Заложник - Кристина Ульсон

Она распечатала снимок Мортайи и отправилась в кабинет шефа следственного отдела Денниса.

— Имею честь представить Адама Мортайи, прежнего владельца мобильника Захарии Келифи, — объявила она.

Деннис взял снимок в руки:

— Хорошая работа, как тебе удалось его заполучить?

Эден присела на край его стола.

— Позаимствовала у наших американских друзей. Но Мортайи не только прежний владелец мобильника Захарии. Он бывший заключенный «коттеджа Теннисона» и связующее звено между «коттеджем» и Келифи.

Не обращая внимания на ошеломленного Денниса, Эден передала содержание своего разговора с американцами.

Шеф следственного отдела разозлился не на шутку:

— Все это время они знали, что в Швеции есть парень, который отсидел в «коттедже», и ни словом о нем не обмолвились.

— Не думаю, чтобы они намеренно от нас что-то скрывали, — возразила Эден. — Просто считали, что Мортайи живет в Германии и со Швецией никак не связан.

— Но немцы-то должны были знать, кто он такой?

— И наверняка знали, только вряд ли считали нужным следить за каждым его шагом. Не так-то сложно переместиться из Германии в Швецию, нигде не зарегистрировавшись. А судя по списку телефонных контактов Келифи, Мортайи много раз бывал в Швеции — как до, так и после заключения.

Деннис взял лежавшие на компьютере листки бумаги и перевел округлившиеся глаза на Эден:

— Сейчас многое встало на свои места.

— Однако и неясностей достаточно. Мы знаем, что София контактировала с Адамом Мортайи, и, как мне кажется, в этом одно из объяснений упорного молчания Захарии. Но меня беспокоит, что София так и не объявилась во время судебных слушаний по его делу и вообще не фигурировала в расследовании в каком-либо качестве. Мне кажется, у нее есть особые причины вести себя именно так.

Деннис потрогал пальцами снимок Захарии. Что пришлось вынести в «коттедже» этому человеку?

— То есть ты полагаешь, что главный идейный вдохновитель всего этого — сестра Захарии?

— Но такое возможно, не так ли?

— А бедняга Мортайи ее подельник?

Эден закусила нижнюю губу:

— Мортайи умер в июне.

Деннис вздрогнул:

— Он мертв?

— Наложил на себя руки. Американцы не говорят почему, но я догадываюсь, что это связано с «коттеджем».

— И это объясняет, в частности, одно из требований террористов.

Эден кивнула:

— Но я по-прежнему не понимаю, при чем здесь Карим Сасси.

Эден сама испугалась холодного тона своего голоса, но на участие у нее не оставалось ни времени, ни сил. Слишком много человеческих трагедий прошло через ее руки за один день.

Деннис медленно покачал головой:

— Это самая главная загадка.

Он кивнул на бумагу, которую Эден все еще держала в руке:

— Еще сюрпризы?

Это была статья об Адаме Мортайи, которую Эден отыскала в Сети.

— Значит, журналист так и не упомянул его имени, — задумчиво произнес Деннис, пробежав глазами листок.

— Нет, отец Мортайи боялся и за себя, и за сына, поэтому выступил анонимно. Но американцы, конечно, поняли, кто он.

— И он умер в июне?

— Да, американцы сказали, что в мае он вернулся в Марокко и вскоре после этого покончил с собой. Отец еще сокрушался, что девушка Мортайи вовремя не успела.

— Куда не успела? — не понял Деннис.

— Там написано, — кивнула Эден на статью. — Насколько я помню, она хотела познакомиться с его родителями, потому что они собирались пожениться. Однако по какой-то причине задержалась и прибыла в Марокко лишь на следующий день после смерти Мортайи. — Эден тряхнула головой. — Трагическая история, но нам надо торопиться. Отправь это немцам и распространи среди наших. Я хочу знать об этом все.

Эден сглотнула. «Знать все» — была ее вечная установка, которая крайне редко реализовывалась на практике. В ушах раздался голос ее британского шефа: «Больше, Эден. Нам нужно больше».

Ей не хотелось углубляться в эти воспоминания.

— Я отдам это нашим администраторам. — Эден протянула руку к бумагам.

— Подожди-ка…

Деннис поднес снимок к глазам и ткнул пальцем в грудь Мортайи. На фотографии тот был в футболке.

— У него татуировка.

Эден пригляделась. Действительно, как это она раньше не заметила?

— И что там написано?

— Понятия не имею; кажется, что-то по-арабски.

— Я покажу это Себастьяну.

