Том 2. Нервные люди - Михаил Зощенко

Перед этим, конечно, позавтракал поплотней для укрепления духа. И пошел.

Прихожу в это самое учреждение. Отворяю дверь. Вытираю ноги. Вхожу по лестнице. Вдруг сзади какой-то гражданин в тужурке назад кличет. Велит обратно слушаться.

Спустился обратно.

— Куда, говорит, идешь, козлиная твоя голова?

— Так что, говорю, по делам иду.

— А ежли, говорит, по делам, то прежде, может быть, пропуск надо взять. Потом наверх соваться. Это, говорит, тут тебе не Андреевский рынок. Пора бы на одиннадцатый год понимать. Несознательность какая.

— Я, говорю, может быть, не знал. Где, говорю, пропуска берутся?

— Эвон, говорит, направо в окне.

Подхожу до этого маленького окна. Стучу пальцем. Голос, значит, раздается:

— Чего надо?

— Так что, говорю, пропуск.

— Сейчас.

В другом каком-нибудь заграничном учреждении на этой почве развели бы форменную волокиту, потребовали бы документы, засняли бы морду на фотографическую карточку. А тут даже в личность не посмотрели. Просто голая рука высунулась, помахала и подает пропуск.

Господи, думаю, как у нас легко и свободно жить и дела обделывать! А говорят: волокита. Многие беспочвенные интеллигенты на этом даже упадочные теории строят. Черт их побери! Ничего подобного.

Выдали мне пропуск.

Который в тужурке, говорит:

— Вот теперича проходи. А то прет без пропуска. Этак может лишний элемент пройти. Учреждение опять же могут взорвать на воздух. Не Андреевский рынок. Проходи теперича.

Смотался я с этим пропуском наверх.

— Где бы, говорю, мне товарища Щукина увидеть?

Который за столом, подозрительно говорит:

— А пропуск у вас имеется?

— Пожалуйста, говорю, вот пропуск. Я законно вошел. Не в окно влез.

Поглядел он на пропуск и говорит более вежливо:

— Так что, товарищ Щукин сейчас на заседании. Зайдите лучше всего на той неделе. А то он всю эту неделю заседает.

— Можно, говорю. Дело не волк — в лес не убежит. До приятного свидания.

— Обождите, говорит, дайте сюда пропуск, я вам на ем закорючку поставлю для обратного прохода.

Спущаюсь обратно по лестнице. Который в тужурке, говорит:

— Куда идешь? Стой!

Я говорю:

— Братишка, я домой иду. На улицу хочу пройти из этого учреждения.

— Предъяви пропуск.

— Пожалуйста, говорю, вот он.

— А закорючка на ем имеется?

— Определенно, говорю, имеется.

— Вот, говорит, теперича проходи.

Вышел на улицу, съел французскую булку для подкрепления расшатанного организма и пошел в другое учреждение по своим личным делам.

Быстры, как волны, все дни нашей жизни

Что ж, художник не человек, что ли? Художнику тоже другой раз надоедает рисовать диаграммы и карикатуры. Может, иной раз художнику охота изобразить чего-нибудь лирическое. Какой-нибудь этакий пейзаж заместо дурацкой морды. Раз однажды стоит наш художник, притулившись у окна, в печальном раздумье и соображает, чего бы ему изобразить.

«Эге, думает, изображу-ка я городской пейзаж из окна… Тут, скажем, тумба… Тут ванька на санях… Лошаденка этакая корявенькая… Снег мурашит… Народ ходит… Тут частный паучок развернул свои сети — лавчонку открыл… Превосходная, думает, картина получается. Меньше, как за четыре рубля, нипочем не продам. Это вам не Айвазовский».

Цельный день работал наш гениальный художник. Самую малость только не закончил. «Завтра, думает, закончу». Начал он назавтра работать. Видит, черт побери, не та музыка получается, не тот пейзаж. Снег растаял. Извозчик на колесах выехал. Публика с зонтиками шляется. Вон соседний домишко трещинку дал. Частный паучок свернулся — лавчонка стоит заколоченная… Начал художник сызнова изображать. Тоже, конечно, не худо получается. «За трешку, думает, такой пейзаж завсегда загнать можно будет».

На третий день стал заканчивать наш славный художник свое произведение искусства. Глянул на пейзаж — и обомлел.

Видит — опять не та музыка. Опять снежок выпал. Тумба, правда, стоит, но у тумбы домишко развалился. Вон кооперация развернулась… Банька опять же. «Черт побери! — думает художник. — За три рубли, думает, такое творческое беспокойство. Изображу, думает, как есть». Так и нарисовал. Хотел загнать за полтинник, — давали четвертак. Так и не продал. Себе оставил — для выставки. Художественные критики теперь будут писать об этом произведении: мол, новое течение в живописи — «невозможный изображенизм». А нам наплевать!

