Виктор Суворов: Главная книга о Второй Мировой - Дмитрий Хмельницкий

«Антироссийская подлость» — книга о Катыни. Ее даже не обязательно брать в руки, чтобы понять, в чем хочет убедить автор своих читателей. На обложке изображен немецкий военнослужащий, стреляющий в затылок человеку в польской униформе. (Качество рисунка очень низкое, но характерная немецкая каска и польская «конфедератка» угадываются.) В рамках статьи не представляется возможным дать полный анализ тезисов Мухина. Скажем только, что первый документ, который он приводит (причем уже во введении к книге), — «показания крестьянина Киселева» сотрудникам НКВД. В них Киселев утверждает, что при немцах был вынужден говорить, что поляков убили чекисты, поскольку немцы применяли к нему методы физического воздействия. Видимо, следует понимать так, что представители советских органов таких методов не применяли и потому с ними человек был по-настоящему откровенен.

Уровень полемики Мухина характеризуют высказывания такого рода: «После войны для польских шляхетских уродов, ошивающихся за границей и готовых за мелкие подачки на что угодно, Катынское дело стало единственным оправданием того, почему они не воевали против немцев во Второй мировой и почему гадят Польше и после войны… Приход в СССР к власти безмозглого Горбачева и его команды оставил Советский Союз без управления. Этот пятнистый кретин спилил сук, на котором сидел, а упав с вершины на помойку, делает вид, что он именно этого и хотел из-за своей приверженности «общечеловеческим ценностям» и своему новому «мышлению»[242]. Своих научных оппонентов Мухин оценивает так: «… в архивы были допущены в основном крайне подлые, но частью просто глупые «ученые»…»

Мухин любит выводить события 1940-го (или, как он считает, 1941 года) на современность: «Многие ли в России понимают, что… почти 40-летний военный союзник СССР ныне стал потенциальным врагом России?..» А понимает ли он сам, что Польша никогда не была союзником СССР, что она была его сателлитом? Понимает ли он, что в 1944 году происходило не «освобождение» Польши, а смена оккупационного режима — гитлеровского на сталинский? Красная Армия бездействовала, вместо того чтобы прийти на помощь Варшавскому восстанию в августе 1944 года. Это восстание против нацистов было поднято Армией Крайовой («шляхетскими уродами», которые «не воевали против немцев во Второй мировой»). Армия Крайова — это сила, стремившаяся восстановить правопорядок, существовавший в Польше в довоенные годы. Конечно, Сталину было выгодно, чтобы нацисты утопили это восстание в крови, потому Красная Армия и бездействовала. Ведь главная цель Сталина — навязать Польше, как и другим европейским государствам, до которых он смог дотянуться, ту же варварскую систему, которая существовала в СССР. Это удалось, и на протяжении упомянутых Мухиным сорока лет СССР держал Польшу на поводке. В 1982 году Ярузельский был даже вынужден сам ввести военное положение, чтобы не допустить развития событий по венгерскому сценарию 1956-го или чехословацкому 1968-го. Даже без Катыни этого достаточно, чтобы признать ненависть поляков к большевизму вполне обоснованной. Пока только к большевизму как к системе, а как насчет русских как нации?

Общий вывод Мухина: «Катынское дело было использовано «пятой колонной» СССР и России точно так же, как его использовали гитлеровцы со своими польскими холуями начиная с 1943 г., т. е. для вызывания ненависти у европейцев к СССР и России…»

Трагедия Мухина и его единомышленников заключается в том, что для них СССР — российское государство.

— А какое же еще? — последует вопрос.

— Большевицкое, коммунистическое, советское (в данном случае будем рассматривать эти термины как синонимы). А это означает — антироссийское в узком смысле и античеловеческое — в широком. Чем национальное государство отличается от тоталитарного? Тем, что национальное правительство в своей деятельности исходит из того, чтобы улучшить жизнь граждан. На этом поприще национальные правительства могут совершать ошибки, могут оказываться недостаточно компетентными, но вектор их политики задан, тем не менее, именно в названном направлении. Тоталитарное правительство в принципе не ставит перед собой задачу улучшения жизни граждан. Его задача — укрепление режима внутри страны и расширение географии его влияния. А все, что находится в стране, включая граждан, это лишь сырье для осуществления главной задачи. Причем ее осуществление представляет собой бесконечный процесс. Конечно, и тоталитарные правители делают что-то для граждан, но подобно тому, как рабовладелец делает что-то для рабов, а фермер — для домашних животных.

