Ситка - Ламур Луис

Глава 36

Зал суда был до отказа набит любопытными. Поскольку в Ситке было мало развлечений, суд, проводимый бароном Зинновием в качестве ревизора, вызвал необычайный интерес. И человека на скамье подсудимых горожане знали очень хорошо, по крайней мере, по имени — как и самого барона Зинновия.

Лабарж сидел, закованный в цепи, внутри небольшого огороженного пространства. Ему разрешили побриться и как следует почистить одежду. Здесь и там в толпе присутствующих Жан замечал знакомые лица, но выражение их не было ни доброжелательным, ни сочувствующим. Здесь он был один.

Однако, Елена была здесь. Означало ли это, что граф Ротчев так и не покинул Ситку? Или возвратился, как и Зинновий?

Он заметил в гавани американские корабли, но палубы их были пустынны, американцев на берегу он также не заметил.

Мысли его вернулись к Ротчеву. Если граф находился здесь, сделать что-либо для Жана он все равно был не в состоянии, Лабарж понимал это, потому что достаточно долго пробыл в Сибири, чтобы узнать власть ревизоров. Аппеляция после суда ревизора может быть подана лишь в Министерство внутренних дел либо самому царю, и даже в этом случае она сперва рассматривалась Министерством.

Сибирь заставила его страдать, но только на протяжении нескольких месяцев, а перевод в Ситку придал ему надежду. Если у него не останется другого выхода, он убьет Зинновия. Ему не нужно было никакого оружия — у него есть руки, и как только он сожмет их на горле барона, ничто, ничто на свете его не остановит. Он убьет Поля Зинновия.

Это будет до смешного просто. Жан увидит, где сидит Зинновий, а в конце заседания подсудимому придется подняться, чтобы выслушать приговор. Охранники встанут позади, однако расстояние между ним и Зинновием будет небольшим, поэтому солдаты не станут стрелять из страха попасть в барона. Потом его, конечно, застрелят, но это лучше, чем попасть обратно в Сибирь. Или под кнут.

И все же Уокер постарается освободить его. Роб должен знать, что с ним произошло, и будет действовать без промедления. У него, бесспорно, есть какой-нибудь план, он работал над ним и продолжает работать сейчас, но уже слишком поздно. Теперь решение за ним, за Лабаржем, он сделает все, что может.

Он увидел, как князь и княгиня Максутовы заняли свои места, вместе с ними сидела Елена. Ее лицо было бледным, темные круги под глазами свидельствовали о бессонной ночи. Максутова показал Жану один из охранников. Князь занял должность директора Русской Американской компании и губернатора колонии. Но даже он может быть смещен ревизором. Тюремный «телеграф» принес слух, будто компания настояла, чтобы ревизором послали Зинновия, поэтому один из высокопоставленных лиц Министерства внутренних дел, являющийся ее акционером, назначил барона на это место, чтобы тот уничтожил все следы взяточничества, жестокости и открытого воровства чиновниками компании.

Во рту у Жана пересохло. Он устал, а в зале суда было душно. Его одежда пропахла тюрьмой и немытыми телами. Значит, вот он — конец всех его мечтаний, надежд и стремлений. Ротчева, единственного друга в Ситке, в зале не было. Елена не могла ему помочь, а Басха он тоже здесь не заметил, вероятно, купец вернулся в Сибирь. Жан был один... один.

Что же можно сделать? Знакомый с русским судопроизводством, Лабарж знал, что суд здесь — не суд, а оглашение преступлений обвиняемого и зачтение приговора. Сам факт того, что был созван суд, означал приговор арестанту.

Голоса в просторном зале затихли, встал секретарь, за ним поднялись все присутствующие. Барон Зинновий, сверкающий великолепным мундиром, занял место за столом.

— Суд начинает работу, — провозгласил он.

Секретарь откашлялся. Все наклонились вперед, чтобы не пропустить ни слова.

— Обвиняемый, встаньте!

Жан Лабарж поднялся, в тишине громко зазвенели цепи.

— Вы, Жан Лабарж, обвиняетесь в следущем: в незаконной торговле с народом тлингит на русской территории; в отказе подчиниться команде спустить паруса, отданной сторожевым кораблем флота Его Императорского Величества; в открытии орудийного огня по судну флота Его Императорского Величества «Лена», в результате чего погибло три матроса; в краже пушнины, принадлежащих Русской Американской компании; в сопротивлении при задержании...