Графология

За границей-то до чего докатились! Какую счастливую новость придумали! Вот наши газеты пишут насчет этой новости. Одно, говорят, довольно крупное лондонское учреждение взяло к себе на службу известного графолога — товарища Роберта Заудека, чтобы он определял по почерку характеры служащих и клиентов. Вот бы нам тоже так устроить! Мы бы развернулись! Мы бы тоже определили жуликов и растратчиков!

Впрочем, глаз у нас острый и наметанный, мы вполне предвидим, что произойдет.

Ну, взяли, скажем, на службу графолога. Отвели ему кабинет. Дали ему разные почерки.

— Вот, говорят, милый, действуй! Вылавливай!

Засел графолог в своем кабинете. Начал определять.

«Это, думает, чей такой канальский почерк? Чья это явно мошенническая подпись?»

— А? Председателя? Какая, знаете, благородная, энергичная подпись! Даже сразу не разобрать. («Вот, думает, влип. На председателя наскочил. Потом, думает, неприятностей не оберешься, ежели чего худое скажешь».)

«Что ж, — думает графолог, — председателя мне не с руки ронять. Посмотрим дальше. Какие такие жулики тут работают? Вот, не угодно ли, какая еще жуликоватая подпись. Форменно канальская подпись! С такой подписью обыкновенно родных мамаш убивают. Что за сукин сын расписался!»

— Ась? Управдел?… Гм… Сейчас через лупу посмотрю. Может, оно и ничего. Нуда, ничего. Обыкновенно скромная подпись. Буквы благородно закруглены. Честный почерк.

(«Что ж, думает, топить человека. Потом будет ежедневно ссориться и затирать по службе».)

«Я на себя не сердит, — думает графолог. — Начальников мне неудобно опрокидывать. После коситься будут. Дай, думает, заурядную подпись посмотрю. Эге! Это чей крест? Чей такой жуликоватый крест? Кто это заместо подписи фигурки ставит?»

— Феклуша! Какая Феклуша? Уборщица? Что ж, довольно благородная подпись. («Тоже, думает, неловко против пролетарского элемента выступать. Несозвучно с эпохой».)

«Однако, — думает графолог, — хотя бы одного мошенника надо определить.

А то скажут — ни черта не делает, баклуши бьет, даром жалованье огребает. Вот хотя бы этот почерк. Форменный бандит. Сейчас возьмем на учет…

Те-те-те, — думает графолог. — Да это же мой почерк. Фу, черт, туман нашел. Не признал. Оно, конечно, канальская подпись…»

И написал графолог похвальный отзыв о всех сотрудниках.

А через месяц графолога сократили за ненадобностью.

— Раз, говорят, все благородно и жуликов нету, то вам, значит, и делать тут нечего. Пущай лучше без графологов!

Ростов

Кстати, о Ростове. Симпатичный город. Я там был этой осенью. Проездом.

Славный, спокойный город. И климат довольно мягкий. Кроме того — полное отсутствие хулиганства. Даже немного удивительно, с чего бы это.

Молоденькая девица одна может свободно пройти ночью, по улицам. Никто ее не затронет.

Ну, как— одна, я, конечно, не знаю. Не ручаюсь. Но вдвоем или небольшой группой — очень даже свободно может идти. Никаких таких лишних возгласов. Даже по тротуарам допущают ходить. Зря не сталкивают. Ругаться-то, конечно, ругаются. Но промежду себя. Не в сторону прохожих.

Это явление, в смысле полного отсутствия хулиганства, я думаю, происходит за счет физкультуры. Физкультура завсегда отвлекает граждан от хулиганства. А физкультура в этом южном городе поставлена на полную высоту. Футбол, эстафетный бег, нырянье и плаванье — это на каждом шагу. Это удивительный город в этом отношении.

Я сам был свидетелем такого спортивного случая.

Сижу я в городском саду. Читаю, как сейчас помню, газету. Дискуссионный листок.

А кругом мягкая осенняя погода. Солнце золотится. На скамейках публика сидит. Такая тихая осенняя картинка без слов.

Тут же по аллейкам небольшой парнишка шляется. С ящиком. За пятачок сапоги чистит.

Увязался этот парнишка и до меня. Начал мне мусолить сапог за пятачок.

Вычистил один. Только взялся за другой, вдруг сзади кто-то как ахнет мне на плечи. Гляжу — какой-то незнакомый человек в трусиках через меня прыгнул.

Только я хотел его обругать, сукина сына, зачем он через незнакомых прыгает, вдруг сзади опять — хлоп — другой прыгнул. Всего их прыгнуло четверо. Вот, думаю, и хулиганство налицо.

Вдруг гляжу — нету хулиганства. Чистая физкультура. Чехарда. В чехарду молодежь играет. Славно так через сидячих людей прыгают.