Начальник аналитического отдела сидел за столом в своем кабинете.

— Ты можешь это перевести? — Эден показала на татуировку Мортайи.

Себастьян выдвинул один из ящиков стола и вытащил лупу.

Эден расхохоталась:

— Себастьян, зачем тебе лупа? Или с ней анализ точнее?

Аналитик криво усмехнулся:

— Тебе бы все шутки шутить.

Она вспомнила, как обозвала его коллег горе-арабистами, и прикусила язык. Однако ненадолго. Глядя на лупу Себастьяна, такую старую и заляпанную, словно ее стянули с музейной витрины, Эден не смогла удержаться от того, чтобы снова не прыснуть.

— Пойдем, — кивнул ей Деннис, не отрывая глаз от снимка.

Они подошли к одной из сотрудниц аналитического отдела.

— Ты можешь это прочитать? — Деннис протянул фотографию девушке.

Та прищурилась:

— Мелковато.

Себастьян дал ей лупу, и Эден кашлянула, подавляя очередной смешок.

— Ничего особенного, — покачала головой девушка.

Лицо Эден вытянулось. «Разумеется, там ничего нет, — подумала она. — Что это я себе, в конце концов, вообразила?»

— Но ведь что-то же там написано? — В голосе Денниса слышалось раздражение.

— Только имя. Вероятно, его сестры или подруги.

Себастьян разочарованно опустил руки.

— И какое?

— София.

63

Рейс 573

Она очнулась от боли и поначалу не могла вспомнить, где она и что с ней произошло. Попробовала пошевелиться, но малейшее движение отзывалось резью в мозгу. Боль накатывала волнами. Чтобы это прекратилось, нужно было просто лечь на пол.

Фатима заморгала, прижимаясь щекой к холодному полу. В голове что-то жужжало. Она снова прикрыла глаза. Сознание возвращалось медленно.

Похоже, она все еще на борту самолета. Фатима не знала, сколько пролежала без чувств, но поняла, что они до сих пор находятся в воздухе. Она вспомнила Эрика и то, как он смотрел на нее, покидая кабину.

«Никуда не уходите», — говорил его взгляд.

А до того они с Эриком заперлись в туалете, чтобы спокойно обсудить ситуацию. Эрик нервничал и почти кричал, что Карим ведет себя странно. Тогда она взяла сторону Карима, потому что большей глупости, чем подозревать его в угоне самолета, не могла себе представить.

И вот теперь Фатима лежала на полу, поверженная рукой того самого человека, которого защищала несколько часов назад. При этой мысли у нее дыхание перехватило от страха. Все это означало одно: Карим где-то здесь.

Только бы он не заметил, что она очнулась.

Когда все произошло? Последнее, что помнила Фатима, был звонок в дверь и лицо Эрика на экране. Он хотел, чтобы его впустили. И тут Карим схватил Фатиму за руку.

— Черт возьми, ты слышишь, что я говорю! — закричал он. — Ему сюда нельзя! Если он войдет в кабину, всем нам конец.

Фатима представила себе лицо Карима, его полные ужаса глаза.

Таким она видела его впервые.

— Что происходит? — закричала она в отчаянной попытке хоть что-то понять. — Почему вы не хотите впускать Эрика?

Карим не ответил. В этот момент Эрик забарабанил в дверь.

Карим все еще держал Фатиму. Прошла целая вечность, прежде чем Эрик перестал стучать. На какое-то время Фатиме показалось, что опасность миновала и сейчас Карим ее отпустит.

Хотя куда бы она пошла?

Карим действительно разжал пальцы и велел ей сесть на пол. И Фатима подчинилась. Карим направился к двери, но, вместо того чтобы впустить Эрика, снял со стены огнетушитель. Потом он приблизился к ней, что-то сказал и поднял огнетушитель над головой.

В этот момент Фатима снова почувствовала резкую боль в голове и закрыла глаза. По щекам текли горячие слезы.

Фатима злилась на свою беспомощность. Она не плакала. Слезы текли сами, от боли, что тысячей иголок вонзалась в мозг. Фатима не хотела плакать, у нее не было на это времени.

А потом что-то снова загрохотало, перекрывая шум мотора. Фатима поняла, что это Эрик, который снова стоит за дверью. Или он не уходил? Она вздрогнула, услышав голос Карима:

— Прекрати же, наконец, черт тебя подрал! Ты все равно сюда не войдешь, тебе не ясно?

И та же безысходность в голосе. Фатима чувствовала: произошло нечто ужасное. Нечто еще более ужасное, чем угон самолета.

Что ты наделал, Карим?