Под псевдонимом Ирина - Зоя Воскресенская

Что же доподлинно известно из этой исторической легенды? Молодой 35-летний шведский дипломат, член одного из богатейших семейств мира, находясь в период 1944–1945 годов в Будапеште, занимался оказанием практической помощи евреям избежать смерти и депортации, будучи сам причастным к этой нации. Он доставал и передавал евреям охранные грамоты от имени правительства Швеции и других нейтральных стран, так называемые «Шутцпассы». В этой работе ему активно и успешно помогала жена министра иностранных дел правиельства фашистской Венгрии Гобо Кемены баронесса Элизабет Кемена. Известно, что проведением этой работы в Венгрии Р. Валленберг занимался по просьбе делегации представителей американских еврейских организаций, приезжавших в 1943 году для этих целей в Стокгольм. Известно также, что оберштурмфюрер СС Адольф Эйхмаа, 38-летний шеф еврейского отдела гестапо, занимавшегося в Венгрии депортацией евреев, дважды пытался организовать покушение на жизнь Р. Валленберга, но безуспешно.

28 марта 1945 года крупный шведский банкир, все тот же Маркус Валленберг, обратился в советское посольство к А. М. Коллонтай с официальной просьбой помочь разыскать его пропавшего родственника.

Тем временем молва и ажиотаж вокруг имени Рауля Валленберга продолжали муссироваться зарубежной и отечественной прессой. Одни свидетели видели его заключенным в камере № 142 Лефортовской тюрьмы, другие читали свидетельство о его смерти от инфаркта в тюремной камере 17 июля 1947 года, третьи встречали его где-то в Сибири в 60-е и даже 70-е годы. Однако 18 августа 1947 года замминистра иностранных дел СССР А. Вышинский направил шведскому посланнику в Москве Р. Сульману официальную ноту, в которой говорилось: «В результате тщательной проверки установлено, что Валленберга в Советском Союзе нет и он нам неизвестен».

Однако настойчивость родственников Рауля Валленберга в его розыске и их обращения в официальные правительственные органы СССР привели к тому, что в октябре уже 1989 года в Москву прибыли родственники Рауля Валленберга, которым советской стороной опять-таки якобы были предъявлены найденные в сентябре того же года в архивах КГБ личные документы и вещи Рауля Валленберга: дипломатический паспорт, удостоверение личности, водительские права, записные книжки, американские, венгерские и шведские деньги и портсигар. По поводу портсигара его сестра Нина Лагергрен, урожденная Валленберг, выразила сомнение в его принадлежности брату, поскольку Рауль никогда не курил.

Фантазии, прогнозирование и предположения причин исчезновения Р. Валленберга продолжали извергаться, как водопад, и все с брызгами «якобы». Дело дошло до того, что опять же в иностранной печати появились материалы «историков» и «публицистов», в которых высказывалась мысль, что в похищении Валленберга, если оно, конечно, было, замешан и JI. И. Брежнев, поскольку он в годы войны был начальником политотдела 18-й армии, дислокация которой в те годы проходила по северной части Венгрии.

Можно ли всерьез говорить о причинах исчезновения Р. Валленберга, если не фантазировать?! А если фантазировать, то почему нельзя предположить, что Валленберг на третий раз все-таки попал в руки переодетых в советскую форму сотрудников гестаповца Адольфа Эйхмана. И уж во всяком случае его нельзя считать «связником» для Берия, поскольку сам Л. П. Берия был на самом деле казнен не как английский шпион и «враг народа», а как, об этом теперь известно, конкурент, претендент на место первого человека в государстве, перехитрившего его Н. Хрущева.

Что касается самой Зои Ивановны Воскресенской-Рыбкиной, оказавшейся по воле судьбы на самом острие разведывательной работы и в предвоенные и военные годы, то к истории с братьями Валленбергами, о которой она пишет в своей книге, как разведчица она имеет лишь частичное отношение. Из архивных материалов Службы внешней разведки того времени видно, что основную работу по заключению перемирия с Финляндией вела все-таки советская дипломатия в лице Александры Михайловны Коллонтай, а разведка в лице Зои Ивановны лишь помогала ей, в изобилии снабжая справочными и характеризующими, как говорят в разведке, установочными материалами.

А может быть, не только судьба, а и прирожденные качества аналитика и исследователя выдвинули ее на самый гребень событий?! После работы в Китае она в 1932 году возвращается в Москву и некоторое время находится в командировке в Берлине, а в 1935 году уезжает на четыре года в Хельсинки. Перед войной Зоя Ивановна занималась «разведывательным» исследованием вопроса о сроках нападения Германии на Советский Союз. И снова работа на переднем крае разведки. С 1941 по 1944 год она в Швеции.

Глава 23

Под удары колоколов…

Когда-нибудь я опишу эти девять месяцев тяжкого одиночества после отзыва Кина. Жила в сложной обстановке. В полной неизвестности о сыне, братьях, матери, где и что с ними. Из Центра шли телеграммы с запросами по делам, которые вел Кин. Справлялись у меня, в то время как Кин, считала я, уже давно находится в Москве. Не могла постигнуть, что происходит…

Но вот в начале 1944 года мне прибыла смена, и я должна была выехать в Москву.

Сдавала дела новому резиденту Василию Петровичу. Передавала ему наших агентов. С одним из них случился казус. Он (Карл) заупрямился и не пожелал продолжать сотрудничество. Василий Петрович и после моего отъезда пытался наладить с ним связь, но безуспешно. Истинные причины невозможно было понять. Центр настаивал: агент должен действовать. Василий Петрович измотался и в конце концов в своей шифротелеграмме доложил: «Карл был просто влюблен в Ирину, этим объясняется его отказ работать со мной» — и, чтобы не было недомолвок, добавил: «Влюблен платонически». История смешная, но говорю о ней всерьез, подобные случаи в разведке бывают. В нашей деликатной работе, построенной на еще мало познанной науке, именуемой человековедением, нельзя отбрасывать значение личных контактов, симпатий и антипатий, возникающих у людей, связанных с нами.

…Я должна была выехать в Москву. Легко сказать выехать, а на чем и как? Прежде всего, требовалось отвоевать место в английском самолете, которые нерегулярно, но все же курсировали между Стокгольмом и Лондоном.

Вскоре возможность лететь в пассажирском «Дугласе» мне была предоставлена, назначен день рейса. Я подписала обязательство, что предупреждена об опасности перелета из Швеции в Англию и посему прошу родственников и всех близких в случае аварии самолета не предъявлять Королевскому правительству, другим властям и должностным лицам Великобритании каких-либо претензий и не требовать возмещения убытков. О каких убытках шла речь, было неясно, но обязательство я подписала, и меня облачили к полету.