Монохром - Сергей Палий

– О, я еще не так умею… Слушай, а ты, когда поссать хочешь, прямо под себя мочишься или успеваешь до куста добежать? Мозги-то небось совсем в шлак превратились – рефлексы сами по себе, струя запускается без спроса. – Убью, – прошипел угольник.

Отлично. Падкий на провокации, значит, можно вывести из себя. А ярость снижает способность адекватно оценивать ситуацию, автоматически превращая агрессора в жертву.

Почувствовав слабину, Лёвка извернулся и врезал гаду правым боковым с такой силой, что, будь на месте видоизмененной скотины обыкновенный человек, челюсть можно было бы подбирать на рельсах. Но черномордый удар удержал. Правда, ценой выбитого зуба и секундной потери концентрации. Он с хрипом отшатнулся и рефлекторно разжал пальцы, дав парню наконец возможность вздохнуть. Лёвка сипло втянул воздух, оттолкнулся каблуками от рифленого пола и почти выскользнул из-под оглушенного соперника. Почти.

В последний момент угольник выставил колено, и парень схлопотал аккурат в пах. Подлый и неожиданный тычок свернул его пополам и вроде бы заставил забыть об атакующих действиях. Выстрелить я не успел: угольник выкрутил руки моего напарника за спину, вздернул его в полный рост и вновь прикрылся телом. Жестко и профессионально работает, сволочь. Даже без учета улучшенных метаморфозой боевых характеристик.

– Минор… – просипел Лёвка, балансируя на носках и стараясь не терять точки опоры, – беги…

Я уставился на него, стараясь понять, что парень задумал. То помогай этому оболтусу, то сам просит, чтоб его бросили. Может, разум помутился после того, как врезали коленом по яйцам?

Лёвкины зубы разжались, и на пандус с едва слышным за шумом ветра звоном упал металлический предмет. Чека.

В мозгу будто что-то щелкнуло, и время замедлило свой бег. Ясное дело, ощущение было субъективное, но и на том спасибо – хоть что-то сообразить успею.

Сколько прошло с момента, когда гаденыш заломил Лёвке руки? Секунда-полторы, не больше. А период замедления запала у противопехотной гранаты Ф-1 – три-четыре секунды. Стало быть, времени еще навалом.

Паренек умница. Прибрал у поверженных возле контейнеров «пылевиков» пару «лимонок» и при первом же удобном случае довольно изобретательно воспользовался трофеем. Интересно, куда ловкач умудрился засунуть гранату этому тугодуму? Не в трусы же, в самом деле? Или все-таки…

Комбеза на угольнике не было – его толстая смолистая шкура, судя по всему, служила хозяину одновременно и броней, и защитой от охлаждения или перегрева. Из амуниции на бойце я заметил портупею с несколькими подсумками и кармашками да какое-то подобие исподнего на чреслах. Быть не может – почуял бы…

Мимика угольника в тот же миг изменилась, и вот тут-то по сложившейся гримасе я понял: почуял.

Прошло еще полсекунды, в течение которых участники мизансцены полностью осознали сложившуюся си туацию и просекли свои роли в этом убийственном эндшпиле. Теперь положение у всех троих хуже некуда, медлить дальше – равнозначно вычурному самоубийству.

Рубильник в моем черепе опять хрястнул, возвращая восприятие временного потока в норму.

Решение пришло само собой – когда в твоем распоряжении полторы секунды, раздумывать о тактике и стратегии, знаете ли, некогда. Замешательство осознавшего проблему угольника позволило мне подступить к нему вплотную и сунуть ствол под брюхо. На спусковой крючок я давил наудачу, потому что дерни он в тот момент Лёвку на себя, и очередь пришлась бы тому в спину. Но, видно, ощущение холода ребристой «лимонки» в промежности ввергает в ступор даже заядлых флегматиков. Плевать. Главное, мне удалось.

Израильский пистолет-пулемет – штука мощная. А уж при выстреле с близкого расстояния и подавно: слона можно подвинуть.

Очередь из «Узи», пущенная под тупым углом снизу вверх, приподняла зарычавшего от боли угольника и позволила Лёвке рвануться вперед, высвобождаясь из захвата.

Несмотря на то, что отдачей руку повело в сторону, я продолжал давить на спусковой крючок, нещадно расходуя патроны. Треск и грохот слились с очередным раскатом грома.

Повезло. Энергии пуль хватило, чтобы сбросить воющего угольника с перевалочного пандуса.

Взрыв раздался сразу же, как только тело скользнуло вниз. Скорее всего издыхающее существо не успело даже упасть в грязь – механизм гранаты сработал, и сотня осколков превратила черную тушу в месиво. По железному полу снизу лязгнул металлический град, но, к счастью, пробить листы и добраться до нас смертоносные брызги не смогли. Ошметки плоти взмыли над пандусом и обрушились на нас склизким дождем.

