Ведьма на Иордане - Яков Шехтер

готовку. Она сухо поблагодарила, поджимая губы, и Праведник подумал, что все-таки ему не нравится нервный перебег ее маленьких глазок.

Разговор только начал набирать силу, когда Праведник вспомнил о письме. Зеэв, разумеется, хотел еще сидеть и сидеть, пришлось объяснить ему и Лиле о посланиях Ребе. Простым объяснением отделаться не удалось, изумленные хозяева засыпали гостя вопросами, и он оказался за письменным столом довольно поздно. Факс, по счастью, стоял в его комнате, поэтому можно было не торопиться.

Праведник надел субботний костюм, подпоясался гартлом, омыл руки и замер над чистым листом бумаги. К составлению письма он относился как к молитве и вел себя сосредоточенно и сурово. Три выпитые за ужином рюмки мешали, потребовалось небольшое усилие воли, чтобы отодвинуть в сторону дурные мысли, навеянные алкоголем. А дальше рука заскользила сама собой, неровные строчки сомнений, любви и грусти поползли поперек листа.

На следующий день «обормоты» много гуляли, раз десять обошли по периметру поселение, спустились в ущелье, подремали, прислонившись спинами к шершавой поверхности нагретых солнцем валунов. Говорили беспорядочно, разговор то и дело перескакивал с одной темы на другую. Утраченная с годами близость вновь теплой ниточкой повисла между сердцами.

Домой вернулись перед началом субботы, Лиля, вся в домашних хлопотах, холодно кивнула, и Праведник невольно сжался. Нет, не совпадала его душа с этой женщиной, никак не совпадала.

Суббота закружила, понесла вдоль привычных, отполированных до металлического блеска линий распорядка. Вечерняя молитва, ужин с вином, крепкий сон, ранний подъем в синагогу, два часа сладкой, завораживающей молитвы и снова застолье.

— К обеду, — предупредил Зеэв, — приглашены гости, хозяева соседнего дома. С гостями у нас туго, — добавил он, указывая подбородком в сторону арабской деревни, распластавшейся на другой стороне ущелья. — Боятся люди, думают, террористы стреляют из-за каждого пригорка. А на самом деле — тишина и спокойствие. Помнишь, как вчера по ущелью гуляли?

— Помню, — кивнул Праведник, и в ту же секунду лицо Софьи предстало перед его мысленным взором. Вот и она испугалась, а ведь как хорошо тут, как привольно и безмятежно.

— Вот так и ходим в гости: мы к соседям, а они к нам, — закончил Зеэв. — Будь у нас дети, обошлись бы без гостей. А вдвоем пустовато получается.

Перед обедом разошлись по комнатам, прийти в себя после молитвы. Праведник все пытался представить, как оно, жить без детей. И зачем Зеэву с Лилей такой огромный дом? Наверное, когда планировали строительство, думали, что родятся, а вот не получилось. Ох-ох, тяжело.

Ему до слез стало жаль Лилю, ее холодность и колючий взгляд перестали раздражать. Еще бы, день за днем в пустом доме, как не замерзнуть!

Ему захотелось сделать для нее что-нибудь приятное, подарить какую-нибудь вещь или сказать несколько теплых слов. Но дарить в субботу нельзя, а с комплиментами он вчера изрядно опозорился. Поразмышляв минуту-другую, Праведник выбрал самый лучший портрет Ребе, на цыпочках прошел в пустую гостиную и поставил картинку возле подсвечников с отгоревшими субботними свечами.

«Пусть Ребе посмотрит на Лилю, а она поглядит на Ребе, — подумал он, счастливо улыбаясь. — Взгляд праведника многое может изменить в этом мире».

Но вышло по-другому. Гости — семья с тремя детьми — заполнили собой все пространство. Пока усаживались вокруг стола, благословляли вино и хлеб, передавали друг другу закуски, на портрет никто не обращал внимания. Прошло минут двадцать, и гость, плотный мужчина лет пятидесяти с красным лицом и начинающей седеть коротко подстриженной бородой, бесцеремонно указал пальцем на Ребе:

— О, я вижу, у вас перемены?

