Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

Вскоре после происшествия у Ирины случился выходной, и она пригласила меня к себе. Не успела я переступить порог, как она принялась курить одну за другой и с довольным видом рассказывать, как плохо она жила в Москве.

— У меня был парень, — с жутким акцентом говорила она. — Но я его не любила. Я была так несчастна. Потом познакомилась с другим. Он меня не любил. Я была так несчастна. Эти мужчины!

Теперь у нее был дружок-англичанин, но и с ним она была «так несчастна». Насколько я поняла ее английский, он оказался чрезмерно ревнив.

— Почему ты с ним не расстанешься, если он делает тебя несчастной?

— Потому что он отличный любовник. — Она пожала плечами. — Любовь — это всегда несчастье.

Если читать между строк, то можно было сказать, что ее самой пылкой любовью являлась косметика, которую она продавала. Краску она любила всем сердцем, а ее лицо служило витриной. Ирина была отличным работником (так она сказала) и зарабатывала больше, чем любая другая продавщица.

— Я тебе доверяю, поэтому сейчас покажу.

Ирина вышла и вернулась с полосатой жестяной банкой от печенья. Она сняла крышку — банка была набита купюрами. Десятки, двадцатки, полтинники. Но главным образом — полтинники.

— Мои сбережения. Каждый вечер пересчитываю. Иначе не усну.

Я забеспокоилась. Держать дома столько наличности небезопасно.

— Ты должна отнести их в банк.

— Банк, скажешь тоже! — Банкам она не верила. — Смотри. — Она сняла с полки книжку и открыла ее — между страницами тоже оказались деньги. — Гоголь, Достоевский. — Снова деньги. — Толстой. — Еще больше денег.

— А ты эти книги читала? — Теперь я чувствовала свое ничтожество не на фоне ее богатства, а на фоне такой грандиозной литературы. — Или они у тебя в качестве копилок?

— Я их все читала. Ты любишь русскую литературу? — лукаво спросила она.

— Ну… да. — Я ее почти не знала, эту русскую литературу, сказала просто из вежливости.

Она улыбнулась:

— Ты англичанка. Смотришь «Лолиту» и думаешь, что знаешь русскую литературу. А теперь прощаюсь. Сейчас «Истэндерз» будут показывать.

— Тебе нравится «Истэндерз»?

— Обожаю. Они там все такие несчастные — в точности как в жизни. Приходи еще. Когда захочешь. Если не захочу тебя видеть — я тебе так и скажу.

Другой человек решил бы, что Ирина говорит это из вежливости, но я-то ее знала!

Доктор оказался прав: выкидыша у меня не случилось. Но через несколько дней после нападения я почувствовала, что сползаю в какую-то черную дыру. Мое восприятие мира все мрачнело и мрачнело, пока я не стала различать только кровожадность людскую и наши тяжкие пороки. Мы разрушаем все, к чему прикасаемся.

Почему я влюбилась в Антона? Почему в него влюбилась Джемма? Почему мы не любим того, кого нужно? Что с нами такое, что мы сами нарываемся на ситуации, к которым абсолютно не готовы, и причиняем боль и себе, и другим? Зачем нам даны эмоции, которыми мы не умеем управлять и которые развиваются в направлении, прямо противоположном тому, что нам действительно нужно? Мы — ходячие конфликты, внутренние разлады на ножках, и если бы люди были машинами, их надо было бы вернуть продавцу за непригодностью.

Почему мы обладаем такой ограниченной способностью приносить радость и неограниченной — причинять боль?

Человечество — это космическое недоразумение, решила я. Чья-то божественная шутка. Космический эксперимент, который оказался неудачным.

То, что я живу, вызывало во мне бурю протеста. Единственное, что еще составляло смысл моего существования, была неизбежная перспектива смерти. Но я носила под сердцем ребенка и была вынуждена жить дальше.

Антон говорил, что эту безнадежность спровоцировала психическая травма, причиненная ограблением; мне надо еще раз показаться врачу. Я возражала: причиной моего жалкого состояния была моя собственная порочность. Антон и слушать не хотел. Он все твердил: «Ты не порочна. Я не любил Джемму, я люблю тебя».

Именно это я и хотела сказать. Почему он не любил Джемму? Почему все должно быть так сложно?

Мне удалось завершить работу над листовкой про шпинат, но, когда агентство нашло мне новых клиентов, я не поехала.

Мне практически не с кем было поговорить. После нашей с Антоном жуткой поездки в Дублин, когда мы все рассказали Джемме, со мной перестали общаться все знакомые мне ирландские девушки в Лондоне — наши с Джеммой общие подруги. Единственная, с кем я была дружна еще до Джеммы, оставалась моя школьная подруга Ники. Но у Ники были свои заботы, она безуспешно пыталась забеременеть от Саймона, который мало того, что ростом не вышел, так еще, оказывается, и бил холостыми.

Антон целыми днями пропадал на работе с Майки: они таскали телевизионных боссов обедать и рыскали в поисках финансирования; водили обедать литературных агентов и рыскали в поисках дешевых сценариев; водили обедать театральных агентов и рыскали в поисках актеров на роли в дешевых сценариях, которые они еще не купили и на постановку которых еще не добыли денег. При мысли об абсурдности происходящего меня начинало тошнить: клясться сценаристу, что актриса уже дала согласие, обещать актрисе, что с деньгами полный ажур, врать телевизионной компании, что есть и сценарий, и режиссер… Но Антон уверял, что без этого не обойтись.

— Никто не хочет первым брать на себя обязательства. Если кто-то уже подписался, тогда все начинают думать, что дело стоящее.

Антон с Майки вертелись как белка в колесе, но ни один проект еще не был запущен в производство.

— Скоро все склеится, — обещал Антон каждый вечер, возвращаясь с работы. — У нас будет хороший сценарий, хорошая актриса, и деньги посыплются как из рога изобилия. После этого к нам выстроится очередь.

Я тем временем проводила целые дни в одиночестве и однажды, когда оно стало совсем уж невыносимым, поднялась наверх к Ирине. Она открыла, и через ее плечо я сразу увидела на столе кипу банкнот..

— Сегодня была получка, — объяснила она. — Входи, посмотри.

— Спасибо. — Я скользнула в комнату. Повосхищавшись хрустящими новенькими купюрами, я принялась изливать душу.

Ирина слушала с интересом, а когда я доплелась до умозаключений, проговорила:

— Ты очень несчастна. — Теперь она по-настоящему зауважала меня.

И только исчерпав все способы отвлечься, я включила компьютер и попыталась найти утешение в своей книге. Я пять лет ее сочиняла, она основывалась на моем опыте работы в пиар-службе в Ирландии. Рабочее название книги было «Кристальные люди», и сюжет в двух словах был такой: химическая компания отравляет воздух в небольшом поселке, девушка из пиар-службы (списанная с меня, но посимпатичнее, поживее и с более густыми волосами) начинает высовываться, поднимает хай, открывает глаза местным жителям и совершает все те подвиги, которые я мечтала совершить в реальной жизни.