В ушах звенело. Рука продолжала сжимать «Узи», в котором боезапаса осталось совсем чуть-чуть: хорошо, если патронов пять. В глазах двоилось – окончательно прийти в себя от словленного в торец пинка пока не удавалось.

– Ты не бросил меня. – Фразу я скорее прочитал по Лёвкиным губам, чем услышал. – Почему?

Я поморгал, фокусируясь, и перевел предохранительную скобку на стрельбу одиночными.

– Если не врешь, то шняга, которая вот-вот полезет из шахты, изувечит всех, кто в нее сунется. Укрыться от выброса поблизости негде. Так что придется лезть в клоаку, которую лучше тебя никто не знает. По-моему, очевидно, что без тебя я сдохну. – Это единственная причина?

Лёвка ждал моего ответа с таким серьезным видом, словно от сказанных слов зависела его вера в человечество как вид. Смешной, ей-богу. Я не выдержал и улыбнулся, чувствуя, как по губе опять потекла горячая струйка крови.

– Выдыхай уже, бобер, – сказал я. – Если тебе и впрямь интересно, то эта причина основная, но не единственная. Доволен? – Вполне, – ответил Лёвка.

Я подошел к краю пандуса и, стараясь не поскользнуться на разлапистых потрохах угольника, глянул вниз. Да уж, сработавшая в упор «лимонка» – зрелище неаппетитное. Звон в ушах помаленьку стихал.

– Ефрейтор Валеев, – произнес за спиной Лёвка. – Гнусный тип. – Узнал сослуживца?

– Да. Он и при жизни был порядочной сволочью, а после того, как почернел, и вовсе скурвился.

– Значит, поделом окурку лужа. – Я развернулся. – Гранату в трусы – это банально, но в то же время как-то даже… изящно. Ты молодец, Коломин. – Громковато получилось.

– Ага, повоевали мы волшебно. Сейчас дружки этой черной размазни подтянутся.

– Думаю, они нашли, чем заняться с «пылевиками». К тому же с минуты на минуту разразится выброс, поэтому наверняка сейчас выжившие солдаты ринутся к шахте. – И нам пора.

Лёвка кивнул и побежал по пандусу к дальнему краю, где за раскуроченной цистерной виднелся пустырь. Стремительности и грации движениям теперь ощутимо не хватало: видно, знатно потрепал его алчный угольник. Смех смехом, а ТТХ моего напарника явно ухудшились после жестокой схватки.

Пока мы бряцали по металлическим плитам, небо еще раз разродилось светошумовой феерией. Скоро, совсем скоро захлестнет Зону волна аномальной энергии, которая, как теперь известно, берет начало не только на поверхности, в районе Саркофага, но и в недрах Земли. Что за хреновина там, в глубине, источает таинственный черный туман – оставалось только гадать.

Шахта встретила нас стеной аномалий и шквальным ветром, сбивающим с ног. Вокруг разрытого, что твоя могила, входа серело кольцо из погибших растений. Ровное, словно какой-то сумасшедший чертежник обозначил гигантским циркулем область, где живое стало мертвым. Скорчившиеся ветки кустов, кривая сосенка без намека на хвою, свинцово-пепельные стебли бурьяна. И вовсе не ушедшая зима была виновником этого геометрического кладбища – ведь за пределами незримой границы из-под жухлой листвы пробивалась молодая травка. А внутри кольца – ничего.

Аномальная субстанция, которую Лёвка называл черным туманом, – вот что послужило причиной возникновения плеши.

Вдруг я понял, почему меня терзает чувство пережитого ранее. Я уже видел такие сизые, монохромные цвета на улице Миражей, когда попал под морок. Когда не смог спасти Светлячка, свою несуществующую дочь. Не уберег ее от всепоглощающей, щемящей стужи… Я встряхнулся.

Жутко, конечно, но рефлексии мешали сосредоточиться, а предаваться жалостью к каждой травинке у меня ни времени, ни желания не было. Нужно живей соображать, как пройти сквозь целый каскад «электр», «воронок» и «жарок» – чудовищное переплетение аномалий разной природы преграждало путь. Эх, вот бы сейчас «компас» – артефакт, с помощью которого мы с Латой сумели найти проход среди сонма ловушек возле ЧАЭС… Отставить. Думать в сослагательном наклонении вредно.

Я остановился рядом с Лёвкой и, щурясь от ветра, глянул в дрожащее марево.

– Дело табак. Чтобы в этой каше найти лазейку, придется час возиться.

– Считанные минуты остались. Может, разрядим какую-нибудь аномалию и проскочим?