Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

Когда королева покинула Фонтенбло и вновь обосновалась в Лувре, но теперь уже с царственным младенцем, все гильдии и цеха города приготовились приветствовать дофина.

Матушка Маржолен, искренне привязавшаяся к Анжелике, сказала:

— Ты тоже пойдешь с нами. Это не совсем в наших правилах, но я скажу, что ты моя ученица и поможешь нести корзины с цветами. Ведь тебе, наверное, хочется увидеть прекрасный дворец Лувр, где живет король? Кажется, что залы там выше и больше, чем в церквях!

Анжелика не посмела отказаться. Добрая женщина удостоила ее великой чести. Кроме того, хотя бывшая мадам де Пейрак и боялась себе в этом признаться, она страстно желала вновь увидеть места, ставшие свидетелями стольких событий и несчастий, которые ей пришлось пережить. Возможно, она увидит взволнованную до слез Великую Мадемуазель, заносчивую графиню Суассон, остроумного Лозена, угрюмого Гиша, Варда?.. Кто из этих знатных дам и вельмож сможет узнать среди простых торговок даму, которая совсем недавно, одетая в роскошное платье, с пылающим взором проходила коридорами Лувра, сопровождаемая бесстрастным мавром? Даму, которая в тревоге, сменившейся отчаянием, кидалась то к одному, то к другому, умоляя спасти своего заранее осужденного супруга?

Итак, в назначенный день Анжелика стояла во дворе королевского дворца, где перекликались звонкие голоса цветочниц и продавщиц апельсинов с Нового моста, а также торговок селедкой с Центрального рынка, и шуршали накрахмаленные нижние юбки. Товары спорили друг с другом красотой, но сильно отличались по запаху.

Совсем скоро корзины цветов, корзины фруктов и бочонки с сельдью выстроятся стройными рядами перед Его Высочеством дофином, который должен будет коснуться своей крохотной ручонкой и нежных роз, и ярких апельсинов, и серебристых рыбин.

Поднимаясь по лестнице, ведущей к королевским покоям, шумная и благоухающая компания дам столкнулась с папским посланником, который только что вручил новорожденному наследнику французского престола традиционные дары: приданое для младенца, которого папа таким образом «признавал старшим сыном Церкви».

Торговкам велели подождать в зале, расположенном перед апартаментами королевы. Здесь добрые женщины могли с восхищением рассматривать удивительные вещицы, извлеченные из трех сундуков, обитых красным бархатом и окованных серебром.

Потом их провели в королевские покои. Представительницы торговых цехов опустились на колени и произнесли заранее заготовленные приветственные речи. Стоя вместе со всеми на коленях на роскошном ярком ковре, Анжелика разглядела сквозь полупрозрачный полог лежавшую на огромной парчовой кровати королеву, облаченную в роскошное одеяние. На лице испанки застыло то же отрешенное выражение, которое Анжелика видела в Сен-Жан-де-Люзе, когда невеста короля только покинула мрачные своды мадридских дворцов. Но французские модные платья и прически не так шли молодой женщине, как фантастические наряды инфанты с накладными локонами, струящимися вдоль юного лица, напоминающего лицо статуи. Именно такой предстала перед «королем-солнце» обещанная ему невеста.

Сейчас гордая мать, счастливая возлюбленная, успокоенная знаками внимания со стороны царственного супруга, королева Мария-Терезия соизволила улыбнуться своим колоритным разношерстным посетителям, сменившим у ее изголовья переполненного елейной слащавостью папского посланника.

Сознавая, что стоит на коленях в окружении скромных торговок у ног короля, Анжелика испытывала сильнейшее волнение; она словно ослепла и окаменела. Она видела только Людовика XIV.

Уже покинув королевские покои, из разговора с подругами она узнает, что в комнате присутствовали и королева-мать, и герцогиня Орлеанская, и мадемуазель де Монпансье, и герцог Энгиенский, сын принца Конде, и еще множество молодых людей и девиц из этих домов.

Но Анжелика не заметила никого, кроме короля, который улыбался, стоя на ступенях высокой постели королевы. Бывшая графиня де Пейрак похолодела от ужаса. Государь нисколько не походил на того молодого человека, который принимал ее в Тюильри и которого ей так хотелось встряхнуть, ухватив за жабо. В тот день они стояли лицом к лицу и ожесточенно, на равных боролись друг с другом, причем каждый был уверен, что заслуживает победы.

Какое безумие! Как же она сразу не поняла, что его ранимость, его добросердечность были иллюзией, что под внешней чувствительностью скрывался грозный и решительный монарх, который ни за что не потерпит даже малейшего посягательства на его власть! Все с самого начала было ясно: король должен был победить, а она, Анжелика, недооценив его силу, оказалась сломлена, как соломинка.

И вот теперь она шла за группой учениц через комнаты слуг к выходу из дворца. Представительницы гильдий остались, чтобы присутствовать на торжественном банкете, но ученицы не имели права участвовать в пиршестве.

Когда Анжелика пересекала зал, где невероятные фигурные торты и подносы с мясом ждали своего часа, перед тем как отправиться на праздничный стол, она услышала тихий продолжительный свист, за которым последовали два коротких. Анжелика узнала тайный сигнал банды Весельчака и решила, что это ей померещилось. Здесь, в Лувре?..

Но обернувшись, она увидела, что на плиточный пол от света, струящегося сквозь приоткрытую дверь, падает тень крошечной фигурки.

— Баркароль!

Анжелика бросилась к карлику в порыве искренней радости. Тот раздулся от гордости.

— Заходи, сестренка. Заходи, дорогая Маркиза. Пойдем, поболтаем немножко.

Она засмеялась.

— Ого! Баркароль, ты стал такой красавчик! И так учтив!

— Я — карлик самой королевы, — самодовольно заявил Баркароль.

Он провел гостью в небольшую гостиную, не упустив случая с гордостью продемонстрировать свой жюстокор, половина которого была сшита из оранжевого атласа, а половина — из желтого. Его широкий пояс украшали бубенчики. Карлик даже несколько раз кувыркнулся, чтобы Анжелика смогла оценить, как громко они звенят. С волосами, остриженными на затылке, в роскошных гофрированных брыжах, с тщательно выбритым лицом, Баркароль выглядел счастливым и бодрым. Анжелика сообщила своему другу, что находит его помолодевшим.

— И правда, я сам чувствую что-то в этом роде, — скромно признался карлик. — Житуха здесь что надо, особенно если учесть, что я в фаворе у местных господ. Я счастлив тем, что в мои годы сделал прекрасную карьеру.

— А сколько тебе лет, Баркароль?

— Тридцать пять. Это вершина зрелости, расцвет духовных и физических сил мужчины. Но пойдем со мной, сестренка. Хочу представить тебе одну благородную даму, к которой, не буду от тебя скрывать, я испытываю самые нежные чувства… а эта особа отвечает мне взаимностью.