Забытые крылья - Наталья Лирник

спотыкаясь на ошибках, а делая из них выводы. Этому ее учили в художественной школе, в институте, этому она учила и своих учеников в кратовском пансионе.

Этот принцип вообще здорово выручал, за что бы она ни бралась: чтобы получить результат, нужно к нему идти, пусть самыми малыми шагами. А сидеть на месте и ждать, когда тебя посетит муза, – верный способ ничего не добиться. Все долгие годы, когда Вадим рисовал в своей домашней мастерской картину за картиной, она твердила себе: «Хорошо, что он работает. Самое страшное – если он бросит кисти и ляжет на диван». Вадим был тружеником, как и его отец. И то, как упорно он шел к своей цели, вызывало уважение. Хотя иногда на вопросы сына: «Зачем он все это пишет, раз нет ни выставок, ни продаж?» – ей очень хотелось ответить: «Не знаю». Уж слишком призрачной казалась цель. Но тем важнее было к ней двигаться.

Верить в себя – это одно. Еще важнее постоянно работать, чтобы дать этой вере возможность воплотиться в нечто реальное.

Все эти мудрые мысли не очень помогали Наде сейчас, когда на мольберте в просторной, пронизанной светом мастерской кратовского дома стоял чистый холст и ждал, когда на нем появится ее новая «девочка».

Столько лет прошло… Может, тот стиль вообще был функцией возраста? Тогда она взрослела, превращалась из девочки в девушку и чувствовала, как в ней прорастает некая не описанная в анатомических атласах система потоков, несущих не кровь, лимфу или кислород, а загадочную древнюю силу, которая наполняет женщину плодородной энергией, делает ее неуязвимой для больших и малых бед – и все ради того, чтобы продолжалась жизнь.

Этот расцвет, неизменный и вечно новый для каждой женщины на Земле на протяжении тысячелетий, она ощущала невесомыми яркими токами. Они текли и вибрировали под кожей, делали походку упругой, взгляд зорким и приметливым, а жесты – волнующими без всяких дополнительных ухищрений. Эта энергия помогала легко справляться с повседневностью и дарила вдохновение. Тогда Надина рука сама тянулась к кисти, и та становилась ее продолжением, и причудливые, хрупкие и сильные «девочки» появлялись на ее полотнах в окружении цветов, птиц и тонких линий – то ли звуков, то ли движений воздуха, обязательно цветного и непременно прозрачного.

Тогда она рисовала очень много. Хотя программа в художественной школе и институте многим казалась неподъемной, у Нади всегда находились и время, и силы на «девочек». Она все успевала, и чем больше рисовала, тем сильнее становилась.

«Вернуть бы то состояние, – думала Надя, глядя на пустой холст. – Когда мне было семнадцать, я за два месяца могла сделать не одну, а три или четыре картины… А сейчас руки поднять не в силах. Может, это возраст?»

Бесплодное кружение вокруг холста продолжалось уже третий день. Пансион был пуст: дети разъехались. Света где-то в глубине дома занималась своими делами, и Наде никто не мешал, но сосредоточиться никак не получалось. Она не знала, что будет рисовать. Образа не было.

Надя старательно разложила все инструменты в том порядке, который любила. На всякий случай заново загрунтовала оба холста. Навела в мастерской идеальный порядок – это ее всегда успокаивало и давало уверенность, что не придется отвлекаться от процесса – когда он наконец начнется. Она даже окна перемыла, чтобы идеальный осенний свет лился в комнату без помех. Но поставленный на мольберт холст оставался пустым, а выдавленная на палитру краска засыхала, не дождавшись прикосновения кисти.

Надя пробовала рисовать в альбоме, включать музыку, читала стихи, бродила по дому, ощупывая кончиками пальцев корешки книг, фактуру дерева, кожи и разнообразных тканей. Она отключила телефон, смотрела внутрь себя, искала там, внутри, девочку, которая задышит и оживет на ее картине. Все было тщетно.

– Значит, надо просто брать и работать. Хватит уже, – строго сказала она себе, надела заляпанный краской черный фартук и решительно подошла к холсту. Так, берем охру, сильно разводим и делаем набросок…

Тонкая кисть запорхала над полотном.

«Вот так я ее посажу. Лицом к зрителю, но так, чтобы взгляд было нельзя поймать. Острые колени под пышной юбкой… Нет, юбку лучше открыть посильнее, показать, что от хрупкой коленки идет мускулистое, сильное бедро. Получится что-то от танцовщиц Тулуз-Лотрека… Может, наметить чулок? Не знаю, это потом. Лодыжки с выступающими косточками скрещены, ступня в остроносой туфле почти касается пола – но просвет все же есть… Да, пусть она парит над поверхностью… Вторая ступня… Пусть будет пока только каблук, он где-то примерно здесь будет виден на втором плане. Теперь руки. Локтями она упирается в колени. Руки тонкие, длинные… Очень длинные. Кисти… Нет, я не вижу кисти. Не вижу, что она делает руками… Черт, черт, ну как же это».

Надя помедлила, отвернувшись от холста и сжав губы. Надо продолжать.

«Так, если голова повернута анфас, то подбородок пусть опирается на кисти. На одну?.. Нет, на обе… Черт, нет, так невозможно». Надя подавила желание швырнуть кисть, тщательно вымыла ее в растворителе и насухо вытерла чистой хлопковой тряпкой.

«Ничего, хотя бы начала – уже хорошо. Сейчас продолжим».

Надя быстро перебрала кучу ученических альбомов для набросков, выбрала один, взяла карандаш и ластик и забралась с ногами на стоящую у стены мастерской большую деревянную лавку с решетчатой спинкой. Подсунула под спину пару больших пестрых подушек, раскрыла альбом и продолжила рисовать.

Рука. Скрещенные кисти. В пальцах одной из них запуталось перо. Или травинка? Цветок?.. Надя рассеянным, невидящим взглядом обвела большую комнату и вдруг увидела почти стучащуюся в оконное стекло ветку березы. Мелкие, резные по краю листочки на тонких черных нитях уже начали золотиться…

«Осень! Ведь осень же!» – И Надин карандаш забегал по бумаге.

Осень. Плоды. Ягоды? Виноград? Виноград – это хорошо, да. Там же каждая ягодка может светиться. И если сделать девочку кудрявой, форма завитков будет рифмоваться с контурами ягод, и возникнет гармония.

«Боже, как хорошо! Нашла! Нашла…»

Надя оторвалась от рисования, положила альбом на живот и откинулась, скрестив над головой руки и невидящим мечтательным взглядом уставившись в крашеный потолок, на котором под седыми мазками сильно разведенной белой краски были видны прожилки и родинки древесины. «Как же хорошо. Да! Осенний колорит, виноград, и сама она рыжая, а платье сиреневое, и мелкие-мелкие мухи пусть летают вокруг – их осенью всегда очень много. И может быть, паутина. Летящая паутина в углу. Да, это то, что надо…»

Чувствуя себя невероятно легкой и одновременно наполненной, Надя поднялась с лавки и выбежала из мастерской.

– Свет! Света! Ты где? Чаю хочется! – крикнула она в глубину