Почему трагедия? Потому что Мухин действительно любит Россию. Но в стремлении выразить свои чувства пытается защищать СССР — государство, которое было главным врагом для народов, проживавших на его территории. Любое обвинение, направленное против СССР, воспринимается Мухиным и его единомышленниками как «антироссийская подлость», то есть априори предвзято. А насколько это обвинение справедливо само по себе — для них неважно: обвиняют «наших», значит, надо защищаться. В действительности же Россия — первая жертва большевизма, который впоследствии стал действовать от имени своей жертвы, навлекая на нее ненависть сопредельных народов за свои преступления. Отречься от Ленина и Сталина как от губителей России — главная задача национальной политики. Говорить о них как о национальных лидерах — это действительно антироссийская подлость, в данном случае без кавычек.

По-настоящему плохо то, что Мухин неразборчив в средствах. В целях обеспечения поддержки своей версии со стороны российских обывателей он играет на весьма незатейливых чувствах: «Многие ли понимают, что как только в этом деле будет поставлена вожделенная поляками и отечественными негодяями точка, нынешние граждане России будут платить нынешним гражданам враждебной Польши денежную «компенсацию»?..» К теме возможного «иска граждан Польши к гражданам России» Мухин обращается неоднократно. Исследователи, цель которых — воссоздание адекватной картины прошлого, к таким доводам не прибегают.

Из 1940-го Мухин не только перепрыгивает в 1991-й, но и отпрыгивает в 1937-й: «Катынское дело прекрасно объясняет, почему накануне Второй мировой войны потребовались чрезвычайные тройки и почему так беспощадно уничтожалась «пятая колонна».

Масштаб его сверхзадачи действительно впечатляющ: не только обвинить во всевозможных грехах архитекторов перестройки, но и оправдать сталинские репрессии.

А вот Александра Филипповича Катусева Мухин обидел напрасно («…осенью 1990 г., главный военный прокурор СССР Катусев из отъявленных негодяев ГВП собрал «следственную бригаду» для юридической фальсификации этого дела»). Более ревностного борца с «пятой колонной», чем Катусев, пожалуй, не найти. В 1990 году он совместно с В. Оппоковым написал для «Военно-исторического журнала» статью «Иуды. (Власовцы на службе у фашизма)»[243]. Название говорит само за себя и выводит нас еще на одну тему, не менее животрепещущую.

В 1990-е вышло несколько серьезных книг об антисталинском протесте советских граждан 1941–1945 годов. Они, как правило, написаны молодыми историками и опубликованы частными издательствами. Но вот книга, написанная Михаилом Ивановичем Семирягой — корифеем советской исторической науки, ветераном (что немаловажно), напечатанная издательством РОССПЭН — «Российская политическая энциклопедия». В этой монографии, озаглавленной «Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны»[244], читаем: «Подавляющее большинство граждан государств прежнего Советского Союза резко осуждает бесчеловечный сталинский режим. Но когда заходит речь о политической оценке тех, кто вел активную борьбу против него, то возникает, казалось бы, парадоксальная ситуация: люди готовы сочувствовать тем узникам сталинского режима, которые были заточены в многочисленные лагеря ГУЛАГа и, по существу, не могли активно бороться против него. Но эти же люди психологически и поныне не готовы понять и принять тех противников Сталина, кто с оружием в руках сражался против того же режима… Жизнь всегда богаче, сложнее, многограннее любых, даже самых устоявшихся схем и стереотипов. Поэтому, думается, с течением времени отношение к коллаборационистам — исключая, конечно, подлинных военных преступников, карателей, которым нет и не может быть прощения, — наверняка изменится. Новые поколения наших соотечественников сумеют, очевидно, более широко и непредвзято оценить характер и мотивы поведения многих коллаборационистов, увидеть и понять трагичность их судеб»[245].

Такой взгляд, представленный фактически на официальном уровне, был большим событием для отечественной науки. Но тут же пошел и откат назад. Борис Филиппов в статье «Сопротивление советскому режиму (1920–1941)»[246] начинает «за здравие»: «Массовому сознанию был навязан тезис об отсутствии сопротивления, о пассивном поведении обескровленного мировой войной, революцией и войной гражданской населения, активная часть которого либо погибла, либо эмигрировала». Приводит многочисленные факты сопротивления большевизму в 1920—1930-е, классифицирует их. Но заканчивает «за упокой»: «…до начала Отечественной войны не прекращалось сопротивление сталинскому режиму». А что, после начала «Отечественной войны» оно прекратилось? Именно после 22 июня оно и развернулось по-настоящему.