Игра теней - Тэд Уильямс

Дайконас поправил мешок на плече и шагнул на сходни судна, носившего пышное имя «Утренняя звезда Кироса». Он насвистывал старую перикальскую песенку — ее всегда пел отец Во, задавая сыну порку.

Когда Дорса выставил Киннитан из дома, она попала в такое положение, какого прежде не могла и вообразить. Ей пришлось спать прямо на земле, в узких переулках Иеросоля, и питаться тем, что удавалось украсть немому мальчику Голубю. Если бы Голубь не оказался ловким и опытным воришкой, они оба просто-напросто умерли бы с голоду. Киннитан догадывалась, что во дворце автарка мальчика кормили не лучшим образом и вместе с другими юными рабами он добывал себе пропитание на городском рынке.

Наконец, после долгих блужданий и расспросов, Киннитан удалось найти эту женщину, хозяйку прачечной. Прачечная располагалась в просторном помещении, где прежде находился торговый склад. На каменном полу стояли огромные корыта с горячей водой — их было так много, что комната буквально тонула в облаках пара. Около каждого корыта гнули спины две или три женщины; другие женщины, а также мальчики-подростки беспрестанно подносили ведра с горячей водой, которую черпали из огромного котла, установленного в середине комнаты. Киннитан видела, как одна из девушек плеснула кипятком себе на босую ногу и с пронзительным воплем упала пол. Женщина средних лет, ширококостная, но при этом отнюдь не полная, подошла к девушке, осмотрела обваренную ногу, дала бедняжке затрещину и отослала ее прочь в сопровождении двух других прачек. Как полководец перед войском, хозяйка стояла, уперев руки в бедра, и провожала взглядом раненого солдата, покидавшего поле битвы. По выражению ее лица можно было догадаться, что она сетует на богов, пославших ей такое множество неуклюжих лентяек.

Киннитан сделала Голубю знак ждать у дверей. Хозяйка прачечной вперила в девушку неприветливый взгляд, всем своим видом показывая, что не желает тратить время на досужие разговоры.

— Что надо? — отрывисто бросила хозяйка.

Киннитан поклонилась, пораженная внешностью женщины. Вблизи рост и широкие плечи хозяйки прачечной производили еще более сильное впечатление, а потемневшая от загара кожа делала ее похожей на вырезанную из старого дерева статую воинственной богини вроде тех, что помещаются на носах боевых кораблей.

— Вы… Сорайза? — пробормотала Киннитан, с трудом подбирая иеросольские слова.

— Да, я Сорайза, и у меня хлопот полон рот. Говори, не тяни, что тебе надо?

— Вы… из Ксиса? Говорите по-ксисски?

— Да, милостью богов я родилась в Ксисе, — буркнула женщина и тут же перешла на ксисский. — Уже долгие годы я живу в этом проклятом городишке, но все же не забыла родной язык. Так что тебе от меня нужно?

Киннитан набрала в грудь побольше воздуха. По крайней мере, одно препятствие было устранено.

— Простите, что осмелилась побеспокоить вас, госпожа Сорайза. Я знаю, что у вас много дел, ведь вы управляете всем этим…

Киннитан указала на испускающие пар корыта.

— Ну так что? — перебила ее Сорайза, похоже, не слишком падкая на лесть.

— Я… видите ли, я имела несчастье потерять отца и мать… — Киннитан заранее приготовила историю, чтобы поведать ее хозяйке прачечной. — В прошлом году матушка моя скончалась от грудной лихорадки. Тогда отец решил отвезти нас с братом сюда, в Иеросоль. Но во время плавания отец тоже захворал и скончался у меня на руках. — Киннитан потупила глаза и испустила горестный вздох. — Ни здесь, ни в Ксисе у нас с братом не осталось родственников, чтобы получить у них приют. Нам некуда идти, и нам угрожает голодная смерть.

— Так у тебя есть брат? — прищурившись, осведомилась хозяйка. — Ты уверена, что это именно брат, а не любовник? Не пытайся обвести меня вокруг пальца, девочка.

Киннитан указала на Голубя. Мальчик переминался у дверей, в глазах его застыл страх.

— Вот он, мой брат. Он немой. Но поверьте, он славный мальчик.

— Вижу, на любовника не похож. Только никак не могу взять в толк, какое отношение ваши невзгоды имеют ко мне?

Сорайза вытерла руки о фартук, как человек, который завершил одно дело и собирается приступить к следующему.

Киннитан поняла, что наступил решающий момент.

— Я слышала… мне говорили, когда-то вы были одной из послушниц в Улье.

Хозяйка удивленно вскинула брови.

— Вот как? И откуда тебе известно об Улье и тамошних послушницах?

— Я сама была одной из них. Но когда моя мать тяжело захворала, я покинула Улей, чтобы ухаживать за ней. После смерти матери меня приняли бы туда опять, но отец очень хотел вернуться в Иеросоль, на свою родину.

Киннитан позволила вырваться наружу малой толике ее тоски и страха. Голос ее задрожал, на глаза выступили слезы.

Темное лицо Сорайзы слегка смягчилось. Впрочем, перемена была едва заметна.

— Кто был верховной жрицей, когда ты находилась в Улье? Отвечай быстро, девочка.

— Раган.

— Да, я ее помню. В мое время она была простой жрицей, но всякому было ясно, она далеко пойдет. — Сорайза кивнула. — Жрецы до сих пор каждое утро приходят в ульи, чтобы забрать мед священных пчел?

Киннитан в замешательстве уставилась на нее, пораженная этим странным и бессмысленным вопросом. Неужели с тех пор, как женщина покинула Улей, традиции и обычаи так сильно переменились? В следующее мгновение Киннитан догадалась, что это ловушка.

— Нет, госпожа Сорайза, — невозмутимым тоном ответила она. — Жрецы никогда не приходят в ульи, за исключением немногих избранных, что заботятся об алтаре Нушаша. Делать это позволено лишь мужчинам, подвергнувшимся оскоплению. А мед передают жрецам два раза в год.

Перед мысленным взором Киннитан невольно возникла церемония передачи меда. Зимой его было совсем мало, он едва покрывал дно сосуда, запечатанного священными печатями. Мед символизировал живительный свет солнца, которое непременно вернется после холодных месяцев и согреет землю своими лучами. Летняя церемония носила название Обновления. Во время этой церемонии устанавливались новые ульи, а обветшавшие предавались священному огню. Верховная жрица и четыре ее помощницы тащили по улицам повозку, нагруженную сосудами с медом. Они доставляли священный груз верховному жрецу Нушаша, тот забирал мед и передавал его автарку. По крайней мере, так рассказывали Киннитан. Сама она, как и другие послушницы, ни разу не присутствовала на церемониях за пределами Улья.

— А кто стал прорицательницей?

— Мать Мадри, госпожа. Однажды она удостоила меня разговора.

Киннитан тут же спохватилась, что сказала лишнее. К счастью, хозяйка прачечной не обратила на это внимания.