьмичу, что его Муравьев из МУРа разыскивает по срочному делу, – попросил Игорь секретаря отдела.

– Хорошо, – ответил любезный женский голос, – я доложу.

«Вот так-то, брат, «доложу», – подумал Игорь, вешая трубку, – начальству не передают, а докладывают».

Он только что вернулся из дому, куда заезжал буквально на час. Нужно было переодеться и взять кое-что из вещей. Когда он подошел к дверям квартиры, то увидел щуплого человека со связкой ключей в руке. Тот, наклонившись, копался в замке.

– Что вам надо? – спокойно спросил Игорь.

Человек обернулся и, увидев милицейскую форму, почтительно захихикал.

– Я, понимаете, из домовой конторы. Площадь эвакуированных на учет берем.

– А кто позволил в квартиру лезть без спроса?

– Пустая она, товарищ начальник, а есть люди, желающие занять.

– В ней живу я.

– Нет, пустая. В ней Муравьева Нина Петровна проживала. Сейчас она в эвакуации, а сынок на фронте.

– Сынок – это я. И если я еще раз вас увижу…

– Извиняйте, извиняйте.

Человек исчез, словно растворился в полумраке лестницы. Муравьев вошел в квартиру и позвонил в домоуправление, рассказал о странном визите.

– Так, – ответил домоуправ, – интересно. Действительно, есть распоряжение Моссовета о временном вселении в свободные квартиры. – Он помолчал немного и добавил: – В общем, вы не волнуйтесь. За сигнал спасибо. Мне уже подобные поступали, да я думал… Вы сами в милиции работаете, поэтому знаете, всякие люди бывают. Еще раз спасибо за сигнал.

Игорь повесил трубку и подумал о том, как быстро повылезала из щелей всякая нечисть. Как умело маскировалась она до войны, платила взносы в МОПР и Осоавиахим, ходила на собрания, ждала своего часа. Но нет, их время не пришло и не придет никогда, для этого он и служит в уголовном розыске.

Муравьев открыл шкаф, достал из него синий костюм, тот самый, который сшил перед войной. На работе мать премировали талоном на отрез, и она взяла бостон специально для сына. Шил костюм знакомый мастер и, конечно, сделал все как надо. Всего один раз надел его Игорь, когда ходил с Инной в Большой театр на «Красный мак». Господи, давно же это было, как будто совсем в другой жизни! Он надел голубую шелковую рубашку, повязал полосатый галстук, натянул пиджак и подошел к зеркалу. Да, он казался себе необычным, просто отвык за два года от штатского костюма. Почти все время Игорь ходил в форме или в обыкновенной зеленой гимнастерке без петлиц.

Впрочем, тот, другой человек в зеркале Муравьеву понравился. Костюм на нем сидел хорошо, даже с долей этакой небрежности, которая придает элегантность. Жаль только, что орден надеть нельзя. Он был бы кстати на этом костюме: темно-синий бостон, а на нем рубиновая звезда.

Игорь еще раз поглядел на себя в зеркало и начал собираться.

Машина ждала его прямо у крыльца подъезда. Когда он открыл дверцу, шофер, недовольно оторвавшись от газеты, рыкнул:

– Куда лезете, не видите, что ли? – но тут же смущенно улыбнулся, замотал головой: – Вот это да. Игорь Сергеевич, быть вам богатым – не узнал.

– Ну что ж, это неплохо.

Приехав в управление, Игорь сразу же стал звонить Королеву. Майора не было, и Муравьев сидел в своей комнате, ожидая звонка. Пока все складывалось крайне неудачно. Ему необходимо было ехать на Тишинку, а проклятый телефон молчал. Игорь начал уже со злостью поглядывать на аппарат, словно именно он был виноват в том, что Королев никак не освободится. Конечно, можно было бы встать и уйти, но Данилов категорически приказал передать майору письмо и на словах добавить, что очень ждет результата.

А управление жило своей обычной жизнью, и Муравьев уловил ее сразу по возвращении. Она состояла из знакомых ему привычных забот. В кабинет заходили ребята из его отделения и рассказывали о новостях. Заглянул начхоз и сказал, что он, Игорь, поставлен на довольствие. Потом явился комендант и начал по ведомости сверять номер табельного оружия, числящегося «за оперуполномоченным 1-го отделения тов. Муравьевым И. С.».

– Все ждешь? – В комнату вошел Борис Парамонов.

– Как видишь.

– Завтракал?

– Нет пока.

– Я тоже не успел. Давай сообразим.

– У меня, к сожалению, ничего нет.

– Если бы я на таких, как ты, надеялся, – Парамонов встал, одернул гимнастерку, – давно бы ноги протянул. Я сейчас.

Он вернулся минут через десять. В одной руке Парамонов нес чайник, в другой – что-то завернутое в газету.

– Ну, давай. – Он расстелил чистую бумагу, поставил банку консервов с яркой этикеткой.

– Ух ты, – удивился Игорь, – что это?

– Второй фронт.

– Что?

– Ну, консервы, колбаса американская. Вкусная, прямо сил нет.

– Я такой и не пробовал.

– А она только что и появилась. – Парамонов взял банку, и Игорь увидел сбоку, прямо на ней ключик. Борис повернул его, и жесть, закатываясь в трубочку, начала освобождать крышку.

– Придумали же.

– С умом делают. Вот сейчас в Москве появились консервы ихние, колбаса, тушенка свиная, сало консервированное, шоколад. Машины грузовые. Между прочим, в каждой, говорят, кожаное пальто лежит.

– Врут.

– Я тоже думаю. Наливай чай. Вот сахар в пакетике.

Игорь разлил чай, насыпал в кружки коричневатый крупный сахарный песок. До войны он такого и не видел никогда. Чай сразу помутнел, покрылся сероватой пенкой.

– Ничего, – Парамонов взял кружку, – зато он сладкий, лучше, чем сахарин. У меня от этого сахарина во рту кисло становится, словно я лимон со шкуркой съел.

– У меня тоже.

Игорь сглотнул слюну, следя за Парамоновым, который резал красноватую, покрытую желе колбасу. Несмотря на подозрительный цвет, колбаса оказалась удивительно вкусной.

– Ну, как харч?

– Подходящий. Это ты что, спроворил где или из пайка?

– Колбаса-то? Пайковая. Видишь, наклейка какая? Помощь от союзников. Я вчера газету читаю, смотрю, сводка с ихнего фронта. В Месопотамии стычки патрулей, несколько раненых. И колбаса эта. – Парамонов повертел банку в руках. – Стычки, колбаска. Легко воюют, чужими руками, кровью чужой, а как мы немцу хребет сломим, так они сразу заорут: мы тоже, мол, дрались… Баночками этими. Как думаешь?