Повседневная жизнь в Венеции во времена Гольдони - Франсуаза Декруазетт

Однако процесс приобщения женщин к культуре развивался не сам по себе. О том свидетельствует путь к знаниям, пройденный Луизой Бергалли, дочерью пьемонтского ремесленника, супругой Гаспаро Гоцци. С самого начала у Луизы было все, что позволяло девушке ее звания сделать литературную карьеру: ум, одаренность, интерес отца к культуре и его стремление дать дочери хорошее воспитание, покровительство патрицианских семей. А главное, ее поощряет добросердечный и искренний литератор Апостоло Дзено — обладатель звания императорского поэта в Вене, инициатор реформы оперы-сериа задолго до Метастазио, активный сотрудник, а затем и руководитель одного из первых толстых венецианских литературных журналов — «Журнала итальянской литературы», основанного в 1710 г. Луиза пишет быстро и много, особенно в 1730-е гг., и Дзено, прочитывая все ее труды, дает им свою оценку. Сочинения девушки приобретают известность: либретто для опера-сериа, написанные по образцу своего наставника Дзено, трагедии, комедии характеров… Разумеется, шедевров среди них нет. Однако и либретто, и, главным образом, трагедия до сих пор крайне редко привлекали к себе внимание женщин-писательниц: они предпочитали поэзию, причем в духе Петрарки, развивая ее аркадское направление; в области театра они обычно избирали гибридный жанр пасторали, населенный пастушками, сатирами и нимфами. Трагедия, возвышенный жанр, где царят жестокость, смерть, тирания и государственные интересы, традиционно предназначалась для авторов-мужчин. Луиза решительно ломает устоявшиеся рамки и, более того, намеревается реформировать трагедию. Комедии ее также нельзя назвать импровизациями любителя — в них чувствуется превосходное знание истории театра, и в частности произведений Теренция, которого она в 1727–1731 гг. переводит полностью. Луиза разрабатывает новый стиль письма, утверждает себя как профессиональный литератор. Одновременно она становится рупором и защитницей женщин-поэтов всех времен и народов и, в частности, публикует несколько антологий, где соединяет стихи поэтесс прошлого с сочинениями своих современниц.

Но с 1738 г. напористая, активная деятельность Луизы постепенно принимает более скромные масштабы: она занимается в основном переводами (Расина), немного пишет для театра, но не создает ничего примечательного. Причина? Замужество. Факт сам по себе парадоксальный, ибо супруг ее, Гаспаро Гоцци, принадлежит к высокообразованной семье, подарившей миру великих венецианских писателей XVIII в., семье, где женщины увлечены серьезным чтением и литературным творчеством. Вилла Гоцци в Визинале была своеобразным центром интенсивного обмена мнениями по вопросам культуры, «приютом поэтов», как ее называли; Луиза часто бывала там еще до замужества, но уже окруженная ореолом литературной славы.[543] Встреча будущих супругов прошла под знаком духовности и интеллектуального равенства. И все же превосходство Луизы было очевидно с самого начала: ей тридцать пять, за плечами успешная карьера, ему двадцать пять, он восхищен ею и желает ее. Однако ни восхищение, ни желание не могут уничтожить разницы в социальном положении; Гаспаро даже не осмеливается рассказать о своей страсти матери:

Сердце мое! Ах, вот уже четыре дня, как мне кажется, что весь мир гонится за нами по пятам, отчего я не могу сказать вам тысячу вещей, наполняющих ум мой горечью и печалью. Поэтому я пытаюсь на бумаге изложить вам свои душевные терзания. Увы… Каков же мой характер? Сам я считаю себя виновным, побежденным, сбитым с толку. Вы полагаете, что я когда-нибудь смогу поговорить с матушкой? Сколько раз я уже приступал к этому разговору; был готов сказать все прямо и открыто, однако едва я открывал рот, как тотчас меня охватывал смертельный холод и я начинал дрожать с головы до ног.[544]

Не исключено, что причина столь неуверенного начала романа кроется в интеллектуальном соперничестве. Продолжение лишь укрепляет эту неуверенность. Из блистательной поэтессы Луиза, можно сказать, превращается в гольдониевскую героиню, деклассированную, не сумевшую вписаться в аристократическую и вдобавок разорившуюся семью мужа, хотя аристократизм их и весьма недавней пробы. Ее презирает свояк — женоненавистник Карло, высмеивающий ее «горячечное и беспочвенное воображение» и ее «поэтические взлеты»; он выставляет ее истеричной, вздорной дамочкой с «мстительным и вспыльчивым характером»; по его словам, это «бедная женщина, усталая и запутавшаяся», преследующая собственного мужа только за то, что она находит его «ленивым и беспечным». Желая видеть супруга более серьезным и менее легкомысленным, она своей мелочной и педантичной экономией терроризировала семейство Гоцци, пытаясь предотвратить его разорение, что, по мнению Карло, было совершенно бесполезно.[545] Ее начинает презирать муж, гениальный журналист, осуществивший реформу Падуанского университета, талантливый автор, однако наделенный неуравновешенным характером: убежденный, что судьба преследует его, он в 1771 г. пытается совершить самоубийство, бросившись в воды канала в Падуе. Решив жениться на Луизе, чтобы «успокоить совесть и не давать злоязыким людям делать честь свою мишенью для острот», он довольствуется тем, что делает ей целый выводок детей, позволяет ей использовать свое дарование для переводов «в четыре руки»[546] и вовлекает ее в неудавшийся эксперимент по руководству театром, заставляя полностью позабыть о других музах. Так именно Луиза подтверждает тезис Гаспаро: домашнее хозяйство непременно возьмет верх над творчеством. И все-таки давать Луизе образование стоило, ибо ее литературный путь, пусть даже и оборвавшийся в самой его середине, стал поистине символическим. Он являет собой модель, образец, — и положительный, и отрицательный. Но главное, он являет собой этап, пример для других, которые пойдут дальше.