Монотонный голос секретаря повторял длинный список обвинений, некоторые из которых содержали долю правды, однако большинство которых были ложными, тем не менее секретарь продолжал бубнить и бубнить.

За столом судьи барон Зинновий набил трубку и подумал, что секретарь зануда и дурак, но зачитать обвинения необходимо. Зинновий подавил зевок. В переполненном зале было душно. Он ожидал, что процесс станет его триумфом, однако Лабарж до сего времени не показал и следа слабости или страха. Все это дело предстояло быть чудовищно скучным. Ему следовало застрелить американца при аресте, тогда не пришлось бы торчать здесь.

Елена слушала с полузакрытыми глазами, страшась взглянуть на любимого человека, не желая ощущать тяжелое напряжение зала, жар тел толпы собравшихся. При таком наборе обвинений бесполезно подавать аппеляцию, бесполезно надеяться на побег. Монотонный голос смолк. В зале воцарилась тишина.

Из задних рядов кто-то крикнул: — Это все вранье!

Барон Зинновий даже не поднял голоса.

— Арестуйте этого человека, — сказал он, затем повернул голову к Лабаржу. — Желает ли обвиняемый сделать какое-нибудь заявление перед оглашением приговора?

Давным-давно, много лет назад Жан смотрел в дыру от сучка в дощатой стене и видел первый, серый свет рассветного утра. Та ночь для него была очень, очень тяжелой, Но он ни на секунду не сомневался, что помощь придет, потому что его друг, Роб Уокер, побежал за нею, а Роб не мог подвести. Теперь он снова смотрел на дыру от сучка в стене под стрехой и видел, как падает сквозь нее солнечный лучик. Он не отрывал от нее взгляда, вспоминая то далекое утро. Жан улыбнулся.

Зинновий за своим столом нахмурился, взгляд его стал жестче. С какой стати этот идиот улыбается? Он сошел с ума? Разве он не понимает, что будет означать для него приговор? Что аппеляция станет невозможной? Лабарж медленно поднялся на ноги.

— Вы хотите, чтобы я сделал заявление, — сказал он ровным, низким голосом, который постепенно набирал силу. — Что бы я ни говорил в ответ на ваши ложные обвинения, все будет вами же отброшено. Я признаю себя виновным по некоторым пунктам. — Жан широко улыбнулся. — Я признаю, что покупал меха у индейцев-тлингитов за справедливые цены; я признаю, что скрылся от патрульного корабля, потому что скрыться от него было до смешного легко, но... — его глаза поднялись к лучику света, падающего из-под стрехи.

Озадаченный выражением лица Лабаржа, Зинновий проследил его взгляд и пришел в еще большее недоумение, увидев, что тот смотрит на дыру в стене.

Вдруг Жан понял, что надо говорить, он сейчас рискнет, однако этот риск ничего не будет ему стоить.

— Я признаю некоторые из предъявленных мне обвинений, — повторил он, — но я отрицаю, что совершал преступления. Барон Зинновий, я отрицаю ваше право как русского официального лица проводить процессы на территории Соединенных Штатов!

— Что? — Зинновий даже привскочил с кресла. — Что за ерунду вы несете?

— Люди Ситки! — Лабарж неожиданно обернулся к залу. — Вы теперь находитесь на свободной земле Соединенных Штатов Америки! Договор о продаже ратифицирован и подписан царем, поэтому теперь эта территория принадлежит Соединенным Штатам Америки, и царь объявил амнистию, освободив всех заключенных, находящихся в данное время в Ситке!

Все присутствующие в зале поднялись, громко приветствуя это заявление. Зинновий что-то кричал с раздувшимся и побагровевшим от гнева лицом. Вдоль прохода, угрожая зрителям, побежали солдаты. Толпа постепенно затихла. Жан остался стоять, его сердце тяжело билось. Он затеял колоссальный блеф и должен довести его до конца.

На внешнем рейде гавани стояли американские корабли, они-то и подсказали ему идею. Жан знал, что у морских купцов всегда был острый нюх на события, и это, вместе с непоколебимой верой в своего друга, заставило его вести большую игру.