— Какие перемены? — вскинулась Лиля. Заметив портрет, она покрылась пунцовыми пятнами стыда.

— Это наш Праведник, — добродушно улыбнулся Зеэв. — Он, знаете ли, большой хасид умершего Ребе. Каждую неделю пишет ему письма.

— Ребе не умер, — хрипло произнес Праведник.

— Что значит не умер? — удивился отец семейства. — Были похороны, есть могила, известна дата смерти. Кто же тогда умер?

— Всевышний испытывает нас, — стал объяснять Праведник. — Помните историю с мнимой смертью Моисея?

О дальнейшем разговоре лучше не вспоминать. Ну что взять с непонимающих людей! Особенно обижало, как Лиля посреди спора поднялась и резким движением повернула Ребе лицом к стене.

Уснуть после обеда взволнованный Праведник не сумел. Он долго стоял у раскрытого окна в своей комнате, рассматривая пухлые облака, медленно проплывающие над холмами Самарии.

— Зачем ты его пригласил? — раздался голос Лили. Праведник отпрянул от проема, но быстро сообразил, что говорят в спальне второго этажа, откуда его не могут видеть, и снова придвинулся.

— Идолопоклонник какой-то, — продолжала Лиля. — Целый иконостас с собой притащил. Он, поди, молится на эти фотографии.

— Ну, Лилечка, не нужно преувеличивать. — Зеэв старался быть рассудительным, но Лиля не унималась.

— А письма эти? Тоже мне, капитан Колесников! И глаза, глаза блестят ненормальным блеском. Его бешеная собака не покусала?

— Лиля, Лиля, что ты такое говоришь?!

— Видеть его больше не хочу, вот что такое!

Праведник не выходил из своей комнаты до самого конца субботы. Сразу после выхода звезд он спустился вниз с уложенной дорожной сумкой. Его не стали расспрашивать, не стали уговаривать выпить чаю на дорогу. Еще раз приехать на субботу тоже предложено не было. Зеэв пошел проводить гостя.

Говорили о ничего не значащих мелочах, старательно обходя случившееся за обедом. И лишь когда Праведник занес ногу на ступеньку подкатившего автобуса, Зеэв виновато произнес:

— Ну не понравился ты ей. Бывает такое, не совпадают люди, — и сокрушенно развел руками.

— Бывает, конечно, бывает, — согласился Праведник.

Автобус тащился немилосердно долго, без конца застревая в пробках. В Иерусалиме он упустил рейс, убежавший перед самым носом, а следующего пришлось дожидаться больше часа. На свою остановку — конечную станцию маршрута — Праведник попал около двенадцати ночи.

Огромное асфальтовое поле станции, уставленное тушами спящих автобусов, дышало теплом. На стену перед выходом, прямо под желтым пятном фонаря, кто-то наклеил портрет Ребе. Праведник заглянул в глаза Ребе и замер. Ребе улыбался, совершенно явно и открыто улыбался, глядя прямо на Праведника. Он оглянулся, желая поделиться открытием, показать еще кому-нибудь живую улыбку Ребе. Но вокруг никого не было — немногие пассажиры автобуса быстро разошлись.

— Ребе, — прошептал Праведник, — Ребе — царь-Мессия! Да, — возвысил он голос, — да здравствует Ребе! Ребе — царь-избавитель, царь-учитель, царь-Мессия!

Луна молча глядела на Праведника, нежная тишина ночи приняла его возглас и бережно укрыла его в своих ладонях.

— Да здравствует Ребе! — крикнул во всю мочь Праведник. — Ребе — царь-избавитель, царь-учитель, царь-Мессия!

— Чего разорался?! — прозвучало из темноты.

На свет вышел охранник в форменной рубашке с большим пистолетом на боку. Праведник смущенно осекся.