Против отцовской воли

Элизабетта Каминер Турра (1751–1796) — одна из тех, кто идет дальше. Она также выросла в благоприятной среде, несомненно еще более способствующей ее интеллектуальному становлению, нежели условия, в которых воспитывалась Луиза. Мать Элизабетты хотела сделать из дочери модистку. Но вряд ли с этим был согласен ее отец Доменико Каминер, довольно известный историк и журналист, друг Гольдони, бывший в 1763 г. директором «Венецианской газеты» (после Гаспаро Гоцци), а в 1768 г. ставший основателем «Литературной Европы», литературно-библиографической газеты, к сотрудничеству в которой привлекаются самые просвещенные умы того времени. Девушка получает поддержку и заодно восхищенные вздохи Альберто Фортиса, бывшего брата-августинца, страстного любителя естественных наук и литературы, безоглядно увлеченного минералогией, одного из самых остроумных людей своего времени. Фортис околдован Элизабеттой и, как и подобает верному рыцарю, ловит каждый вздох своей дамы. «Юная венецианская блондинка, восхитительная и образованная, нежная и скромная нравом, словом, образец совершенства» — таков идеальный портрет девушки в описании Фортиса.[547] Элизабетта поощряет своего интеллектуально-литературного чичисбея (подобного поклонника явно недоставало после замужества Луизе). Помимо Фортиса, она очаровывает также сенатора, маркиза Альбергати Капачелли, болонского друга Гольдони, «человека любезного и образованного, являвшегося истинным украшением общества»,[548] автора нескольких комедий. Переписка маркиза свидетельствует, что он был сильно влюблен в Элизабетту; однако, принадлежа к богатой патрицианской семье, зорко следившей за его карьерой, он не решился жениться на ней. Впрочем, и она не хочет совершить ошибку Луизы и, по мнению маркиза, остается «милой, но холодной и бесстрастной», скорее «безразличной, нежели искренней», чем и заслуживает упреки влюбленного маркиза.[549] Под обаяние ее чар попадает также Джованни Скола, адвокат из Виченцы, активный сотрудник «Энциклопедической газеты», сумевший с редкостным пониманием представить венецианцам труды Локка, Даламбера, Гельвеция, Робертсона и передовые идеи ломбардских реформаторов, предварив их серьезным критическим анализом.[550] Он ищет у нее поддержки, ободряет ее и призывает не ограничиваться традиционно «женскими» жанрами, а подхватить эстафету Гольдони: «Разве в нашей несчастной Италии нет больше авторов, кроме Гольдони? Неужели искра итальянского гения, вспыхнув раз, никогда более не загорится вновь? Неужели наша Переводчица никогда не встанет в ряды Авторов?»[551]

В противоположность Луизе, Элизабетта не собирается вести баталии в замкнутом домашнем кругу. Борьба за выход из этого тесного круга, за полноправное участие в интеллектуальной жизни вполне может стать ее девизом, ее культурной программой. Для театральной, литературной и философской Европы подобная программа рассчитана прежде всего на мужчину, но Элизабетта, выступая наряду со всеми и одновременно против всех, осуществляет ее, заявляя о себе во всех областях культурной и литературной жизни. Она играет роль хозяйки салона в журналистских и театральных кругах. В противоположность Мирандолине Гольдони, которая в конце концов из экономических соображений и в соответствии с волей покойного отца выходит замуж за своего слугу, Элизабетта не собирается мириться с родительской властью. Она самоутверждается, поступает против отцовской воли, превращает газету с символическим названием «Энциклопедическая газета» в орган интеллектуальных баталий и размышлений, а затем начинает издавать «Новую энциклопедическую газету». Вскоре издание перестает быть местным и получает распространение по всей Италии — от северной ее части до центральной, становится рупором новых идей, пришедших из Англии и Франции. Она вступает в сражение с Венецией и, выйдя замуж за Антонио Турра, врача из Виченцы, признанного авторитета в ботанике и не слишком требовательного супруга, переводит редакцию на материк, в Виченцу, намеревается пробудить этот город и вывести его из состояния застоя методами, которые некоторым могут показаться излишне резкими.